Рональд Нокс - Три вентиля Страница 17

– Вот, значит, какая у тебя версия. Не отрицаю, логика тут есть. Однако все упирается в два момента, и, по-моему, роковым образом. Раз Моттраму так приспичило одарить пулфордскую епархию, то почему он завещал большую часть своего состояния какому-то дурацкому муниципалитету, а епархии оставил малую толику, которой им не видать, если присяжные вынесут вердикт о самоубийстве? Далее, допустим, он постарался найти человека, который закроет газ и тем самым замаскирует самоубийство, но почему тогда велел ему запереть дверь и оставить ключ изнутри? Придется тебе решать эту задачку.

– Видит бог, полной ясности у меня пока нет. Так, набросок, в самых общих чертах. А теперь давай послушаем proxime accessit[16] версию.

– Прямо хоть прощения проси. Даже совестно, что я до такой степени прав. Но ты сам этого добивался. Понимаешь, главная сложность в этом деле – явный обман: то вся история выглядит как самоубийство, замаскированное под несчастный случай или убийство, то, наоборот, как убийство, замаскированное под самоубийство. Но один факт просто кричит, и никуда от него не скроешься – отключенный газ. Самоубийца газ закрыть не мог, для убийцы же это поступок до крайности бессмысленный, потому что он начисто исключает возможность вердикта о самоубийстве. Только вчера перед сном меня осенило: убийца закрыл газ нарочно, чтобы показать – здесь не самоубийство, а убийство. Он как бы нарочно написал об этом огромными буквами. Дескать, думайте что угодно, только не считайте это самоубийством; самоубийство тут совершенно исключено.

– Что ж, моя версия тоже позволяет сделать такое допущение, – заметил Бридон.

– Не спорю. Но ты безнадежно запутываешься в психологических домыслах. По-твоему, человек совершает самоубийство, оставляя сообщника, который потом закроет газ. Удивительно, как мы, люди, обожаем стороннее вмешательство, и все-таки я не верю, что у самоубийцы могут быть сообщники. Кроме разве что всем известных «соглашений о смерти». Ведь попробуй скажи кому-нибудь, что надумал покончить с собой, и он не только постарается тебя отговорить, но и предпримет тайком шаги, которые помешают тебе исполнить задуманное. Здесь у самоубийцы не иначе как был сообщник; стало быть, это не самоубийство, а убийство. И все же убийца, ничуть не стремясь выдать свое деяние за самоубийство, очень хотел однозначно показать, что это не самоубийство. Странная ситуация, верно? Странные и таинственные ситуации, – продолжал Лейланд, – однако же не из тех, какие труднее всего разгадать. Можно продолжить поиски убийцы, уповая на то, что именно он непременно останется в проигрыше, если будет вынесен вердикт о самоубийстве. Я вчера вечером долго размышлял об этом и не сумел обнаружить такого лица. Между нами говоря, я склонен был подозревать Бринкмана, но при всем желании не вижу причин, толкнувших его на убийство, и уж тем более не могу разумно объяснить, зачем бы ему акцентировать, что это не самоубийство. Бринкман не наследник, страховка на дожитие не имеет к нему касательства.

Сведения, полученные сегодня утром, выводят меня на совершенно иной след. Есть на свете человек, причем один-единственный, в чьих интересах убить Моттрама, и непременно так, чтобы не возникло ни малейших подозрений насчет самоубийства. Я имел в виду, разумеется, молодого Симмонса. Он, скорее всего, думал, что убийство Моттрама в его интересах, ведь если Моттрам доживет до шестидесяти пяти, страховка будет аннулирована. Это был для Симмонса предпоследний шанс, учитывая, что ежегодные визиты Моттрама в Чилторп предоставляют оптимальную возможность с ним разделаться. Через два года Моттраму стукнуло бы шестьдесят пять, и полмиллиона – тю-тю. Были и другие причины для спешки: как знать, вдруг Моттраму взбредет на ум составить новое завещание? И Симмонс рассудил, что достаточно отделаться от одинокого, заскорузлого старого холостяка, уготовив ему безболезненную смерть, и он, ближайший родственник, спокойненько положит в карман пятьсот тысяч. При этом не должно возникнуть ни малейших подозрений насчет самоубийства, поскольку любое подозрение такого рода означало бы, что ваша Компания откажется выплачивать страховку и полмиллиона опять же исчезнут как дым.

