Предписанное отравление - Бауэрс Дороти Страница 17

– Прежде чем вы отправитесь к Ренни, думаю, вам нужно кое-что узнать. Я не упоминал об этом, потому что знаю, насколько туманными бывали заявления миссис Лакланд. Но, – брови доктора причудливо приподнялись, – поскольку я обвиняюсь в отравлении, то лучше огласить все, тем более, что если это так, то у кого-то есть мотив для убийства. Я склоняюсь к тому, что это было непреднамеренное убийство, – он взглянул на Пардо, и в его голосе появились вопросительные интонации.

Однако инспектор ничего не ответил, и доктор продолжил:

– Когда вы спросили меня о том, полностью ли миссис Лакланд распоряжалась наследством покойного мужа, я ответил, что не знаю. И это правда. Но мне известно, что у нее были и собственные средства, никак не связанные с ее браком. Она сказала мне, что их порядка пятнадцати тысяч фунтов. И, что касается этой суммы, она периодически то ли притворялась, то ли и в самом деле забавлялась тем, что составляла новые завещания и уничтожала старые. Вот, что я имел в виду, говоряо туманности ее слов. В среду днем, то есть в последний раз, когда я видел ее в добром здравии, старушка сказала, что дожидалась, когда же я разрешу ей увидеться с Ренни, ведь она хочет составить новое завещание, согласно которому те пятнадцать тысяч, которыми она могла распоряжаться по собственному усмотрению, перешли бы ко мне в случае ее смерти. Она добавила, что адвокат знает о ее намерении, так что, если это так, то Ренни сможет подтвердить ее слова. С другой стороны, я склонен относиться к этому скептично.

– Интересная информация, доктор, – сказал инспектор. – Вы считаете, что миссис Лакланд говорила это всем, или же сказала вам по секрету?

– Не имею представления. В тот день, когда она объявила об этом, она, конечно, была взволнована, и она не привыкла молчать, зная, что может раздразнить кого-либо.

– Вы не знаете, как она собиралась распорядиться деньгами прежде чем решила оставить их вам?

– Нет. Иногда она говорила о своих деньгах, но не о том, кому их завещает. Она наслаждалась, делая намеки и окружая себя таинственностью.

– Понимаю. Доктор, как вы приняли эту новость? Она немного смущает, не так ли?

– Так и было бы, не знай я как следует миссис Лакланд и ее злобность. Я принял это как бы в шутку, да мне показалось, что так оно и есть. Я сказал ей, что не могу претендовать на ее доброту, и что у нее еще есть целый день на то, чтобы передумать, да и, в любом случае, ее здоровье достаточно хорошо, чтобы она смогла еще долго прожить. Бедная старушка… Конечно, она протестовала, утверждая, что твердо намерена, и все такое…

– Ну, доктор, все выглядит так, словно кто-то настроен к вам крайне недоброжелательно и хочет одним махом лишить вас состояния, и, к тому же, свалить на вас убийство! – заявил Пардо.

Они с суперинтендантом попрощались с доктором и отправились к мистеру Ренни.

Они прошли полмили или около того, не обсуждая дело. Оба были поглощены мыслями. Пардо думал о докторе – единственном персонаже, с которым он общался. Он размышлял о крепком красивом мужчине, его подвижном лице и потрясшей его вспышке чувств, когда оказалось, что Смерть смогла отнять его триумф, забрав почти оправившуюся от болезни жертву. Он думал об анонимных письмах и обещанном наследстве. Последнее могло быть ключом к делу. Допустим, врач стал мишенью для чьей-то ненависти. Чьей?

– Интересно, кого он мне напоминает? – сказал Пардо вслух.

– Муссолини, – выпалил суперинтендант, не уточняя ход мысли инспектора.

Глава 7. Мистер Ренни вспоминает…

Мы думаем, что наши дети – часть нас самих, но, вырастая, они прекрасно разуверяют нас.

Маркиз Галифакс «Мысли и размышления»

Мистер Ренни взял у Пардо сигарету, но не зажег ее. Он перевел взгляд с инспектора на суперинтенданта и обратно, по привычке делая вид, что обдумывает даже самые тривиальные действия.

