Жорж Сименон - Маленький человек из Архангельска Страница 18

Какая ирония судьбы: вся семья, возможно, вновь соединилась там, в родном городе, может быть, даже в родном доме — но без него!

Однажды, сидя в эти дни у Ле Бука, он оказался рядом с полицейским Бенешем: тот сделал вид, что не заметил его. Бенеш три раза в неделю дежурил на рынке, но не был там «своим» и знал, что думают об Ионе в полиции.

Баскен дал понять, что встретится с ним снова, и Иона каждую минуту ждал его появления. Он заставил себя приготовить ответы на новые возможные вопросы. На листке бумаги он даже расписал по времени все, что происходило с ним в четверг, день, когда он столько наговорил о поездке в Бурж, и составил список людей, с которыми беседовал.

Эти четыре дня Иона прожил, как под стеклянным колпаком, словно подопытное животное в лаборатории, за поведением которого ведется наблюдение. В четверг утром, в самый разгар торговли на рынке, разразилась страшная гроза, пошел дождь с градом, и люди разбежались кто куда; две незнакомые женщины укрылись в его лавке. Ливень хлестал около часа, уличное движение замерло, и сам он появился у Ле Бука не в десять, а лишь в половине двенадцатого; там пахло мокрой шерстью.

— Привет, Фернан, — опять заставил он себя сказать как ни в чем не бывало и, заказав кофе, стал разворачивать сахар.

В тот же день около пяти к лавке подъехал полицейский на велосипеде и, поставив машину у тротуара, вошел внутрь.

— Вы Иона Мильк? — Иона кивнул, и тот протянул ему желтоватый конверт, а также блокнот, какие носят почтальоны, доставляющие заказную корреспонденцию. — Распишитесь здесь.

Иона расписался и, дождавшись, когда полицейский уйдет, вскрыл конверт, где обнаружил повестку, отпечатанную на шершавой бумаге: завтра к десяти утра Милька вызывали в полицейский комиссариат. Его уже не собирались расспрашивать как бы случайно. Его вызывали. Над пунктиром, следовавшим за словом «причина», химическим карандашом было написано: «По касающемуся Вас делу».

В этот вечер ему очень захотелось письменно изложить все, что произошло, начиная с вечера среды, а главное, в четверг, откровенно объяснить каждый поступок, каждое слово; однако напрасно сидел он у письменного стола, раздумывая, с чего начать. Его еще ни в чем не обвинили. Ему не сказали, что он в чем-то подозревается.

Ему просто задали несколько коварных вопросов и создали вокруг него пустоту. Возможно, это и к лучшему: в конце концов у него появился случай подробно объясниться. Он не знал, кто его примет. Вызов был подписан комиссаром, которого он знал лишь в лицо. Фамилия комиссара была Дево; у него, как и у г-на Метра, из носа и ушей торчали пучки волос. Он тоже был вдов и жил на улице Гамбетты вместе с дочерью, вышедшей замуж за молодого врача из больницы Сент-Амана.

Спал Иона плохо, ежечасно просыпался, его мучили смутные кошмары, в том числе снился канал с мостом, который развели для прохода баржи и не могли свести.

Почему он был виноват в этом? Это оставалось тайной, однако все его обвиняли и дали ему на починку моста до смешного мало времени; он, весь взмыленный, вцепился в рукоятку, а Ансель, несший на плече четверть говяжьей туши, смотрел на него и ухмылялся. Во сне с ним обращались как с каторжником. Почему-то всплыл вопрос о Сибири.

— Вы приехали из Сибири…

Он пытался объяснить, что Архангельск расположен вовсе не в Сибири, но они знали лучше. Сибирь почему-то была связана с тем, что именно он должен был крутить рукоятку; какую-то роль играла и г-жа Лантен, но он не помнил — какую; возможно, в памяти его жило воспоминание о бледном ее лице за оконной занавеской.

Иона боялся засыпать снова — так изматывали его эти кошмары, и в пять утра решил встать и пойти подышать свежим воздухом. Он добрел до Вокзальной площади,. где нашел открытый бар; там он выпил кофе с рогаликами: их только что привезли и они были еще горячие.

«Удивится ли булочница, когда он не придет за тремя своими рогаликами? Он прошел мимо автобусного депо, где ждали отправления два больших пустых зеленых автобуса, обслуживавших буржскую линию.

В восемь Иона открыл лавку и вынес обе коробки, в половине десятого втащил их обратно, надел шляпу, положил в карман повестку и, заперев дверь, вышел. Так рано Иона к Ле Буку не ходил, но, поскольку позже ему надо было быть в комиссариате, он зашел в бар и выпил кофе. Шляпу его, должно быть, заметили. Заметили и то, что он запер дверь на ключ. Тем не менее его ни о чем не спросили: его просто не замечали уже четыре дня.

