Николай Шпанов - Медвежатник Страница 18

― Помните дела об институтских сейфах? Вот те, что в этом году остались нераскрытыми? ― спросил Кручинин вошедшего старика.

― Еще бы не помнить!

― Так вот, несколько дней назад тот же негодяй кассу "сработал"!

― И чисто? ― с нескрываемым интересом спросил Фадеич.

― К сожалению, очень чисто, ― усмехнулся Кручинин. ― Но теперь шабаш! Спуску не дадим, распутаем.

― Это конечно, ― в раздумье согласился старик. ― Было бы за что ухватиться…

Кручинин подробно описал Фадеичу обстоятельства последнего налета "медвежатника".

― Д-да, ― Фадеич покачал головой, ― видать квалификацию. Не из нонешних.

― Старая школа, ― подтвердил и Кручинин. ― За это говорит все ― чистота взлома, тщательность затирания следов и, наконец, терпеливая и хорошо поставленная разведка места преступления: все три взлома совершены на следующую ночь после получения из банка крупной суммы. Преступник ни разу не ошибся, не пошел на мелочь!

― Квалификация! ― с уважением повторил Фадеич. ― Такого и взять приятно. Н-да! Выходит, надо перебрать всех, кто еще в живых остался и на такое дело способен.

Кручинин придвинул себе блокнот и стал набрасывать план действий. Мысли бежали так, что карандаш едва успевал их конспектировать.

"1. Произвести выборку "медвежатников",

2. Установить судьбу каждого.

3. Отобрать живых.

4. Установить тех, кто работал способом, каким произведены взломы в институтах.

5. На уехавших "медвежатников" запросить данные периферийных розысков.

6. Запросить Ленинград, там в свое время было совершено несколько похожих взломов.

7. Из "медвежатников" отобрать тех, кто в сроки ограбления институтов мог быть в Москве.

8. Поднять все дела о соучастниках взломов; о "малинах", о наводчиках, о делодателях, об изготовителях инструмента".

Кручинин в задумчивости покрутил бородку, и его узкий ноготь провел под этим пунктом твердую черту.

― Это ― часть архивная, ― сказал он Фадеичеву. ― Тут вам хватит работы на добрый месяц.

― На что мне месяц? В неделю оформим, ― возразил Фадеич. ― Только бы "дела" нашлись. ― И, поглядев на часы, он сокрушенно покачал головой:

― Эх, досада-то!…

― Что такое? ― обеспокоенно спросил Кручинин.

― Да время-то позднее, архивники давно спят.

― Ну ничего, до завтра-то терпит, идите и вы спать.

― И то дело, ― согласился старик.

Кручинин склонился над планом и быстро приписал:

"9. Проверить личный состав ограбленных институтов.

10. Сличить почерк на конвертах с возвращенными документами с почерками всех работников этих институтов.

11. Если на конвертах обнаружатся невидимые следы пальцев, секретно продактилоскопировать работников институтов".

Получив от Кручинина этот план, Грачик с интересом прочел его, вдумываясь в каждый пункт и стараясь понять его смысл и значение для дела. Работа, которую предстояло проделать, отличалась своим "архивным" характером. Работа была не по темпераменту Грачика, стремившегося к живой, активной деятельности. Но, поразмыслив, он решил, что и это будет ему полезно. Впрочем, даже если бы он пришел и к прямо противоположному выводу, ему все равно пришлось бы взять на себя роль архивариуса и зарыться в пыльные папки старых дел и регистров. Ведь, передавая ему для перепечатки свой план, Кручинин ясно сказал:

― Будете наблюдать за этой работой. Хорошая практика. Узнаете, чем пахнет прошлое.

― Пылью, ― попробовал было пошутить Грачик.

― Иногда еще слезами и кровью, ― поправил его Кручинин и с присущей ему иронической ухмылкой добавил: ― Белоручкам хорошая школа.

Грачик давно ушел, а Кручинин все смотрел на затворившуюся за ним дверь и думал о том, что, кажется, ему посчастливилось встретить молодого человека, которого он сможет от чистого сердца назвать не только своим помощником и преемником на работе, но и близким личным другом. С каждым днем Грачик нравился ему все больше, и, кажется, скоро Кручинин готов будет простить ему даже склонность к некоторому франтовству, раздражавшему в начале знакомства… При мысли об этом добрая улыбка сузила голубые глаза Кручинина, на миг осветила лицо и по губам скользнула вниз, в мягкую белокурую бородку.

