Рекс Стаут - Чёрная гора Страница 18

Глядя на профиль Жубе, я силился понять, знает ли он английский лучше, чем я сербскохорватский, но не мог прийти ни к какому выводу.

Торговая столица Черногории явно пребывала в упадке. Я не ожидал, что городок с двенадцатью тысячами жителей представляет собой одно из чудес света, да и Вулф предупреждал меня, что при коммунистах Черногория пришла в упадок; с другой стороны, они же сами переименовали его в Титоград, а разве не был Тито человеком номер один? Поэтому я чувствовал себя обманутым, когда мы болтались и подпрыгивали на ухабах мостовой, проезжая между двумя рядами старых серых двухэтажных домов, у которых даже не было соломенных крыш, чтобы оттенять их двери. Я решил, что если я когда-нибудь стану диктатором, то сначала приведу город в порядок, расширю улицы, покрашу дома, а затем уже переименую его в Гудвинград. Только я принял это решение, как машина подкатила к тротуару и остановилась у каменного здания, на вид побольше и почище тех, мимо которых мы проезжали.

Вулф что-то сказал сквозь зубы. Жубе повернулся к нему и произнес небольшую речь. Хотя его слова воспринимались мной как шум, тон и выражение мне не понравились, и я сунул руку в куртку, чтобы ощутить пальцами спусковой крючок «марли».

— Не волнуйся, Алекс, — сказал Вулф. — Я просил его подвезти нас к северной части площади, но он рассудил иначе. Он утверждает, что приезжающие в город должны предъявить бумаги для проверки, поэтому он привёз нас сюда — в местное управление национальной полиции. Возьмешь рюкзаки?

Он открыл дверь и вылез. Поскольку единственными бумагами, которые имелись у нас, были доллары и динары, у меня возникло подозрение, что состояние ног отразилось на его центральной нервной системе и парализовало мозг, но я был бессилен. Я даже не мог остановить прохожего и спросить дорогу в ближайшую больницу и никогда в жизни не чувствовал себя таким глупым и никчемным, как сейчас, когда с рюкзаком на каждой руке двигался за Жубе и Вулфом к входу в это каменное здание.

Войдя внутрь, Жубе повёл нас по грязному и тёмному коридору. Мы поднялись по ступенькам на следующий этаж и вошли в комнату, где два человека сидели на стульях за конторкой. Они приветствовали его, назвав по имени, но явно без особой радости.

— Вот двое приезжих, — сказал Жубе, — которые хотят предъявить документы. Я только что привёз их из Риеки. Не знаю, как они туда попали. Толстяк говорит, что его зовут Тоне Стара, а другой — его сын Алекс.

— В некотором смысле, — возразил Вулф, — это заявление не соответствует действительности. Мы не хотим предъявить документы, и по определенной причине: у нас их нет.

— Ага! — радостно воскликнул Жубе.

— Самые обычные документы, ничего особенного. Вы же не можете жить без документов, — рассудительно заметил один из мужчин.

— У нас их нет.

— Тогда где они?

— Это дело не для клерков, — заявил Жубе. — Доложите Госпо Стритару, и я отведу их к нему.

То ли им не понравилось, что Жубе назвал их клерками, то ли не по годам наглый юнец им вообще не нравился, а может, сыграли роль оба фактора. Они злобно посмотрели на него, что-то проворчали, и один из них исчез за внутренней дверью, прикрыв её за собой. Вскоре он вынырнул снова и придержал открытую дверь. Я не заметил, что Жубе тоже приглашали, но он всё-таки вошёл следом за нами.

Комната была большой, но такой же тёмной. Создавалось впечатление, что стекла в высоком узком окне мыли в тот день, когда город был переименован в Титоград, то есть четыре года назад. Один из двух больших столов был пуст, за другим сидел широкоплечий нестриженый детина с впалыми щеками. Он о чем-то совещался с личностью, сидевшей на стуле у края стола, — помоложе и пострашней, с плоским носом и лбом, скошенным прямо над бровями под острым углом. Бросив быстрый взгляд на меня и Вулфа, детина уставился на Жубе без малейших признаков сердечности.

— Где ты их взял? — спросил он.

— Они появились в доме моего отца неизвестно откуда и попросили, чтобы их отвезли в Подгорику. Толстяк так и сказал — Подгорика. И добавил, что заплатит две тысячи динаров или шесть американских долларов. Он знал, что у нас есть машина и телефон. Когда ему отказали, он предложил моему отцу позвонить в Министерство внутренних дел, в комнату девятнадцать, и спросить, должен ли он сотрудничать с человеком по имени Тоне Стара. Мой отец решил, что звонить необязательно, и приказал мне отвезти их в Титоград. По дороге они разговаривали на иностранном языке, которого я не знаю, но думаю, что на английском. Толстяк просил отвезти их к северному концу площади, но я привёз их сюда, и теперь вижу, что был прав. Они утверждают, что у них нет документов. Интересно послушать их объяснения.

