Уильям Коллинз - Мой ответ - нет Страница 18

Она сначала познакомила меня с преподобным джентльменом — то есть показала мне его фотографии. Было два портрета. Один представлял только его лицо. Другой изображал его во весь рост в сутане. Каждая дама из его прихожанок получила, как прощальный подарок, эти две фотографии. „Мои портреты, — не без юмора заметила леди Дорис, — единственные целые экземпляры. Другие все испорчены слезами“.

Вы теперь ожидаете описания наружности этого очаровательного человека? То, чего не сказала мне фотография, моя приятельница дополнила рассказом. Вот результат: он молод — ему нет еще и тридцати. Черты его лица нежны; глаза голубые, руки красивые, а перстни еще красивее. А какой голос, какие манеры! Его прелестные светлые волосы густо рассыпаются по плечам; а его глянцевитая волнистая борода доходит до нижних пуговиц жилета.

Что вы теперь думаете о преподобном Майлзе Мирабеле?

Жизнь и приключения нашего очаровательного молодого пастора служат красноречивым доказательством святой терпеливости его характера; от таких испытаний изнемог бы обыкновенный человек (пожалуйста, заметьте, что в этом месте леди Дорис говорит языком его обожательниц, а я передаю слова леди Дорис).

Он был клерком у стряпчего — и несправедливым образом лишился места. Он читал публичные лекции о Шекспире — и на них никто не бывал. Он был секретарем странствующего общества концертов — и был обманут несостоятельным содержателем. Он вел переговоры об устройстве иностранных железных дорог — и был отставлен бессовестным министерством. Он был переводчиком в издательской конторе — и объявлен неспособным. Он прибегнул к драматической критике — и развращенный издатель отказал ему. Разочаровавшись во всем, он, наконец, принял духовный сан — не без протекции влиятельных друзей. О, счастливая перемена! С этой минуты его труды сделались благословенны. Уже два раза ему дарили серебряные чайники, наполненные соверенами. Куда бы он теперь ни отправлялся, драгоценное сочувствие окружало его; и на многих семейных обедах для него всегда был готов прибор. Теперь он отозван в Англию — по приглашению значительного духовного сановника, предпочитающего теплый климат. Ему достался деревенский приход, отдаленный от городов и находящийся в пасторальном уединении. В той глубинке проживают одни овцеводы. Да окажется достойным стада пастырь!

Здесь, милая моя, я должна напомнить — отзыв о мистере Мирабеле сочинила не я. Это часть его прощальной проповеди, сохранившаяся в памяти леди Дорис, которая показывает (опять говоря языком его поклонниц), что самое искреннее смирение может находиться в характере самого талантливого человека.

Позвольте мне только прибавить, что у вас будет случай видеть и слышать этого популярного проповедника, когда обстоятельства позволят ему проповедовать и в больших городах. Я истощила все мои новости и начинаю чувствовать — после этого длинного, длинного письма, — что пора ложиться спать. Нужно ли говорить, что я часто говорила о вас с Дорис. Она умоляет вас сделаться также ее другом, когда мы опять встретимся в Англии.

Прощайте, дорогая, пока. С нежнейшей любовью —

P. S. У меня новая привычка! На случай, если проголодаюсь ночью, я держу под подушкой коробочку шоколада. Вы не можете себе представить, как это удобно. Если я когда-нибудь встречу человека, который осуществит мой идеал, я поставлю условием брачного контракта шоколад под подушкой».

Глава XXI

Полли и Селли

«Я только расплачусь, если останусь дома; лучше уйду», — подумала Эмили, прочитав беззаботное письмо подруги.

Наблюдательные люди, привыкшие посещать лондонские парки, наверное, приметили множество одиноких посетителей, грустно старающихся прогулкой внести разнообразие в свою жизнь. Они рассматривают цветы, сидят целыми часами на скамейке; с терпеливым любопытством смотрят на тех, у кого есть спутники, рассматривают дам, катающихся верхом, играющих детей; некоторые мужчины находят развлечение в трубке, по-видимому безо всякого удовольствия; некоторые женщины заменяют обед сухарями, завернутыми в мятую бумажку. Они не обходительны; они даже не стараются знакомиться друг с другом, может быть, они стыдливы, горды, или сердиты; может быть, отчаиваются в других, привыкнув отчаиваться в себе; может быть, имеют причины избегать любопытства, или боятся выказать свои пороки. Верно только то, что эти несчастные люди уклоняются от знакомства. Мы знаем, что они приезжие в Лондоне, и больше не знаем ничего.