Четыре карты

Дело двигалось не так быстро, как хотелось Кручинину. Оказалось недостаточным поднять архивы советского розыска и дореволюционной сыскной полиции. Подавляющее большинство "медвежатников" было выловлено, и дела их перешли в суды, а из судов в Наркомвнудел. Одни "медвежатники" сидели в тюрьмах, другие в лагерях, третьи отбыли свои сроки и растворились в многомиллионной массе населения, четвертые умерли своей смертью, пятые бежали из тюрем или лагерей. И, наконец, шестые, кто был судим еще до советской власти, представляли собою наиболее трудный разряд "непроявленных". Это могли быть единицы, но, судя по последнему делу, они все-таки были.

Большинство фигур в каждой из категорий жили, совершали преступления, попадались, судились и отбывали сроки под различными именами. У некоторых бывало по пять, а то и по десять фамилий и кличек. Нужно было самым тщательным образом установить тождество пойманных и осужденных нарушителей с сидящими, с бежавшими, с умершими и с пропавшими без вести. Это была кропотливая, чрезвычайно трудоемкая работа. Она требовала не только знания "в лицо" всех носителей этих имен и кличек, не только идентификации по всем возможным признакам, но и непрерывных сношений с органами розыска всего Советского Союза.

Пока шла эта работа, Кручинин занялся изучением личного состава ограбленных институтов. Это тоже требовало огромного труда и осторожности. Кручинин не хотел выдать кому бы то ни было из непосвященных, что идут поиски. Ни один человек из нескольких сотен сотрудников институтов и многих сотен студентов не должен был знать, что Кручинину нужны образцы их почерков для сравнения с адресами на возвращенных конвертах.

Никто не должен был знать, что Кручинину нужны дактилоскопические отпечатки для сличения со следами пальцев, оставленными клеем и потом на конвертах. Следы эти не были видимы простым глазом, но их без труда обнаружили эксперты.

От ясного представления масштабов этой работы могли опуститься руки, но… Кручинин знал, что они не должны опускаться ни, у него, ни у его сотрудников. Работа должна была быть проделана во что бы то ни стало. Последний "медвежатник", кто бы он ни был ― осколок ли прежних времен или новый выученик какого-нибудь ушедшего на покой зубра, ― должен быть выловлен и изолирован.

Со всех концов Союза, из городов, где работали большие аппараты Уголовного розыска, из городков и районов, где весь розыск был представлен одним уполномоченным, из сельских местностей, где вовсе не было уполномоченных и их функции лежали на одиноком сельском милиционере, ― отовсюду текли сведения о наличии или отсутствии зарегистрированных уголовников подходящей квалификации. Места заключения ― тюрьмы, лагеря, дома предварительного заключения, ― все сообщали о содержащихся в них субъектах, хотя бы отдаленно подходящих к установочным данным Кручинина.

Почтовые штемпеля от Владивостока до Минска и от Мурманска до Батуми пестрели на приходивших пакетах. В большинстве своем пакеты эти приносили краткое сообщение о том, что подходящих личностей не обнаружено. На весь Советский Союз оказались зарегистрированными всего девяносто два субъекта, причастных когда-то к делам по взлому несгораемых шкафов. Но и тут нужна была существенная поправка: регистрация была значительно растянута ― начало ее относилось к дореволюционным временам.

― Н-да, ― бормотал Кручинин, просматривая очередное сообщение.

На девяносто выявленных фигур приходилось около семисот фамилий. Даже при уверенности, что все сведения точны, нелегко было разобраться в такой коллекции. У этого собрания был один существенный изъян: больше половины людей пребывало теперь в неизвестности, о многих даже нельзя было сказать, живы они или нет.

― Изъян, конечно, немаловажный, ― поглаживая бороду, произнес Фадеич, ― однако же, ― он с почтительной осторожностью придвинул свой стул к столу Кручинина, ― поглядим.

Чем больше трудностей вставало на пути расследования, тем больше это дело захватывало Грачика. От прежнего внутреннего сопротивления необходимости заниматься "раскопками" давно ничего не осталось. Он со вниманием и интересом следил за работой Кручинина и привлеченного им в помощь Фадеича.

Старик принялся перебирать карточки. Одни из них он откладывал влево, другие ― вправо, третьи клал перед собой. Он занимался своим делом молча, сосредоточенно. Время от времени он поправлял съезжавшие на кончик носа очки, завертывал очередную самокрутку из невыносимо крепкого табака. Этот табак ему присылали откуда-то с юга бывшие правонарушители, и он гордился тем, что курит не такой табак, как прочие, а взращенный руками тех, кого когда-то он "вылавливал".