Гастон Леру - Дама в черном Страница 17

Вернувшись в камеру, он пишет письмо за подписью Вильера, в котором по установленной форме просит начальника тюрьмы немедленно освободить арестованного Бальмейера. Однако на документе не хватает еще судейской печати. Эта малость нашего героя не смущает. Он вновь появляется у судьи с припрятанным в рукаве пиджака письмом, уверяет судью в своей невиновности, симулирует припадок страшного гнева и, отчаянно жестикулируя над столом подхваченной коробкой с печатями, неожиданно опрокидывает чернильницу на небесно-голубые брюки сопровождающего его жандарма.

В то время как несчастный пострадавший, окруженный утешающими его сотрудниками суда, чуть не плача от отчаяния, вытирает свои парадные брюки, Бальмейер, воспользовавшись всеобщим замешательством, быстро прикладывает необходимую печать к приказу об освобождении, а затем рассыпается в извинениях перед несчастным жандармом.

Но дело сделано. Выходя из кабинета судьи, мошенник небрежно бросает подписанную бумагу с печатью в руки служителя.

— О чем только думает господин Вильер, — говорит он, — заставляя меня передавать свои документы. Я ему не слуга какой-нибудь.

Письмо было доставлено служителем по адресу в тюрьму Маза. Это был приказ об освобождении некоего Бальмейера, каковой в тот же вечер оказался на свободе.

Арестованный за кражу у Фюре, он бежал, засыпав перцем глаза жандарма, отвозившего его в полицию. В тот же вечер, во фраке и белом галстуке, он присутствовал на премьере в Комеди-Франсэз.

Будучи приговоренным военным советом к пяти годам общественных работ за кражу ротной кассы, он едва не ускользнул из заключения, упакованный своими приятелями в мешок с макулатурой. Неожиданная перекличка нарушила этот хитроумный план.

Рассказ об удивительных приключениях Бальмейера можно продолжать без конца. Он представлялся графом Мопа, виконтом Друз д'Эдлоном, графом Мотевилем, графом Боневилем и так далее.[2] Элегантный и светский, с хорошими манерами, он кочевал по курортным городам и пляжам: Биарриц, Экс-ле-Бэн, Люшон. Он сорил деньгами, окруженный хорошенькими женщинами, оспаривавшими друг у друга его улыбку, ибо этот жулик был еще и отчаянным Донжуаном.

Представляете ли вы себе теперь этого типа? И с этим-то человеком предстояло сразиться Рультабилю.

Я полагал, что достаточно поведал госпоже Эдит о знаменитом бандите. Она слушала меня молча и сосредоточенно, что весьма мне польстило, но, приглядевшись повнимательней, я увидел, что она спит! Я мог бы и обидеться, но, так как был просто не в состоянии оторвать от нее глаз, то, увы, оказался полностью покорен, и в результате в моей груди зародилось чувство, которое впоследствии я напрасно старался изгнать из своего сердца.

Ночь прошла без приключений. Когда забрезжил рассвет, я вздохнул с облегчением. Но Рультабиль не отпускал меня спать до восьми часов, пока не составил дневное расписание дежурств. Он уже побывал среди вызванных рабочих, энергично заделывавших бреши в башне В. Работы велись так добросовестно и быстро, что к вечеру замок Геркулес был и в самом деле закрыт так же прочно, как это изображается на бумаге. Этим утром, сидя на большой куче щебня, Рультабиль уже начал набрасывать в своей записной книжке план, который я несколько раньше предложил вниманию читателя.

— Видите ли, Сэнклер, — сказал он, хотя, измученный бессонной ночью, я почти засыпал с открытыми глазами, — глупцы могли бы подумать, что я возвожу преграды для того, чтобы защищаться. Однако это лишь ничтожная часть истины, ибо я укрепляю замок, главным образом, чтобы размышлять. Я заделываю бреши не только в надежде помешать Ларсану проникнуть сюда, но и для того, чтобы избавить мой разум от «утечки». Например, я не могу размышлять в лесу, мысли просто разбежались бы в разные стороны. Совсем другое дело в огороженном пространстве. Это все равно как в несгораемом шкафу. Если вы в здравом уме и твердой памяти находитесь внутри, то ваш разум обязательно найдет верный путь.

— Да, — пробормотал я, — необходимо, чтобы ваш разум нашел верный путь.

— Идите-ка лучше спать, мой друг, — ответил Рультабиль, — вы же просто засыпаете стоя.

