Жорж Сименон - Тюрьма Страница 18

Из кухни знакомо и уютно запахло кофе. Минна, конечно, не догадается, что он пьет кофе из большой синей чашки — сколько магазинов он обошел, прежде чем нашел чашку, куда влезало в три раза больше, чем в обычную кофейную.

Он направился в кухню. По взгляду Минны он понял, что она сочла его появление лишь предлогом. На ее лице не отразилось ни смущения, ни испуга. Она ждала, стоя к нему спиной.

Он открыл дверцу стенного шкафа.

— Моя чашка — вот. По утрам я пью только из нее.

— Хорошо, месье.

Она снова чуть не прыснула. В чем дело? Что ей наплели про него? Ей наверняка что-то про него наговорили. Про него теперь говорят все тысячи, десятки тысяч людей.

— Сейчас подам.

Когда она вошла, он гасил в пепельнице сигарету. Вкус у табака был отвратительный.

— Нынче ночью вам небось и поспать-то не пришлось по-настоящему?

Он кивнул, подтверждая ее предложение.

— Она-то, наверно, еще не проснулась?

— А откуда вы знаете, что у меня в спальне кто-то есть?

Она прошла в угол и подняла с пола оранжевую атласную туфлю на высоченном каблуке-гвоздике.

— Их же должно быть две? Разве не так?

— Гипотеза весьма правдоподобная. Она фыркнула.

— Вот умора!

— Умора? Что умора?

— Так, ничего. Все. Вы смешной. Он обжегся своим кофе.

— Сколько вам лет?

— Двадцать два.

— Давно в Париже?

— Пока только полгода.

Он не осмелился спросить, чем она эти полгода занималась. Он недоумевал, зачем ей понадобилось идти в прислуги.

— Мне правильно сказали, что вам нужна приходящая и только на утренние часы, да? Он пожал плечами.

— Мне все равно. А вам?

— Я ищу места, чтобы на весь день.

— Пожалуйста.

— А платить тоже будете вдвойне?

Кофе немного поостыл, и он начал пить маленькими глотками. Сначала его чуть не вырвало, потом тошнота прошла.

— А ваша дама не рассердится?

— Вот уж чего не знаю, так не знаю.

— Вы ее сейчас пойдете будить?

— Наверно. Так, наверно, будет лучше.

— Тогда я заварю еще кофе. Через минуту будет готов. Вы меня позовете.

Он снова проводил взглядом ее вертлявый зад и вошел в спальню. Притворив за собой дверь, приблизился к постели и потянул за край простыни.

Рыжеволосая открыла один глаз, зеленовато-голубой, медленно оглядевший его с ног до головы. На лице Алена глаз задержался.

— Хэлло, Ален, — проговорила неизвестная глуховатым голосом, продолжая лежать все так же неподвижно.

Она хоть что-то помнила. Значит, если и была пьяна, все же не так, как он.

— Который час?

— Не знаю. Это не важно.

Теперь на него смотрели оба глаза. Она сбросила простыню, открыв небольшие упругие груди с розовыми, едва выступающими сосками.

— Как ты себя чувствуешь?

— Скверно!

— Сам виноват.

Она говорила с чуть заметным английским акцентом, и он поинтересовался:

— Ты англичанка?

— По матери.

— Как тебя звать?

— Забыл? Бесси…

— А где мы встретились?

Он опустился на край кровати.

— Кофе у тебя, случайно, в доме не водится? Он с трудом поднялся, с трудом дошел до гостиной, потом до кухни.

— Минна, вы оказались правы. Она просит кофе.

— Сейчас принесу. И рогалики подать? Привратница сказала, чтобы я обязательно купила вам рогаликов.

— Раз принесли, давайте.

Он вернулся в спальню. Измятая постель была пуста. Бесси, совершенно нагая, вышла из ванной и снова улеглась, прикрыв простыней ноги до колен.

— Чья это зубная щетка, слева от зеркала?

— Если зеленая, то жены.

— Твоей жены? Той самой, что…

— Да. Моей жены, той самой, что. В дверь постучали. Бесси не шелохнулась. Вошла Минна с подносом в руках.

— Куда поставить?

— Дайте сюда.

Они посмотрели друг на друга с любопытством, но безо всякого чувства неловкости.

— Она давно у тебя? — спросила Бесси, когда служанка вышла.

— С сегодняшнего дня. Я увидел ее в первый раз полчаса назад, выйдя открыть дверь на ее звонок. Она жадно пила кофе.

— Ты, кажется, о чем-то меня спрашивал?

— Да. Где мы встретились?

— В кафе «Погремушка».

— На улице Нотр-Дам-де-Лоретт? Чудно. Я там никогда не бываю.

— Ты кого-то искал.

— Кого?

— Ты не сказал. Только все твердил, что тебе очень важно разыскать его.

— А кем ты у них там? Такси-гёрл?