— Пока, — только и сказал Иона.

Он пошел по Верхней улице. Примерно в пятистах метрах слева находилась площадь, посреди которой возвышалось здание мэрии. Здесь тоже был рынок, но меньше Старого: несколько тележек с овощами и фруктами, два-три прилавка, торговка корзинами и тесьмой.

Входить в комиссариат надо было не через главный подъезд, а через маленькую дверь на соседней улице; первое помещение, пропахшее казармой, было разделено на две части черным деревянным барьером. На скамейке ждало несколько человек, и Мильк из смирения или застенчивости сел в очередь, но бригадир спросил:

— Что вы хотите?

— Я по повестке, — пробормотал Иона.

— Дайте сюда.

Бригадир взглянул на него, скрылся за дверью, вернулся и сказал:

— Подождите немного.

Сначала Иона стоял; стрелки часов, висевших на белой стене, показали десять, десять пятнадцать, десять двадцать. Тогда он сел, теребя шляпу и спрашивая себя, словно в приемной у врача: всех ли пришедших до него примут раньше? Однако порядок здесь был иной: выкрикнули чье-то имя, одна из сидящих на скамье женщин встала, и ее повели в сторону, противоположную той, куда ходил бригадир. Потом выкрикнули другое имя; немолодой мужчина встал и подошел к барьеру. Полицейский сказал:

— Распишитесь здесь. Теперь здесь. У вас есть четыреста двадцать два франка?

Мужчина протянул деньги, и в обмен ему выдали розовый листок бумаги, который он тщательно сложил и, прежде чем выйти, засунул в бумажник.

— Следующий!

Следующей оказалась старуха: она нагнулась к бригадиру и тихо заговорила; Иона бессознательно напряг слух, но тут раздался звонок.

— Минутку! — прервал ее человек в форме. — Гоcподин Мильк! Сюда, пожалуйста.

По коридору, куда выходили двери кабинетов, он дошел до кабинета комиссара; тот сидел за письменным столом красного дерева, спиной к окну.

— Садитесь, — сказал он, не поднимая глаз.

Он носил очки от дальнозоркости; Иона этого не знал, так как на улице встречал его без очков. Всякий раз, глядя на Иону, комиссар их снимал.

— Вас зовут Иона Мильк, вы родились в Архангельске двадцать первого сентября тысяча девятьсот шестнадцатого года, получили французское гражданство семнадцатого мая тысяча девятьсот тридцать восьмого года?

— Да, господин комиссар.

Перед комиссаром лежали листки, исписанные убористым почерком; он просматривал их, освежая в памяти подробности.

— Два года назад вы женились на Эжени Луизе Жозефине Палестри?

Иона кивнул; комиссар откинулся на спинку кресла, несколько секунд поиграл очками, потом спросил:

— Где ваша жена, господин Мильк?

Услышав, что к нему обращаются по фамилии, от чего он отвык. Иона смешался.

— Не знаю, господин комиссар.

— Отсюда следует, — комиссар постучал очками со сложенными роговыми дужками по лежащим перед ним листкам, — что вы представили по крайней мере две различные версии ее отъезда.

— Сейчас я объясню…

— Минутку. С одной стороны, большинству своих соседей вы добровольно и при свидетелях объявили, сначала в четверг утром, потом в четверг днем и в пятницу, что ваша жена уехала из города в четверг автобусом семь десять.

— Верно.

— Она уехала на автобусе?

— Нет. Но я так сказал.

Все началось сначала. Перед комиссаром лежало донесение инспектора Баскена, по памяти восстановившего их разговор.

— С другой стороны, когда позже вас опрашивал один из моих сотрудников, вы заявили, что ваша жена уехала в среду вечером.

Иона открыл было рот, но резкий удар очками по папке остановил его.

— Минутку, господин Мильк. Прежде всего я хочу поставить вас в известность, что к нам поступило заявление об исчезновении человека.

Кто его подал? Луиджи? Анджела? Или Фредо? Спросить Иона не осмелился.

— Дела такого рода, как правило, очень деликатны, особенно когда речь идет о женщине, тем более замужней. Я вызвал вас, чтобы вы ответили на мои вопросы; при этом мне придется касаться довольно интимных подробностей. Само собой разумеется, что я ни в чем вас не обвиняю и вы имеете право не отвечать.

— Я прошу только…

— Позвольте мне договорить. Сперва я хочу вкратце обрисовать ситуацию.

Комиссар надел очки и взял другой лист, на котором, видимо, набросал какие-то заметки.

— Вам сорок лет, вашей жене, известной под уменьшительным именем Джина, двадцать четыре. Если я правильно понимаю, до встречи с вами она не была образцом добродетели, и как сосед вы знали о ее поведении. Это так?