Джон Карр - А потом - убийство! Страница 18

— А теперь, — сказал он, — перестань шептать и объясни, что ты имеешь в виду.

Тилли, видимо, испугалась серьезности, прозвучавшей в его голосе. Однако она дерзко выпятила подбородок.

— Прочти-ка, — заявила она. — Ну, смелее! Читай!

Тилли вытащила из кармана пиджака смятую половинку листа бумаги розоватого цвета — такую можно купить в универмаге Вулворта — и швырнула Картрайту. На листке темно-синими чернилами было написано:

«Привет, Ясноглазка! Я еще с тобой не покончил. Скоро папу и тетю Флосси ждет приятный сюрприз. С серной кислотой не вышло; но у меня для тебя припасено еще кое-что. В следующий раз тебе не удастся отскочить».

Каждое слово записки дышало злобой. Но Картрайт увидел именно то, что и ожидал увидеть.

Перед его мысленным взором предстала доска объявлений у входа в студийный павильон номер три; на доске мелом были нацарапаны слова. Фотокопия надписи лежала в нижнем ящике его стола. Насколько он мог судить без подробного сравнительного анализа, почерк автора записки и почерк, которым было написано объявление на доске, оказались идентичны.

Уильяму Картрайту стало нехорошо.

— Говоришь, она все время получает такие вот письма?

— По крайней мере, два. Одно пришло сегодня утром.

— Что в нем было?

— Не знаю, милый. Она их мне не показывала.

— Тогда как ты раздобыла эту записку?

— Украла, — сообщила ему Тилли, нимало не смущаясь. — Мне показалось, пора что-то предпринять.

— Ты ее украла?

— Да, из ее спальни. Я не могла прочитать письмо, которое она получила сегодня, только мельком его проглядела. В нем шла речь о «сегодняшней ночи». Маленькой Тилли показалось, что это слишком.

Картрайту стало трудно дышать.

— Ты говоришь, она получает такие письма уже неделю — и до сих пор никому ничего не сказала?

— Конечно нет, — проворчала Тилли, сердито вытягивая из кармана еще одну сигарету и закуривая. Табачные крошки прилипли к помаде, размазавшейся вокруг ее широкого рта; она, все еще злясь, соскребла их алым ногтем. — Девочка помешана на кино. Совсем рехнулась! Я в игре уже восемнадцать лет, видала, как такое случается с людьми. По-твоему, писать сценарии — скука смертная. А по-моему, сценарии — неплохой способ заработать на хлеб с маслом. Ну а она считает нашу работу просто чудом.

— Да.

— Она боится, что ее уберут отсюда и не позволят творить вблизи этих прекрасных павильонов и декораций… Слушай, Билл. Ходят слухи… Две или три недели назад произошел несчастный случай… с серной кислотой. Что там было?

Тилли напряженно всматривалась в него.

— Да, — ответил Билл.

Тилли презрительно хмыкнула. В глазах под морщинистыми веками сверкнуло смешанное выражение злости и страха.

— Девочка просто создана для тебя. Она совсем ребенок. Она смеется над анонимными письмами. Она не боится угроз; гораздо больше ее страшит, что о письмах узнает Томми Хаккетт, решит, что ей грозит опасность, и ради ее же блага выдворит ее отсюда. Видит Бог, я сдаюсь. Положение хуже некуда. Подумать только, по киностудии бродит маньяк! Да еще стоит лечь в постель, как начинает завывать воздушная тревога…

Картрайт понял, что сейчас у Тилли начнется истерика.

— Слушай, Тилли, прекрати, — устало заявил он. — Тебе абсолютно ничто не угрожает. Разве ты не знаешь?

— Прекрасно знаю. Я осведомлена о том, что в Англии есть войска ПВО. Я знаю, что, если немцы осмелятся сбросить бомбы на Лондон, на следующую ночь от Берлина останутся одни развалины. Но для меня это не утешение. Господи, как я буду рада, когда закончу работу и смогу вернуться в Штаты!

Картрайт пожал плечами:

— Тилли, если хочешь, ты можешь вернуться домой хоть сейчас.

Тилли ухмыльнулась и хлопнула пухлой ладонью по столику, на котором стояла горелка.

— Я хочу совсем другого, — заявила она. — Выпить коктейль и нормально поужинать. Вот и все. Раз англичане могут считать, что воздушная тревога — это не страшно, значит, и я могу. Странные вы люди: чем труднее вам живется, тем охотнее вы шутите. Вот только напряжение… совсем как у нашей юной коллеги, которая все время ждет, что с ней произойдет что-то ужасное.

Тилли вытащила из вместительного кармана фланелевого пиджака носовой платок и шумно высморкалась.

— Понимаешь, в чем дело? Она ничего мне не скажет! Я присутствовала при том, как она получила первое письмо. Я спросила: «Что-нибудь случилось, милочка?» А она мне: «Нет». И все.