— Нет, я танцовщица. Вчера я была не одна.

— Кто с тобой был?

— Два твоих приятеля. Одного зовут Боб…

— Демари?

— По-моему, да. Он писатель. Ага, значит, Демари. Два года назад он получил премию Ренодо и теперь сотрудничал в журнале «Ты». — А второй кто?

— Погоди. Фотограф какой-то. Несчастный такой, больной, что ли. Голова еще у него чуть набок.

— Жюльен Бур?

— Может, и так, не помню.

— В измятом костюме?

— Ага.

Бур всегда ходил в измятом костюме, и лицо у него казалось перекошенным, возможно оттого, что он держал голову набок.

Занятный тип этот Бур. Лучшие фото в журнале принадлежат ему. В своих снимках он умеет подать наготу так, что никому и в голову не придет говорить о непристойности. Пусть этим занимаются другие журналы — «Ты» стремится войти в доверие к людям. В его фотографиях должны узнавать себя самые обыкновенные девушки и женщины. Скажем, изображена на снимке спящая девушка, она лежит чуть небрежно, рубашка соскользнула с плеча, видна грудь. Но, заметьте, только одна, как своего рода ценность, одна из величайших ценностей, подаренных природой человечеству. Идеи поставлял своим сотрудникам Ален.

— Тексты должны производить такое впечатление, будто это письма наших читательниц.

Никаких изысков. На фото-если комната, то такая, в каких живет большинство читателей. Если женское лицо, то без излишней косметики: ни накладных ресниц, ни ярко накрашенных полуоткрытых губ, за которыми поблескивают ослепительные зубы.

Идея журнала осенила его как-то днем, в квартирке на улице Лоншан, когда он глядел на одевавшуюся свояченицу. В то время он еще занимался журналистикой — поставлял заметки о театральной жизни, об артистах кабаре, высидел несколько песенок.

Тогда же родилось и название.

— А ты вот… ты… — произнес он вполголоса.

— Что я? Не такая, как все?

В том-то и дело, что она была совершенно такая, как все.

— Мне пришла в голову одна мысль. Основать журнал. В следующий раз расскажу.

Он сам возился с макетом будущего издания, сам написал все тексты. С Буром он еще не был знаком, и пришлось немало поучиться, прежде чем он добился от журнальных фотографов того, что ему было нужно.

— Да нет, старик. Какая же это невинная девушка!

— А ты попробуй уговори невинную девушку показать тебе голый зад!

Знакомый владелец типографии предоставил ему кредит. Люзен, впоследствии ставший у него агентом по рекламе, разыскал свободную квартиру на пятом этаже дома на улице Мариньяно.

— О чем ты задумался? — спросила Бесси, жуя рогалик.

— А у меня вид, будто я о чем-то думаю? Скажи, что я там вытворял?

— Все распространялся про какого-то парня — вот, мол, у кого голова.

— А как его зовут, я не говорил?

— Ты упомянул, что ужинал с ним.

— С тестем, что ли?

— Может быть, не знаю. Ты все хотел ему рассказать что-то очень важное. Твердил, что важно все, абсолютно все. А потом усадил меня рядом с собой и стал лапать.

— А кавалеры твои не возражали?

— Фотограф, видно, разозлился. Ты опрокинул свое виски, и он упрекнул тебя, что ты слишком много пьешь. А ты ему: «Заткнись, не то я тебя так по морде съезжу, своих не узнаешь». И обругал его чудно как-то, я такого ругательства никогда не слыхала. Постой. Да, вспомнила. Ты ему крикнул: «Присосок вонючий!» Я уж думала подеретесь. Но прибежал официант, и фотограф сразу ушел.

— А Демари?

— Посидел еще минут пять и тоже распрощался.

— Ну и что потом?

— Ты велел подать большую бутылку шампанского. Заявил, что вообщето шампанское — дерьмо, но в честь такого дня полагается пить шампанское. И почти всю бутылку выдул сам. А я бокала три-четыре.

— Тоже надралась?

— Немножко. В самый раз.

— А машину кто вел? Я?

— Нет, хозяин кабаре помешал тебе. Вы стояли на тротуаре и спорилидолго. Потом тебе надоело, и мы поехали на такси. — Она выпила кофе, и он взял у нее поднос.

— А у нас с тобой что-нибудь было?

— Не помнишь?

— Нет.

— Я почти спала. А ты был как бешеный. Орал на меня: «Шевелись, черт тебя подери! Шевелись, дрянь ты этакая!» До того рассвирепел, что влепил мне пару затрещин. И все орешь: «Шевелись, стерва!» И надо же, подействовало!

Она рассмеялась, глядя на него блестящими глазами.

— А ванну кто принимал?

— Оба.

— Что, вместе?

— Ну да. Уперся: вдвоем и вдвоем. А после ванной пошел еще себе виски налил. Неужели ты уже выспался?