Когда молодой Симмонс через окно первого этажа проник в «Бремя зол», он боялся только одного – неправильного вердикта. По натуре он не способен на хладнокровное убийство. С развитием цивилизации преступления вообще делаются все более изощренными: человеку все труднее убить другого своими руками. Симмонс мог бы дать своему родичу яд, но нашел более надежный способ и отравил его газом. Однако оружие, к которому он прибег, имеет изъян – оно может подвести коллегию присяжных к ложному выводу. Поэтому нужно было не просто убить жертву, но оставить улики, подтверждающие факт убийства. И вот, открыв газ в комнате спящего, он часа два выжидал снаружи, затем вернулся, распахнул окно, чтобы проветрить комнату и закрутить газовый вентиль, предварительно убедившись, что жертва умерла.

Как он проделал фокус с дверью, я не знаю. Со временем выясним. А пока для твоего сведения: один из приятелей, которых я завел вчера вечером в баре, сообщил, что после закрытия Симмонс отирался возле гостиницы, хотя в баре не появлялся (он трезвенник). И было это как раз в ночь убийства. Вот тебе один – ноль в мою пользу. Есть и еще кое-что, о чем ты тоже знал, но особо не задумался. Помнишь письмо на столе у Моттрама? Ответ корреспонденту по имени Брут. Я не поленился и добыл в редакции номер с его статьей. Статья грозная, предупреждающая Моттрама, что его ждет возмездие за те эксплуататорские методы, какими он добыл свой капитал. И подпись: «Брут»… У тебя классическое образование, мог бы и сообразить, в чем тут соль; я-то смотрел в энциклопедии. Брут был не просто демагог, он возглавил восстание, в результате которого его дядя по матери, царь Тарквиний, был изгнан из Рима. Как видишь, здесь те же родственные отношения, что и между Моттрамом и Симмонсом.

В общем, я запросил ордер на арест. Но спешить с его использованием незачем; пока Симмонса не спугнули, он вполне способен ненароком себя выдать. Поэтому я установил за ним наблюдение. Ты, конечно, пойди к нему, побеседуй, составь себе впечатление, но я уверен, ты лишнего не скажешь, о моих домыслах не проболтаешься. А двадцать фунтов мне тоже не к спеху…

Бридон просто онемел. Он словно воочию видел, как все происходило, мог до тонкости проследить ход рассуждений преступника. И тем не менее полной уверенности у него не было. Он уже собрался сказать об этом Лейланду, как вдруг некое обстоятельство отвлекло его от темы.

– Лейланд, – проговорил он очень спокойно, – ты не куришь, моя трубка погасла минут десять назад – так откуда же тянет сигаретным дымом, а?

Лейланд мгновенно насторожился и посмотрел по сторонам. Только теперь он осознал, до чего иллюзорно их уединение. Дождь кончился, и вполне может быть, что кто-то посторонний стоит за стеной и подслушивает возле одной из несчетных щелей. Схватив Бридона за руку, полицейский выскочил наружу и метнулся за угол. Там никого не было. Но у самой стены валялся окурок, расплющенный и грязный, будто на него наступили ногой. Лейланд поднял его – крохотная искра и тонкая струйка дыма красноречиво свидетельствовали, что сигарету затоптали буквально только что, и не слишком удачно.

– «Галлиполи», – прочитал он, осмотрев окурок. – Здесь таких не купишь. Сдается мне, Бридон, что мы вышли на свеженький след. Имеет смысл оставить окурок на том месте, где мы его нашли.

Глава 11. Военное искусство Анджелы

– Анджела, – сказал Бридон, разыскав жену, – есть задание.

– Какое же?

– Ты должна устроить так, чтобы Бринкман и Поултни открыли свои портсигары и притом не догадались, что мы их проверяем, вот и все.

– Майлз, так не пойдет. Ты знаешь, я не умею работать вслепую. И вообще, терпеть не могу, когда между мужем и женой нет полного доверия. Садись и рассказывай. Но сперва примем меры предосторожности. – Она опустила заслоночку, которая прикрывала изнутри замочную скважину.

– Ну хорошо. – И Бридон рассказал давешнюю историю с окурком. – Это почти наверняка кто-то из гостиницы. Бринкман и Поултни оба курят, и мне бы, конечно, ничего не стоило попросить сигарету, сославшись на то, что мои кончились. Но как раз это может насторожить таинственного слухача. А мне вовсе неохота шастать вокруг и подбирать бычки. Поэтому ты должна направлять разговор и как бы невзначай выяснить, какие сигареты курит каждый из них, причем так, чтобы они ничего не заподозрили.

– Почему бы не выкрасть сигареты из их комнат?

– Можно и так. Но поскольку в конце войны люди начали курить всякую гадость, никто не возит с собой запас «своих» сигарет. Курево покупают на месте. Эти «Галлиполи» – марка необычная, у владельца их осталось явно немного, и надежней всего поискать у него в кармане. В общем, надо попытаться.