Эмили принадлежала к их числу. Так в парке появилась опрятная маленькая мисс в черном платье (лицо защищала от любопытства плотная креповая вуаль), начинавшая привыкать день за днем к няням и детям, и возбуждать любопытство отшельников, размышляющих на скамейках, и праздных странников, разгуливающих по траве. Служанка, присланная внимательным доктором, смотрела за домом в отсутствие Эмили. Кроме нее у девушки не было других собеседниц. Миссис Элмазер не показывалась после похорон. Миссис Мози не могла забыть, что ее попросили (хотя и вежливо) уйти. Кому Эмили могла сказать, «пойдемте погулять»? Она сообщила о смерти тетки мисс Лед. Достойная содержательница пансиона написала ей с истинной добротой: «Выберите время, мое бедное дитя, и приезжайте погостить ко мне в Брайтон, чем скорее, тем лучше». Но Эмилия не захотела видеть Франсину — и отказалась от приглашения.

Она предпочитала лондонское уединение. О, если бы девицы в пансионе могли видеть ее теперь! Девицы, обыкновенно говорившие в минуты грусти: «Пойдемте развеселиться к Эмили» — узнают ли они ее! Вновь появившись в парке, она села отдохнуть и успокоиться на ближайшую скамейку. Одиночество дома! Одиночество здесь, посреди лужаек и деревьев! Где была Сесилия в эту минуту? В Италии, среди озер и гор, счастливая в обществе своей веселой приятельницы.

Две сестры, такие же молоденькие девушки, сели отдохнуть на скамейку. Они были заняты своими собственными интересами; даже не смотрели на незнакомку в трауре. Младшая сестра выходила замуж, старшая должна была провожать ее к венцу. Они разговаривали о своих нарядах и подарках; сравнивали блестящего жениха одной с робким обожателем другой; смеялись над своими же остротами, над радостными мечтами о будущем, над гостями, приглашенными на свадьбу. Им было так весело, что они не могли долго оставаться в бездействии и скоро обе вскочили со скамейки. Одна сказала: «Полли, я слишком счастлива!» — и начала танцевать. Другая закричала: «Селли, как тебе не стыдно!» — и засмеялась.

Эмили встала и пошла домой.

Шумная веселость обеих девушек возбудила в ней чувство возмущения против жизни, которую она вела. Ей неизбежно вспомнился сэр Джервис Редвуд. Человек, никогда ее не видавший, по какой-то непонятной случайности превратился в друга, в котором она нуждалась — друга, который указывал ей путь в новый мир деятельности — в мир читателей библиотеки музея.

Эмили приняла предложение сэра Джервиса, и весьма заинтересовала книгопродавца, к которому обратилась согласно инструкции.

— Старик не жалеет ни себя, ни других, когда дело коснется его литературных трудов, — заявил он. — Вы должны пощадить себя, мисс Эмили. Не только нелепо, но и жестоко заставлять вас рыться в старых газетах, чтобы отыскать открытия в Юкатане с того времени, когда Стефенс издал книгу о своих путешествиях в Центральной Америке. Прошло уже сорок лет. Начните с номеров, изданных несколько лет тому назад, — и посмотрим, что выйдет из ваших разысканий.

Приняв этот дружелюбный совет, Эмили начала с номеров за 1876 год.

Когда она пришла домой после первого дня пребывания в библиотеке, ее ожидало известие, ободрившее ее упавший дух. Отворив ей дверь, служанка тотчас сказала, что коттедж вновь навестил незнакомец. На этот раз он смело оставил свою карточку. На ней стояло имя — уже знакомое, уже приятное — Албан Моррис.

Глава XXII

Албан Моррис

— Что вы ответили мистеру Моррису? — в нетерпении спросила Эмили.

— Я сказала, что вы ушли читать в Музей.

— Велел ли он передать мне что-нибудь?

— Он передал, что придет позднее, если вы примете его.

Через полчаса Албан и Эмили были вместе.

— О, как вы страдали!

Слова вырвались у него, прежде чем он мог удержаться. Он смотрел на нее с нежным сочувствием, которое так драгоценно женщинам и которого Эмили не замечала ни в одном человеке, с тех пор как лишилась тетки. Даже усилия доброго доктора утешить ее отзывались рутиной — неизбежным результатом профессионального знакомства с горестями и смертью. Пока Албан смотрел на нее, слезы выступили на глазах Эмили. Она сделала усилие заговорить с ним с наружным спокойствием.

— Я веду уединенную жизнь, — сказала она. — Вы один из моих очень немногих друзей, мистер Моррис…