Жубе подвинул стул и сел. Детина посмотрел на него:

— Я тебе предлагал сесть?

— Нет, не предлагали.

— Ну так вставай. Я сказал — вставай. Вот так-то лучше, мой мальчик. Ты учишься в университете в Загребе и даже был три дня в Белграде, но я что-то не слышал, чтобы тебе присвоили звание народного героя. Ты правильно поступил, приведя сюда этих людей, и я поздравляю тебя от имени нашей великой Народной Республики, но если ты будешь вести себя не так, как положено в твои годы и с твоим положением, тебе перережут глотку. А теперь возвращайся домой, займись самоусовершенствованием и передай от меня привет твоему уважаемому отцу.

— Вы несправедливы, Госпо Стритар. Я останусь и послушаю.

— Убирайся!

С минуту я думал, что мальчик заупрямится; он, похоже, тоже так думал, но в конце концов сдался, повернулся и вышел. Когда дверь за ним закрылась, субъект, сидевший у края стола, поднялся, явно собираясь уйти, но Стритар что-то ему сказал, и он подошёл к другому стулу и сел. Вулф уселся у конца стола, а я сел на стул, который освободил Жубе.

Стритар посмотрел на Вулфа, потом перевёл взгляд на меня и снова уставился на Вулфа.

— Что это за разговоры про отсутствие документов? — спросил он.

— Это не разговоры, — сказал Вулф. — Это факт. У нас их нет.

— Где же они? Что за дела? Кто их украл?

— Никто. У нас нет документов. Я думаю, наша история покажется вам необычной.

— Она уже кажется мне необычной. Лучше вам все рассказать.

— Меня зовут Тоне Стара. Я родился в Галичнике и с шестнадцати лет начал, следуя обычаю, выезжать в разные места на заработки. Семь лет я возвращался в Галичник в июле, но на восьмой год не вернулся, потому что женился в чужой стране. Моя жена родила сына и умерла, но я все равно не вернулся. Я бросил ремесло отца, занялся другими делами и преуспел. Мой сын Алекс вырос, начал мне помогать, и мы преуспели ещё больше. Я думал, что порвал все связи с родиной, все забыл, но, когда шесть лет назад Югославию исключили из Коминтерна, у меня вновь появился к ней интерес, и у моего сына тоже, и мы все пристальней следили за развитием событий. В прошлом июле, после того как Югославия порвала отношения с Советским Союзом и маршал Тито сделал своё знаменитое заявление, моё любопытство достигло предела. Я пытался спорить, не столько с другими, сколько с собой. Я старался собрать побольше информации, чтобы прийти к определенному решению о том, кто прав и кто виноват и каковы истинные интересы и благосостояние народа на моей родине. Мой сын, как и я, очень интересовался этими проблемами, и в конце концов мы решили, что нельзя судить на таком большом расстоянии. Мы не располагали достаточными сведениями и не могли проверить, соответствуют ли они действительности. Я решил приехать, чтобы разобраться на месте. Сначала я думал поехать один, потому что мой сын не знает языка, но он настаивал на том, чтобы сопровождать меня, и я согласился. Естественно, существовали трудности, потому что мы не могли получить паспорта для въезда в Албанию или Югославию, поэтому мы решили плыть на корабле до Неаполя, а потом лететь в Бари. Оставив багаж — документы и некоторые другие вещи — в Бари, мы договорились через агента, которого мне рекомендовали, чтобы нас переправили на лодке на албанский берег. Причалив ночью в окрестностях Дрина, мы прошли пешком через Албанию в Галичник, но уже через несколько часов поняли, что там ничего не узнаешь, и перешли границу назад в Албанию.

— В каком месте? — спросил Стритар.

Вулф покачал головой:

— Я не хочу причинять неприятности людям, которые нам помогли. Я склонялся к мысли, что русское руководство — это лучшая надежда для народа на моей родине, но после нескольких дней, проведенных в Албании, я в этом не уверен. Люди не хотели говорить с иностранцами, но я достаточно видел, чтобы у меня возникло убеждение, что условия жизни могут быть лучше под руководством Тито. Кроме того, до меня дошли слухи, что наибольшие перспективы связаны не с русскими и не с маршалом Тито, а с неким подпольным движением, которое осуждает их, и в итоге я запутался ещё больше, чем когда уезжал с моей новой родины в поисках правды. Все это время, как вы понимаете, мы были в некотором роде в подполье, потому что у нас нет документов. Естественно, я намеревался посетить Югославию и теперь хочу узнать как можно больше о движении, которое, как мне сказали, называет себя Духом Черной горы. Я полагаю, вы слышали о нём?