Джон Карр - Убийство арабских ночей Страница 18

– Удивительное местечко, не так ли? – заключил Хоскинс, почесывая подбородок. – Если они должны были где-то убить этого типа, удивляюсь, почему его не прикончили прямо в витрине. Я подумал о своих мальчишках; приведи я их сюда, лучшего места для игры в прятки, чем в этих магазинчиках, им не найти. Итак, сэр! Коллинс обошел тут все вдоль и поперек. Ничего! Ничего особенного, хочу я сказать – если не считать вот этого.

Он показал на высокий выступ стены, под которым к нам поворачивала декорация улицы. Над покосившимся навесом, прикрывавшим выкладку медной и глиняной посуды, на красновато-желтой стене красовалось черное пятно, напоминавшее звезду. Пятно было оставлено углем. Навес был усыпан блестящими угольными крошками. Куски валялись и на полу, отломившись от большой глыбы угля, остатки которой лежали рядом с хукой.

– Видите? – вопросил Хоскинс. – Вот! Судя по всему, кто-то стоял рядом с тем местом, где мы сейчас находимся. Взяв большой кусок угля, он – банг! – запустил его в стену над этой нишей. А? Но зачем? Чего ради кому-то пулять углем в стену? Куда он целился? Там наверху ничего нет, и, чтобы залезть туда, надо весь магазин перевернуть вверх тормашками. Вы же не предполагаете, что тут кто-то затеял шуточное сражение с кусками угля, не так ли, сэр? Понятия не имею, что это означает, но, когда Коллинс увидел это пятно, я подумал, что лучше показать его вам. Парень стоял вот тут, – показал Хоскинс, который любил доводить ситуацию до полной ясности путем неоднократных повторений, – и банг! Кусок угля разлетается от удара о стену…

– Да, я понимаю. Спрашивали Пруэна об этом?

– Пруэн понятия не имеет об угле. Так он говорит. Вообще ничего не знает об угле.

Я задумался.

– Сержант, то ли здесь, то ли бог знает где должно быть некое разумное объяснение, которое свяжет все воедино. О том, почему кому-то понадобилось запустить куском угля в стену, я знаю не больше вас. Как вы видите, никто не мог пробраться сюда незамеченным… Есть что-нибудь еще?

– Есть, сэр! – со зловещей улыбкой объявил сержант и решительно мотнул головой. – А теперь прошу сюда.

Мы снова вернулись в зал. Группа из Уэйда, Батлера, Холмса и Коллинса, стоявшая вокруг тела неизвестного мужчины, начала рассасываться. Первая троица отошла в сторону. Холмсу было явно не по себе, Уэйд демонстрировал свой цинизм, Батлер сохранял бесстрастность.

– Никогда не видел его! – заорал Джерри Уэйд через зал, и ему ответило такое неожиданное эхо, что он подпрыгнул. Затем, понизив голос, он стал дурачиться: – И что вы теперь от нас хотите? Мы готовы ответить на все ваши вопросы. Если у вас нет возражений, Рон хотел бы заглянуть в комнату куратора и проверить, все ли в порядке.

Не обращая внимания на их протесты, я отослал всю компанию в помещение «Персидской галереи», где и оставил под присмотром Коллинса. Холмс, отряхивая рукав, снова завел разговор об адвокате. Хотя я опасался, что голос молодого Уэйда может заставить Мириам и Маннеринга выглянуть из комнаты куратора, констебль Мартин контролировал ситуацию. Хоскинс, кивнув, подозвал меня к витрине, откуда исчез кинжал.

– Итак, сэр. Гляньте сюда. Помните, вы хотели, чтобы Роджер снял отпечатки пальцев с витрины? Точно! И маленькая дверца сбоку была закрыта. Но Коллинс знает пару штучек с замками, так что, когда Роджер решил, что отпечатки могут остаться на внутренней стороне дверцы, Коллинс взялся за дело и аккуратно открыл витрину с помощью булавки. Видите?

С астматическим похрипыванием он нагнулся и несколько раз открыл и закрыл деревянную заслонку. Затем с видом фокусника запустил руку внутрь, но вынимать ее не торопился.

– Значит, мы ее открыли. Я заглянул внутрь – вот так – и увидел то, чего мы не видели раньше, поскольку тут вообще темно, да и к тому же черный бархат. Ага? Но там было! Там было, аккуратно пристроенное как раз у дверцы, разложенное на бархате, как экспонат. Вот оно.

Он быстро вытащил руку, поклонился, словно ожидая аплодисментов, и протянул мне на ладони черные усики.

Глава 8

ГРОБ ЗОБЕЙДЫ ПУСТ

– Итак, – отметил я, держа на ладони чудом появившийся новый экспонат, – наша коллекция волосяных покровов пополнилась. Кто-то вытащил из витрины кинжал и оставил вместо него фальшивые усы. Есть какие-то соображения по этому поводу, сержант?

