Александр Макколл-Смит - Воскресный философский клуб Страница 17

К шести часам она управилась со статьями и написала сопроводительные письма рецензентам относительно тех материалов, которые уже были приняты. Изабелла решила, что половина седьмого — идеальное время для визита на Уоррендер-Парк-Террас, 48, поскольку у обитателей этой квартиры будет достаточно времени, чтобы вернуться с работы, и ее визит не помешает приготовлениям к обеду. Покинув свою библиотеку, она прошла на кухню и выпила чашку кофе, прежде чем отправиться в путь.

Путь до Уоррендер-Парк-Террас занял не так уж много времени: дом, в который она направлялась, располагался как раз за треугольником парка, в конце Брантсфилд-авеню. Изабелла шла не торопясь, разглядывая витрины магазинов. Наконец она ступила на дорожку, ведущую через парк. Стоял приятный весенний вечер, но внезапно подул сильный ветер и погнал по небу тучи в сторону Норвегии. И сумеречное небо Эдинбурга в равной степени стало походить на огромные серовато-стальные волны неспокойного Северного моря и бесконечную, уходящую к горизонту череду холмов. Это не был Глазго с его мягкими, благодаря соседству с Ирландией, западными ветерками. Эдинбург — город, которому знакомы острые зубы холодных восточных ветров; город извилистых, мощенных булыжником улиц и надменных колонн; город темных ночей, разбавленных тусклым светом фонарей; город холодных интеллектуалов.

Добравшись до Уоррендер-Парк-Террас, она обогнула плавный изгиб этого красивого здания, занимавшего одну сторону улицы. Из окон открывался вид на Медоуз-парк и видневшиеся вдали остроконечные крыши и шпили старого Лазарета. Это было шестиэтажное высокое строение в викторианском стиле, из шлифованного камня, с черепичной крышей с крутым скатом. Были здесь и башенки, как у старинных французских замков, увенчанные коваными шпилями и изящными флюгерами. По краю крыши шли каменные зубцы и резные украшения: чертополох,[29] кое-где — горгульи. Обитателей дома не покидало ощущение, будто они живут в роскошном особняке, и все, что отличает его от домов джентри, — это размеры. Однако, несмотря на все эти причуды, квартиры здесь были удобные. Изначально они предназначались для представителей мелкой буржуазии, но сейчас здесь жили студенты и молодые люди, только начинавшие свою карьеру. Квартира, в которую направлялась Изабелла, была как и множество других, которые снимали на паях трое-четверо молодых людей. Размеры ее позволяли каждому жильцу иметь собственную комнату, не посягая на просторную гостиную и столовую. Снимать такие апартаменты было удобно, и тут жили до вступления в брак — официальный или гражданский. И разумеется, в таких условиях рождалась вечная дружба — и вечная вражда, подумала Изабелла.

На общую каменную лестницу попасть можно было с импозантного парадного входа. Входная дверь обычно была заперта — ее открывали хозяева квартиры, с которыми посетитель связывался через домофон. Взглянув на звонки на парадной двери, Изабелла отыскала тот, где была надпись: «Даффус». Нажав на него, она подождала минуту-другую, и из крошечного переговорного устройства раздался голос, поинтересовавшийся, чего она желает.

Изабелла наклонилась к микрофону домофона и, назвавшись, объяснила, что ей хотелось бы побеседовать с мисс Даффус. Это в связи с несчастным случаем, добавила она.

Последовала небольшая пауза, затем зажужжал зуммер. Изабелла толкнула дверь и начала подниматься по лестнице. Здесь пахло затхлостью и немного пылью, которая, по-видимому, висит в воздухе на многих общих лестницах. Это был запах мокрого камня, который теперь высох. Он смешивался с запахами стряпни, доносившимися из квартир. Все это напомнило ей о детстве, когда она каждую неделю поднималась по такой вот лестнице, идя на фортепьянный урок к мисс Мэрилин Мак-Гиббон.

Изабелла немного постояла, вспоминая мисс Мак-Гиббон, которую любила в детстве и от которой заразилась какой-то нерешительностью и печалью. Однажды, прибыв на урок, она увидела, что у учительницы красные глаза и следы слез на напудренном лице. Изабелла безмолвно смотрела на нее до тех пор, пока мисс Мак-Гиббон не отвернулась, пробормотав: «Прости. Я сама не своя сегодня».

И Изабелла спросила: «Случилось что-то печальное?»

Мисс Мак-Гиббон хотела было ответить утвердительно, но передумала и отрицательно покачала головой. Они занялись гаммами, которые разучила Изабелла, и Моцартом, и больше не было сказано ни слова. Позже, уже молодой женщиной, Изабелла совершенно случайно узнала, что в тот день мисс Мак-Гиббон лишилась своей подруги и компаньонки — некоей Лаллы Гордон, дочери судьи Сессионного суда.[30] Подруге пришлось выбирать между своей семьей (которая не одобряла мисс Мак-Гиббон) и своей дружбой, и она выбрала первое.