— Как она получала письма? С обычной почтой?

— Нет. Их передавали с нарочным.

Картрайт изумленно посмотрел на свою собеседницу:

— С нарочным? В загородном клубе?

— Да, в загородном клубе. Их подсовывали под дверь. По крайней мере две штуки.

— Кто еще, кроме вас с ней, живет в клубе?

— Да практически вся банда. Томми Хаккетт, Говард Фиск, Дик Коньерс и Белла Дарлесс и… нет, мистер и миссис Гагерн получили, как и ты, плутократ, отдельный домик. Вот тебе еще одна парочка голубков. Но вообще в клуб может пройти кто угодно. — Вытерев нос, Тилли поморгала, сунула платок в карман и глубоко затянулась. — Вот и все, что мне известно. Не люблю совать нос не в свое дело, но я не хочу, чтобы нашей девочке было плохо. И если я чем-то сумею ей помочь, я помогу. Итак, Билл Картрайт, собираешься ты сбрить свои заросли и поговорить с Моникой начистоту или нет?

Он фыркнул:

— Можешь на меня положиться, Тилли. Хотя… к черту растительность. Борода подождет. Пока у нас есть дела поважнее…

— Вот дурак! — Изумленно покачав головой, Тилли склонилась к нему и крепко схватила его за плечи. — Да как ты не поймешь своей тупой башкой, насколько это важно?

Картрайт расправил плечи и сделал широкий ораторский жест, сбив на пол сковородку с кофейной гущей. Сковородка упала на пол с громким стуком.

— Милая Тилли, если моя борода настолько оскорбляет вселенную, очень хорошо. Я от нее избавлюсь. Ручаюсь! Но в данную минуту мне нужно кое-что сравнить. По-моему, я знаю, кто злодей, написавший письмо, — он потряс смятым листком, — хотя, убей меня бог, понятия не имею, зачем ему понадобилось пугать ее. Есть один тип, с которого я не спускаю глаз (я крайне осторожен, Тилли) вот уже три недели. А в моем письменном столе…

— Эй! — послышался голос Моники из соседней комнаты. И тут же застучали ее каблучки. — Эй! Где вы спрятались?

Когда парочка заговорщиков выбралась из закутка, Моника стояла посреди кабинета Картрайта.

Биллу стало страшно. Вдруг она подслушивала? Дело в том, что атмосфера в комнате изменилась. Моника, в черных брюках, синем свитере и наброшенной на плечи легкой курточке, держалась вполне непринужденно, хотя под глазами у нее залегли тени. Ее длинные мягкие волосы были слегка спутаны; кончики пальцев и щеки покрывали чернильные пятна.

— Ах, вот вы где, — почти небрежно произнесла она. — Тилли, что значит, когда говорится: камера «делает отъезд и наезд»?

— Что такое, дорогуша?

— Что значит «камера делает отъезд и наезд»?

Тилли объяснила, хотя Картрайт был уверен: он уже отвечал Монике на подобный вопрос недели две назад.

— Вот как, — сказала Моника.

Она побарабанила пальцами по письменному столу. Ей явно не хотелось уходить. Широко расставленные серо-голубые глаза над вздернутым носиком перебегали с Тилли на Картрайта.

Моника стояла в нерешительности.

— Я опустила маскировочные шторы, — продолжала она, как будто просто хотела нарушить неловкое молчание. — Я имею в виду, в твоем кабинете, Тилли.

— Спасибо, дорогуша.

— А ты не могла бы почаще делать это сама? Я… имею в виду, не могла бы ты сама проверять, чтобы они были опущены? Я всегда вздрагиваю, когда тот человек под окнами орет во всю глотку посреди ночи: «Свет!»

— Постараюсь, дорогуша.

Моника перестала барабанить пальцами по столешнице.

— О чем вы там шептались? — спросила она.

— Ни о чем, дорогуша. Ни о чем.

— Что толку скрывать? — не выдержал Картрайт. Он вытащил из кармана половинку розового листка бумаги и подсунул Монике. — Моника, мы говорили о вас. Надо все выяснить. Мы…

Он резко осекся, почувствовав, как эмоциональный градус в его кабинете резко скакнул вверх.

Дверь в коридор открылась; все трое вздрогнули, увидев сияющее, благодушное лицо Говарда Фиска.

— Добрый вечер всей компании, — прошептал он, постучав по внутренней филенке двери, чтобы обозначить свой приход. — Кстати, чем вы тут занимаетесь в такой поздний час?

Монике с трудом удалось взять себя в руки; она застыла на месте с полуоткрытым ртом и сжатыми кулаками. Тилли Парсонс громко закашлялась. Только сам Фиск, казалось, не обращал внимания на воцарившееся напряжение. Он переступил порог; от него пахло мокрым твидом. Старую шляпу он сдвинул на затылок.