– Н-нет, сэр. Разве что я тут прикинул, – со сдержанной мрачностью ответил Хоскинс. – Эти усы принадлежат не ему. – Он ткнул большим пальцем в сторону мертвеца. – Во-первых, у него есть настоящие. Во-вторых, если бы даже их у него не было, на эти усы пошел совершенно другой грим. Понимаете? В бакенбардах у этого Пендерела есть седые пряди, чтобы он выглядел постарше, и сделано все это убедительно… очень убедительно. А эта штучка совершенно черная, да и сляпана на скорую руку. Такие усы дети покупают по шесть пенсов за штуку в ночь Гая Фокса.[5]

– Значит, у нас тут появился и третий персонаж… хм-.м-м.

– Смахивает на то, сэр. Разве не так? Кто-то кинул уголь в стену! – взорвался Хоскинс, который почему-то считал данный факт самым загадочным эпизодом во всей этой истории. – И к тому же сунул фальшивые усы на место кинжала! Ну-ну. Что нам сейчас делать?

Я убедился, что фургон уже выслан. Он доставит тело в морг, где оно и будет находиться до опознания, которое может пройти по нескольким направлениям. Я приказал содержать его одежду в полном порядке, так же как накладные бакенбарды и пенсне. Отдельной частью шла работа с отпечатками пальцев. Я прикинул, что она будет завершена не раньше утра; для полного отчета времени не так уж много, поскольку существовала веская вероятность, что Скотленд-Ярд заберет у меня это дело. Так что я дополнил свою коллекцию фальшивыми усами и снова вытащил из конверта плотно сложенный грязноватый листик из блокнота с напечатанным посланием, которое было обнаружено в кармане Грегори Маннеринга. Я перечел его:

«Дорогой Г.

Здесь должен быть труп – и труп настоящий. Образ смерти значения не имеет, но труп должен быть. Я бы хотел убийство – тот ханджар с ручкой из слоновой кости произведет соответствующее впечатление; но можно и удушение, если оно покажется предпочтительнее…»

Настало время заняться Маннерингом. В данный момент он испытывал такое нервное возбуждение, что оно полностью отвечала моим целям. С его помощью можно было найти ключ ко всему этому делу, в котором Маннеринг мог оказаться случайным преступником; тем не менее меня не покидали сомнения. Если бы кто-то спросил меня, в чем они заключались, в суде я бы не смог их внятно сформулировать. Итак, какие же выводы можно было сделать, имея на руках это письмо?

Текст был напечатан на листе обыкновенной бумаги из блокнота, с обычными черными линейками, на обыкновенной пишущей машинке, шрифт которой не имел никаких особенностей, заметных невооруженным взглядом, если не считать чуть размытый хвостик у запятых. Скорее всего, печатал человек, привычный работать на пишущей машинке, ибо текст был четкий и ровный, без ошибок, характерных для новичка. Более того, если судить по упоминанию о ханджаре с рукояткой слоновой кости, послание было написано человеком, знакомым с музеем, что сужало круг подозреваемых. Что же до испачканной стороны записки… я снова присмотрелся к ней, и мне показалось, что грязь – не что иное, как угольная пыль. Эта чертова штука, как и бакенбарды, присутствовала всюду и везде. Я стер часть пыли листком из своего блокнота и спрятал его, чтобы потом отдать на анализ. Но если даже выяснится, что это та же угольная пыль, которая оставила следы у входной двери музея и на стене над лавочкой в «Галерее Базаров», – что с того? Записка была найдена в кармане пальто Маннеринга…

И тут, джентльмены, наконец-то (как долго этого пришлось ждать) мою тупую голову осенила одна мысль, которая с самого начала была настолько очевидна, что ее нельзя было не увидеть даже из-за целой выставки бакенбардов. Заключалась она в следующем: записка предназначалась не Грегори Маннерингу.

Она писалась не для него. В силу каких-то пока непонятных причин она осталась неоконченной. Она была прервана на половине, и последняя часть строчки была забита. Если вы адресуете записку кому-то, то в силу каких-то причин можете забыть подписаться. Но вы не можете внезапно прерваться в середине текста на полуслове, после чего сунуть записку в конверт и отослать ее. Строго говоря, записку эту не собирались класть в конверт. Ее сложили вчетверо, основательно прогладили и даже сплюснули под…

Короче, автор этой записки поступил так же, как многие беспечные корреспонденты, когда под рукой нет корзинки для бумаги. То ли первые написанные им строчки ему не понравились, то ли он решил не писать дальше и прервался. Затем, чтобы избавиться от ненужной бумажки, он сложил ее и сунул во внутренний карман, где она и сплюснулась рядом с другими бумагами. Значит, Маннеринг никогда не получал этой записки. Но не сам ли он написал ее? Она была найдена при нем, но я не мог утверждать, что текст был напечатан им.