Сара Дюнан - Ножом по сердцу Страница 18

— В чем дело, Фрэнк? Неужели с утра в понедельник у тебя нет забот поважнее, чем меня попрекать?

—Au contraire [5], крысеночек. Уже с половины десятого завалялись у меня два дела, о бегстве из-под стражи в Мадриде и о компьютерном мухляже в Ньюкасле, оба ждут, кто их подхватит.

Мадрид против Ньюкасла. Черт его знает, что предпочтительнее. Компьютерный мухляж в краю углекопов? Это, конечно, дельце покруче, чем выискивать дамочек, у которых жир выкачан не из того места, но, насколько мне известно, провинциальный розыск что местное радио — лондонский акцент тут совершенно ни к чему.

— Извини, Фрэнк. Боюсь, работа у меня уже есть.

— Ах, вот как! Собственную фирму открыла? Или же это чистое совместительство?

— Фрэнк! Если и так — поделом тебе. Ведь до сих пор на дверной табличке не появилось мое имя, а было обещано!

«Камфорт и Вульф»: одно время я даже наслаждалась этим созвучием, как подросток, приставляющий к своему имени фамилию какой-нибудь рок-звезды. Мечты, мечты. Греют, пока не дойдет, что все это блеф. Глупости, не будет этого никогда. Уж я-то Фрэнка знаю. Ни за что не откажется от возможности поруководить мной. А я, если честно признаться, на руководящую должность и не потяну, я скорее из категории исполнителей.

Чтоб его слегка ублажить, рассказала Фрэнку в двух словах про новую работу, попросила совета. Хоть и обиженным тоном, но кое-что немаловажное он присоветовал. Заострил внимание на почерке, оговорившись, однако, что б его практике авторов анонимок очень и очень непросто вычислить, то пишут левой рукой, а то, случается, вставляют ручку между пальцами ноги. Еще Фрэнк счел довольно странным, что Оливия Марчант скрывает все от мужа. Но это в духе Фрэнка. И еще он то и дело норовит ввернуть: нашелся б мужик на те же деньги, ясное дело, меня бы он не взял. Только это все так, один треп. Сказать по правде, если б мне в лихую минуту пришлось выбирать между Женщиной-Кошкой и Фрэнком Камфортом — я бы в два счета отрешилась от своего феминизма.

Я продолжила знакомство с пришедшим факсом и со всеми диновскими дамочками, которые цепляются за омоложение с помощью скальпеля как за очередную возможность швырнуть деньги на ветер. Список оказался невелик, и на второй страничке я обнаружила ее — Мюриэл Рэнкин, или мадам Грушу, с сильно изрезанным прошлым. На пятидесятом году жизни она провела в «Замке Дин» дней десять в номере люкс со всеми сопутствующими примочками. И, выложив пару «косых» за эти десять дней, ничего взамен не приобрела. Я поинтересовалась, чем она занимается. Выяснилось — ничем. Зато муж у нее деловой. Владеет целой сетью гаражей. Надо полагать, дама лишена стимула передвигаться пешком. Потому и возникли проблемы с задницей. И они не исчезли, невзирая на общение с Морисом Марчантом. Я снова стала проглядывать его заметки. Читая описание ее повторного визита (теперь уже вместе с супругом), я обнаружила на полях какие-то каракульки, изначальная неразборчивость которых усугублялась фотокопированием. Еще вчера днем я их приметила, но лень было возиться разбирать. Теперь я всмотрелась пристальней. Что такое «неуравновешенная психика»? Интересно, у кого же, у нее или у гаражного воротилы? Все оказалось настолько просто, что мне даже стало как-то за себя неловко.телепродюсерше, отбывавшей в один день со мной. Она была помоложе и попривлекательней меня, но оставленный ею счет (на него упал мой взгляд в регистрационной книге) говорил о весьма пылких чувствах к салону красоты. Кто знает, сколько сладкой отравы успела влить юная Джулия ей в уши.

Факса от Оливии все еще не было, и я, поджидая, занялась проверкой кое-кого по своему списку. Вторгшись на территорию средств информации, я решила ее не покидать и воспользоваться испытанным журналистским приемом:

Глава девятая

Не стану вас утомлять описанием дороги. Северная Кольцевая на всем протяжении одинакова, и хоть А-10 может в конце концов привести вас в овеянные романтикой болота Кембриджшира, пока до них доберешься, умрешь со скуки.