Квартира находилась на пятом этаже, и когда Изабелла добралась до лестничной площадки, дверь уже была приоткрыта. Молодая женщина, стоявшая в холле, у самого порога, при появлении Изабеллы распахнула дверь. Изабелла улыбнулась ей, мгновенно оценив внешность Хен Даффус: высокая, тонкая, с большими глазами, чем-то трогательно напоминавшая лань, — такие девушки всегда ассоциировались у Изабеллы с западным побережьем Шотландии, хотя, по-видимому, не имели к нему никакого отношения. Хен ответила ей улыбкой, пригласив войти. Да, подумала Изабелла, запад, но не Глазго, как утверждала Кэт, а что-то маленькое и уютное — быть может, Думбартон или Хеленбург. Но она определенно не Генриетта — ей больше подходило имя Хен.

— Простите, что пришла, не договорившись заранее. Я надеялась, что застану вас дома. Вас и…

— Нила. Кажется, его нет дома. Но он скоро вернется.

Хен прикрыла входную дверь и указала на другую дверь в холле.

— Мы можем пройти туда, — предложила она. — Правда, боюсь, что там беспорядок.

— Нет нужды извиняться, — сказала Изабелла. — Мы все живем в беспорядке. Так уютнее.

— Мне бы хотелось навести порядок, — возразила Хен. — Я стараюсь, но, видно, себя не переделаешь.

Изабелла улыбнулась, ничего не сказав. В этой женщине была какая-то физическая притягательность, что-то вроде… вроде сексуальной энергии. Это определялось безошибочно — как музыкальность или аскетизм. Она была создана для неубранных комнат и незастеленных постелей.

Гостиная, в которую Хен привела Изабеллу, выходила окнами на север, и из них открывался вид на деревья, тянувшиеся вдоль южного края Медоуз-парка. Наверное, дневной свет, льющийся через большие викторианские окна, затопляет эту комнату, — даже теперь, ранним вечером, здесь не требовалось искусственное освещение. Изабелла подошла к окну и посмотрела вниз. Там, на вымощенной булыжником улице, мальчишка тащил за поводок упиравшуюся собаку. Мальчик наклонился и ударил собаку по спине, и животное завертелось волчком, пытаясь уклониться от удара. Тогда мальчишка пнул ее под ребра и снова дернул поводок.

Хен тоже приблизилась к этому окну и взглянула вниз.

— Он маленький негодник, этот мальчишка. Я называю его Мыльный Пузырь. Живет на первом этаже вместе с матерью и отчимом. По-моему, эта собака их всех не любит.

Изабелла улыбнулась. Ей понравилось упоминание о Мыльном Пузыре. Каждый шотландский ребенок, бывало, знал Нашего Уилли и его друзей — Мыльного Пузыря и Толстяка Боба. Но знают ли их нынешние дети? Откуда теперь приходят образы шотландского детства? Уж точно не с улиц Данди — этих уютных сказочных улиц, которые «Санди пост» населила лукавыми чудаками.

Они отвернулись от окна, и Хен пристально посмотрела на Изабеллу.

— Почему вы пришли увидеться с нами? Вы же не журналистка, не так ли?

Изабелла энергично покачала головой.

— Ну конечно нет. Нет, я свидетельница. Я видела, как это произошло.

Хен удивленно на нее взглянула.

— Вы там были? Вы видели, как упал Марк?

— Боюсь, что да.

Хен оглянулась в поисках стула и села. Она смотрела вниз, в пол, и молчала. Потом подняла глаза.

— На самом деле мне не хочется об этом думать, знаете ли. Прошло всего несколько недель, и я уже стараюсь забыть об этом. Но это нелегко — вот так потерять соседа по квартире.

— Конечно, я понимаю.

— У нас тут, знаете, побывала полиция. Они пришли, расспрашивали о Марке. А потом приехали его родители, чтобы забрать вещи Марка. Можете себе представить, каково нам было.

— Да уж, могу.

— Заходили и другие люди, — продолжала Хен. — Друзья Марка. Кто-то из его офиса. И этому не было конца.

Изабелла присела на диван рядом с Хен.

— А теперь еще и я. Простите, что вторгаюсь к вам. Я знаю, что вам довелось пережить.

— Зачем вы пришли? — спросила Хен. Ее тон не был недружелюбным, но Изабелла уловила в голосе раздражение. Наверное, это от усталости — а тут еще новые расспросы.

— У меня нет особых причин, — ответила она спокойно. — Полагаю, дело в том, что это напрямую меня коснулось и мне не с кем было поговорить — с кем-нибудь из тех, кто связан с этой историей, если вы меня понимаете. Я видела, как это случилось — это ужасное происшествие, — и не была знакома ни с кем, кто бы что-нибудь знал о нем — о Марке. — Она сделала паузу. Хен смотрела на нее своими большими, миндалевидной формы глазами. Изабелла верила в то, что говорила, но была ли это вся правда? Не могла же она сказать этим людям, что явилась сюда из чистого любопытства, а еще — из-за смутного подозрения, что тут что-то не так.