IX. Неожиданное появление Старого Боба

Когда около одиннадцати часов утра раздался стук в дверь и матушка Бернье передала мне приказ Рультабиля подниматься, я бросился к окну. Рейд представлял собой великолепное зрелище, а море казалось столь прозрачным, что лучи солнца пронизывали его как стекло. Можно было различить камни на дне, мох и водоросли так же ясно, как если бы вода вдруг перестала их покрывать. Изящный изгиб берега со стороны Ментоны обрамлял эти чистейшие воды цветущей растительностью. Белые и розовые виллы Гаравана, казалось, появились на свет божий только этой ночью, а полуостров Геркулес был подобен букету, плывущему по водам. Его старые камни издавали благоухающий аромат. Никогда еще природа не казалась мне более мягкой, более приветливой и достойной восхищения. Прозрачный воздух, спокойные берега и море, фиолетовые горы — к подобным видам мы, северяне, не привыкли.

В этот момент я увидел человека, который изо всех сил бил море! Будь я поэтом, я бы зарыдал от отчаяния. Казалось, им овладело ужасное бешенство, какая-то ярость против спокойных вод. Вооружившись огромной дубиной, он обрушивал на них бесконечный град ударов.

Здесь я был потревожен Рультабилем, пришедшим сообщить, что завтрак будет подан в полдень. Рультабиль походил на штукатура, только что вернувшегося со стройки. В одной руке он держал рулетку, в другой — отвес.

Я поинтересовался безумцем, избивавшим море, и он объяснил мне, что это и есть Тулио, который вспугивал таким образом рыбу, предварительно расставив сети. Отсюда и странное прозвище — «Палач моря».

Оказывается, Рультабиль уже расспросил Тулио о человеке, которого тот накануне вез в своей лодке вокруг полуострова Геркулес. Рыбак сообщил, что это какой-то неизвестный ему чудак, севший в лодку в Ментоне и заплативший пять франков, чтобы его высадили в Красных скалах.

Я быстро оделся и присоединился к Рультабилю, который рассказал, что за завтраком должен был появиться Старый Боб, но так как он задерживается, то решено садиться за стол без него. Мы отправились на круглую террасу Карла Смелого.

Вкусная еда и хорошее вино содействовали улучшению нашего настроения лучше, чем все предосторожности, предпринятые Рультабилем. И действительно, живой Ларсан внушал нам гораздо меньше страха при ярком свете солнца, чем в призрачном блеске луны и звезд. Ах, как забывчива человеческая натура и как она восприимчива. К стыду нашему следует признаться — я имею в виду себя, Артура Ранса и его жену — мы со смехом вспоминали о наших ночных страхах.

И тут неожиданно появился Старый Боб. Я редко встречал более комичную фигуру, чем та, которая предстала перед нами, появившись под ослепительным южным солнцем в черной шляпе, черных брюках, черном рединготе, черном жилете и темных очках. Седые волосы и розовые щеки довершали картину. Мы все громко расхохотались, а Старый Боб — громче всех, ибо он был само веселье.

Чем же занимался этот странный ученый в замке Геркулес? Как он решился покинуть Америку, свои коллекции, работы и Филадельфийский музей? Пришло время рассказать об этом подробнее.

Вы, вероятно, еще не забыли, что Артур Ранс уже считался у себя на родине известным френологом, когда несчастная любовь к мадемуазель Станжерсон оборвала его начинания. После женитьбы на мисс Эдит у него вновь проснулся вкус к работе. Когда он прошлой осенью посетил Лазурный Берег, археологические находки в Красных скалах уже обсуждались достаточно широко. Начиная с 1874 года ученые серьезно заинтересовались человеческими останками, обнаруженными там. Находки привлекли внимание Министерства просвещения, так как удалось доказать, что в предледниковую эпоху здесь жили доисторические люди. Раскопки производились повсюду, однако один из самых больших гротов — Большая Барма оставался нетронутым, ибо являлся частной собственностью некоего господина Або, владельца ресторана, находившегося неподалеку от этих мест на берегу моря. Господин Або сам намеревался осуществить раскопки в этом гроте. Ходили слухи, что он уже обнаружил там чрезвычайно интересные и хорошо сохранившиеся скелеты людей, которые жили во времена мамонтов.

Артур Ранс и его жена остановились в Ментоне, и в то время, как муж собственноручно копался в окрестностях Большой Бармы и измерял черепа наших предков, его молодая жена сидела по соседству с Красными скалами, облокотившись на амбразуру в старом средневековом замке. Самые романтические легенды связывались с этими местами, где происходили знаменитые генуэзские войны. И госпоже Эдит казалось, что она похожа на одну из тех утонченных героинь прошедших времен, которых воспевали авторы ее любимых романов.