– Джентльмены, вы совершенно уверены, что для решения вашей проблемы вам нужна столь подробная предыстория, что мой рассказ нужно начать с событий, скажем, семидесятилетней давности?

– Мистер Ренни, нам бы хотелось выслушать все, что вы смогли бы нам рассказать, – ответил Пардо. – Так что говорите.

– Хорошо, – согласился Ренни. Очевидно, ему нравилось обдумывать последовательность рассказа. Не прошло и пяти минут, как инспектор Пардо решил, что лучше позволить старому адвокату излагать информацию так, как ему удобнее. Если добиться взаимного удовлетворения, то и результат будет лучше.

Мистер Арчибальд Ренни был маленьким, аккуратным семидесятидвухлетним джентльменом, уважительно относившимся к точности и логике, что прекрасно характеризировало его жизненную позицию. Даже в его внешности не было никаких несоответствий, кроме разве что производимого им впечатления полноты, хотя у него не было лишнего веса. Его седые волосы с четким пробором ровно посередине превосходно сочетались с почти инфантильно розовыми щеками и бесхитростными голубыми глазами, свидетельствовавшими о гармонии между старостью плоти и юностью духа. Он был честным пожилым джентльменом, почтительно относившимся к законам, с которыми он работал. Сейчас он нуждался в самоконтроле, ставшем его второй натурой. Его ужасно смутили обстоятельства смерти миссис Лакланд, да еще как раз перед тем, как она собиралась обратиться за его услугами.

Он принял полицейских в своем кабинете, окна которого выходили на жилище священника и прекрасное пространство, служившее Минстербриджу местом для отдыха и площадкой для детских игр. В четверг утром адвокат получил письмо от миссис Лакланд и приготовился ко встрече на следующий день, но вместо этого в назначенный час он получил телефонное сообщение о смерти клиентки, что поначалу потрясло его. Пардо, желавший получить побольше информации о прошлом убитой женщины, честно сказал об этом юристу. Он предположил, что Ренни знает о семье Лакландов больше кого-либо другого в Минстербридже, и мог бы рассказать о предыстории сложившейся ситуации.

– Сначала о людях, – попросил он. – Все, кого вы знаете, и почему они совершили те или иные поступки, о которых вы знаете. Постепенно мы дойдем до завещания и событий этой недели.

Это понравилось старику, который не возражал помочь правосудию, но предпочел бы сделать это, рассказав все по порядку. Он выразительно прочистил горло, если только это выражение можно применить к столь щепетильному человеку, как он.

– Джон Лакланд, дедушка мисс Херншоу и мисс Квентин, родился в Минстербридже, в пятидесятых годах прошлого века. Его отец был сапожником, но его стаж был невелик из-за чахотки, которая сделала его инвалидом в самом расцвете лет. Он умер, когда Джону было двенадцать лет. Джон был единственным ребенком, и после того, как его отец умер, миссис Лакланд, чтобы прокормить себя, занялась стиркой. Она была толковой прачкой, и даже после того, как ее сын стал человеком с деньгами и захотел, чтобы она ушла на покой и насладилась комфортом, она все равно предпочла время от времени стирать для нескольких старых клиентов вместо того, чтобы, как она это называла, «жить в праздности».

Сержанту Литтлджону это описание показалось чрезмерно затянутым. И он был удивлен, заметив, что Пардо внимательно слушает, словно случившееся в прошлом веке было непосредственно связано с событиями в эту среду.

– Затем, – продолжил мистер Ренни, – когда Джону исполнилось четырнадцать, он оставил свою подработку в Минстербридже – он то газетами торговал, то занимался садоводством, то прочей тому подобной случайной работой. Теперь родственники его матери, жившие в Лестере, помогли ему устроиться помощником в небольшой магазин в их городе. Это было в 1871 году. Конечно, он начинал с самого низу, но, думаю, его деловая хватка быстро развивалась – ничто другое не смогло бы объяснить его стремительного карьерного роста и перехода от бедности к богатству.