Но я умереть все-таки не успела. Вовремя свернув с шоссе, я оказалась на окраине сонного городишки под названием Ходдздон. Хотя дом мадам скорее всего сооружался на машинном масле, вид он имел весьма основательный. Это, по-моему, зовут неогеоргианским стилем — сплошь новенький кирпич, псевдокарнизы, фонари на кронштейнах — словом, все то, что побуждает бравых молодых архитекторов идти на разные крайности, чтобы привлечь внимание к альтернативным проектам. Данному стилю, на мой взгляд, и без того свойственна некая пошловатость китча, но дюжина ярко размалеванных гномиков, расставленных по территории в художественном беспорядке, это уж, извините, выше всякой критики. Бред!

Была уже середина дня, когда я, припарковавшись, направилась по аллее к дому. Погода преобразилась настолько, насколько способна только погода в Англии — после вчерашнего дождя сделалось тепло и безветренно, уже лето наступало на пятки весне. Я позвонила у входа. Тишина. Неудивительно. Можно ли услышать звонок, если в глубине дома как оглашенный воет Рой Орбисон? [6] «Красотка». В данном случае это была не просто песня, а жизненный эталон хозяйки. Я заглянула в окно; громадная гостиная, пустая, только красивый стол и упаковочные ящики для вещей по обеим сторонам.

Я обошла дом и попала в сад. То, что агенты по недвижимости именуют «хорошо ухоженный»: взрослые фруктовые деревья, цветочные клумбы обрамляют лужайку для крокета. Я не самый крупный специалист, у меня цветы в ящиках, но, по счастью, пока ехала, слушала по радио «Вопросы садоводов», и настолько там всех волновало, куда и как сажать, что даже мне невольно бросилась в глаза полоса вскопанной земли вдоль дорожки, где уже должны были быть высажены петунии. Совместим это наблюдение с упаковочными ящиками, и вполне резонно будет умозаключить, что здесь имел место переезд. Учтите, мне за подобную смекалку деньги платят!

Правда, все с собой они не увезли. Живопись осталась. Под высокими широко раскрытыми французскими окнами на лужайке пестрело несколько крупных полотен. Одни были прислонены к ящикам, другие лежали на траве. При ближайшем рассмотрении все они оказались творениями одного художника.

Повернувшись, я уткнулась прямо в семейный портрет. Большой, наверно, дюймов десять на двенадцать: блондинистый муж и рыжая жена сидят на диване, перед ними две девчушки, на вид ровесницы Эми, и все смотрят прямо на меня. Я не великий ценитель живописи, скорее отношусь к типу «мое — не мое», но грубое подражательство опознаю сразу. Художник, не имевший ни таланта, ни мастерства Люсиана Фрейда[7], разделял кое-какие его пристрастия — в особенности к обнаженной натуре, а также к гигантским габаритам.

Не могу сказать, чтобы увиденное соответствовало моему представлению о счастливом семействе. В голову влетело словечко «дисфункциональное» (очередной языковый «паразит» или новый социологический термин?), и я поймала себя на том, что ищу глазами член отца семейства, чтоб выявить признаки неприемлемых отношений. Но когда мне удалось его отыскать, горбатенького слизняка на сморщенном кочанике, он показался мне на удивление мягким, и даже каким-то заброшенным. В памяти всплыли фотографии зада и ляжек миссис Рэнкин «до» и «после». И, должна признаться, я не на шутку встревожилась.

Прочие картины представляли вариации на ту же тему. Иногда попадался иной фон — вместо дивана кухонный стол (стулья под тяжестью сидящих казались подозрительно шаткими и ненадежными) или садовый плед, но состав семейства был неизменным. То же относилось и к выражению лиц. «Смотрите на нас, — казалось, говорили изображенные, — разве мы не вызов обществу?»

— Что вам угодно?

Я обернулась. Она стояла в раме французского окна, освещенная ярким солнцем. Первая моя мысль была: какая маленькая, в мешковатом мужском комбинезоне; нечесаные длинные светлые волосы стянуты грязной лентой. Вторая: какая молодая.

— Здрасьте! Это что, ваши работы?

— Вы проникли в частные владения. Попрошу покинуть.

— Вообще-то я ищу миссис Рэнкин. Мюриэл Рэнкин.

— Ее нет. Она здесь больше не живет.

— Вот как! — Я перевела взгляд на картины. — А вы…

Но она явно была не склонна к разговору.

— Теперь это мой дом.

— Поздравляю. Тогда не откажите в любезности сказать, где я могу найти миссис Рэнкин?

Мгновение она пристально смотрела на меня, прищурившись на солнце, потом звучно шмыгнула носом и вытерла руки о штаны.

— Отчего ж не сказать. Это недалеко. Вот как поедете отсюда, так первый же поворот налево. Проедете ярда три, может, четыре и сразу справа увидите ворота, прямо после светофора. Пропустить невозможно. У нее новый участок.