Артур Дойл - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса Страница 18

– Ни малейших. Эти слова написаны Невиллом.

– И они отправлены сегодня из Грейвсенда. Что же, миссис Сент-Клэр, тучи рассеиваются, хотя не решусь утверждать, что опасность миновала.

– Но ведь он жив, мистер Холмс!

– Если только это не искусная подделка, чтобы сбить нас со следа. Перстень, в конце-то концов, не доказательство. Его могли отобрать.

– Нет-нет, это его собственный почерк, да, да, да!

– Ну, хорошо. Однако написано оно могло быть в понедельник, а вот отправлено только сегодня.

– Это возможно.

– Если так, то в промежутке могло произойти очень многое.

– Ах, мистер Холмс, вы не должны лишать меня надежды! Я знаю, с ним все хорошо. Между нами существует внутренняя связь, и я бы знала, если бы с ним приключилась беда. В то самое утро, когда я видела его в последний раз, он порезался, бреясь в спальне. Я была в столовой и все же кинулась наверх в полной уверенности, что случилось что-то плохое. Неужели вы думаете, что я отозвалась бы на подобный пустяк, но не знала бы о его смерти?

– Мне доводилось видеть немало странностей, и я не стану отрицать, что впечатление женщины иногда бывает более ценным, чем вывод логика, построенный на анализе фактов. И это письмо, бесспорно, в большой мере подтверждает вашу точку зрения. Но если ваш муж жив и способен писать письма, почему он не возвращается к вам?

– Не могу даже вообразить. Это немыслимо.

– И в понедельник он ни на что не намекнул перед тем, как расстаться с вами?

– Нет.

– И вы удивились, увидев его в Суондем-лейн?

– Крайне.

– Окно было открыто?

– Да.

– Значит, он мог бы окликнуть вас?

– Да, мог бы.

– А он, насколько я понял, издал только бессвязное восклицание?

– Да.

– Взывая о помощи, подумали вы?

– Да. Он взмахнул руками.

– Но это мог быть возглас удивления. Неожиданно увидев вас, он от изумления мог взмахнуть руками?

– Да, это возможно.

– И вы подумали, что его оттащили от окна?

– Он исчез так внезапно!

– Он мог и отпрыгнуть. Никого другого вы в комнате не видели?

– Нет. Но этот ужасный человек признался, что был там, а ласкар стоял у лестницы внизу.

– Да-да. Ваш муж, насколько вы успели рассмотреть, был в своей обычной одежде?

– Но без воротничка и галстука. Я ясно увидела его обнаженную шею.

– Он когда-нибудь упоминал Суондем-лейн?

– Никогда.

– Он когда-нибудь давал основания полагать, что употребляет опиум?

– Никогда.

– Благодарю вас, миссис Сент-Клэр. Это главные факты, в которых я хотел быть совершенно уверен. Теперь мы поужинаем и ляжем спать, так как завтра нас, возможно, ожидает очень напряженный день.

В наше распоряжение была предоставлена большая удобная комната с двумя кроватями, и я незамедлительно юркнул под одеяло, так как очень устал после такой ночи приключений. Однако Шерлок Холмс, когда его мысли занимала неразрешенная проблема, сутками, а то и целую неделю обходился без отдыха, анализируя ее так и эдак, по-разному выстраивая факты, оценивая их со всех точек зрения, пока не разгадывал загадку или не приходил к выводу, что в его распоряжении нет достаточных данных. Вскоре мне стало ясно, что он готовится к бдению до утра. Он снял сюртук и жилет, надел просторный синий халат, а затем прошелся по комнате, собирая подушки со своей кровати, с кушетки и кресел. Из них он соорудил подобие восточного дивана, на котором и устроился, поджав ноги и положив перед собой унцию табака с коробком спичек. В смутном свете лампы я видел, как он сидит, зажав в зубах старую вересковую трубку, устремив невидящий взгляд в угол потолка, а синий дымок завивается перед ним – безмолвным, неподвижным, и свет ложится на чеканные орлиные черты его лица. Он сидел так, когда я уснул, и он сидел так, когда внезапный возглас разбудил меня, и я увидел, что в окна заглядывает летнее солнце. Трубка все еще была зажата в его зубах, и дымок все еще курился вверх, и в комнате висела сизая табачная мгла, но от кучки табака, которую я видел, засыпая, не осталось ничего.

– Проснулись, Ватсон? – спросил он.

– Да.

– Готовы к утренней поездке?

– Безусловно.

– Ну так одевайтесь. В доме все еще спят, но я знаю, где ночует конюх, и двуколка скоро будет запряжена.

Он чему-то усмехнулся, глаза у него блестели, и от вчерашней угрюмой задумчивости не осталось и следа.

Одеваясь, я взглянул на мои часы. Неудивительно, что дом еще спал. Было двадцать минут пятого. Я только-только оделся, когда Холмс вернулся и объявил, что конюх запрягает лошадь.

– Я хочу проверить одну мою теорийку, – сказал Холмс, надевая сапоги. – По-моему, Ватсон, вы сейчас находитесь в обществе одного из самых абсолютных болванов Европы. Я заслуживаю, чтобы меня прогнали пинками отсюда и до Чаринг-Кросса. Но, думается, ключ к разгадке этого дела у меня есть.

– И где же он? – спросил я с улыбкой.

– В ванной комнате, – ответил он. – Да-да, я не шучу, – добавил он, заметив мой недоверчивый взгляд. – Я только что побывал там и забрал его, и он у меня вот в этом саквояже. Идемте, мой милый, и проверим, подходит ли он к замку.

Мы спустились вниз как могли тише и вышли под яркий свет утреннего солнца. На дороге полуодетый конюх держал под уздцы нашу лошадь. Мы вспрыгнули в двуколку и помчались вперед по лондонской дороге. Кое-где мы обгоняли деревенские повозки с зеленью и овощами для столицы, но виллы по сторонам были безмолвными и безжизненными, будто город, привидевшийся во сне.

– Дело в некоторых отношениях очень своеобразное, – сказал Холмс, пуская лошадь галопом. – Признаюсь, я был слеп как крот, но все-таки лучше обрести истину позже, чем никогда.

В городе ранние пташки только-только начинали сонно поглядывать в окна, пока мы ехали по улицам суррейского берега. Свернув к мосту Ватерлоо, мы переехали через реку, промчались по Веллингтон-стрит, резко свернули вправо и оказались на Бау-стрит. Шерлок Холмс был хорошо известен в полиции, и два констебля у дверей отдали ему честь. Один взял лошадь под уздцы, а другой проводил нас внутрь.

– Кто дежурит? – спросил Холмс.

– Инспектор Брэдстрит, сэр.

По каменным плитам коридора к ним приближался высокий дородный полицейский чин в фуражке и расшитой шнуром форме.

– А, Брэдстрит! Как поживаете? Я хотел бы поговорить с вами, Брэдстрит.

– Разумеется, мистер Холмс. Прошу сюда, в мой кабинет.

Комната была небольшой и напоминала контору с огромным гроссбухом на столе и телефонным аппаратом на стене. Инспектор сел за свой стол.

– Чем я могу помочь вам, мистер Холмс?

– Я заехал по поводу нищего, ну, Буна, того, которого обвиняют в причастности к исчезновению мистера Невилла Сент-Клэра.

– Да-да. Его привезли и задержали для дальнейшего расследования.

– Да, я слышал. Он у вас здесь?

– В камере.

– Ведет себя спокойно?

– Никакого беспокойства не доставляет, но вот грязен негодяй донельзя.

– Грязен?

– Да. Руки мы его кое-как заставили вымыть, но лицо у него чернее, чем у трубочиста. Ну, как только его дело завершится, его ждет регулярное тюремное мытье, и, полагаю, если бы вы его увидели, то согласились бы со мной.

– Мне бы очень хотелось его увидеть.

– Да? Ну, устроить это очень просто. Вот сюда. Свой саквояж можете оставить здесь.

– Нет, лучше я возьму его с собой.

– Как угодно. Вот сюда, пожалуйста.

Он повел нас по коридору, открыл зарешеченную дверь, мы спустились следом за ним по винтовой лестнице и оказались в выбеленном коридоре с дверями по обе его стороны.

– Третья справа, – сказал инспектор. – Ну, вот!

Он тихонько отодвинул заслонку в верхней половине двери и заглянул внутрь.

– Спит, – сказал он. – Вы можете хорошо рассмотреть его отсюда.

Мы прижали глаза к решетке. Арестант лежал лицом к нам, погруженный в глубокий сон, дыша медленно и размеренно. Мужчина среднего роста, одетый так, как требовало его занятие. Сквозь прорехи в рваном пиджаке проглядывала пестрая рубашка. Он был, как сказал инспектор, на редкость грязен, но слой грязи не мог скрыть отталкивающей безобразности его лица. Широкий рубец старого шрама пересекал это лицо от глаза до подбородка и, заживая, вывернул часть верхней губы, так что три зуба обнажились в вечном оскале. Космы ярко-рыжих волос падали на лоб и на глаза.

– Красавчик, верно? – сказал инспектор.

– Ему, бесспорно, не мешало бы умыться, – заметил Холмс. – Я так и предполагал, а потому позволил себе некоторую вольность и захватил с собой все необходимое. – При этих словах он открыл саквояж и, к моему изумлению, вынул очень большую губку.

– Хе-хе! А вы шутник, – засмеялся инспектор.

– Теперь, если вы будете так добры открыть дверь как можно тише, мы очень скоро придадим ему более презентабельный вид.

– Почему бы и нет, – сказал инспектор. – Он, бесспорно, не делает чести камере Бау-стрит, не так ли? – Он вставил ключ в замок, и мы все вошли в камеру очень тихо. Спящий перевернулся на другой бок, но не пробудился. Холмс нагнулся к кувшину с водой, намочил губку, а затем дважды энергично провел ею вдоль и поперек лица арестанта.