Потаповы&Potapoffs (СИ) - Кралькина Елена Страница 18

…Я бы хотела жить с Вами

В маленьком городе,

Где вечные сумерки

И вечные колокола.

И в маленькой деревенской гостинице —

Тонкий звон

Старинных часов – как капельки времени.

И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды —

Флейта,

И сам флейтист в окне.

И большие тюльпаны на окнах.

Бетти остановилась, потому что начали бить старинные часы. Бом, бом, бом… Описать словами то, что тогда почувствовал Павел, невозможно. Душа вырвалась из тела и устремилась куда-то вверх… Ни раньше, ни позже Павел ничего подобного не испытывал. Когда он немножко пришел в себя, то попросил Бетти дочитать стихотворение до конца. Это стихотворение было написано про них с Бетти. У Павла появилась надежда, что этим стихотворением Бетти хотела признаться, что продолжает любить его. Ему очень захотелось узнать, что там дальше… но Бетти отказалась продолжать, сказала, что дальше наизусть не помнит.

Сейчас, год спустя, Павел взял со стола томик Цветаевой, открыл его на заложенной карандашом странице и прочитал строчку, которую сохранила втайне Бетти:

И может быть, Вы бы даже меня любили…

У Павла голова пошла кругом. Неужели Бетти сомневалась в том, что Павел любит ее? Или боялась признаться, что ждет его и надеется, что он продолжает ее любить? Наверное, и первое, и второе. Ночью, когда они остались с Бетти вдвоем, она попросила его не спешить. Помнится, Бетти уткнулась ему в грудь, а потом спросила:

– Паша, а родимое пятно на плече у тебя осталось или ты его свел?

Павел тогда расстегнул рубашку и обнажил плечо. Бетти своими нежными пальчиками погладила его плечо и поцеловала родинку.

Тогда Павел ничего не понял, а сейчас… все встало на свое место. Павел постоял, посмотрел на реку, освещенную луной, на далекие звезды:

– Бетти, Бетти, дорогая моя девочка, ты же убедилась, что я не изменял тебе. Почему ты не рассказала мне, чего или кого ты боишься?

27. Алекс

У Алекса были обширные планы на день. Первое дело – это накормить отца завтраком. Он решил особо не утруждаться и ограничиться яичницей и сосисками. Это быстро и сытно. Алекс надеялся, что отец подольше поспит, а он до завтрака успеет сбегать в тренажерный зал, который организовал у себя в доме Владимир. К удивлению Алекса, отец встал рано и изъявил желание тоже посетить тренажерный зал. Алекс был доволен. Пусть отец посмотрит, с какими удобствами он живет в России. Павел действительно сильно удивился. У Владимира были практически все тренажеры, как и в элитном фитнес-центре, который посещал Павел дома. Ничего из привычной программы физических упражнений не пришлось менять, и он начал работать на тренажерах, как обычно. Через некоторое время к Павлу подошел Владимир, у него была масса вопросов по поводу американского комплекса упражнений. Павел улучил момент и сообщил десятиюродному, что у него есть новости, надо бы обсудить, но по секрету от ребят. Договорились встретиться через час у Максима.

Для Алекса все складывалось удачно. Отец после завтрака ушел к Максиму. Ясное дело, будут обсуждать инфу, которую отец узнал от Андреича. Это займет какое-то время. Алекс должен успеть навестить Надю в больнице и приготовить обед, пока отец занят. Днем стало тепло, и в больнице стали открывать окна. Надя может подойти к окну на первом этаже, и получится настоящее свидание. К Наде вместе с Алексом собирались пойти Денис и его невеста Людочка. Они с Надей большие подружки.

По дороге в больницу ребята сначала заехали на рынок за фруктами, а потом к Анне Ивановне, вдове Семена Лукича. Людочка, студентка медицинского института, делает ей уколы. В квартиру к вдове зашла только Люда, ребята уселись во дворе и стали обсуждать новости. Алекс передал Денису вчерашний разговор с отцом. Денис возмутился:

– Ясное дело, что перед девчонками говорить ничего нельзя: начнут шушукаться, переглядываться со значением, как будто что-то понимают, и в конце концов протрепятся кому не надо. Но мы-то тут причем? Мы ж не идиоты. Тебе хоть отец все по чесноку сказал, а мой сразу орет, если я только заикнусь о Семене Лукиче.

– Ладно, это проехали, у нас своя голова на плечах, нам никто два и два складывать запретить не может. Я сегодня всю ночь думал. Почему Андреич именно моего отца выбрал, чтобы инфой поделиться? Какой цирк устроил, чтобы отца на вшивость проверить. Логично было бы с твоим отцом или с дядей Лешей по секрету поговорить, их-то он хорошо знает.

– Твой отец – главный спец по американским законам и всякой бюрократии. Думаешь, Семен Лукич чего-то в договорах с американцами ущучил и на осиное гнездо наступил?

– Получается, что так. Скорее всего, это не чисто местные проблемы, иначе колье никак не вписывается, а должно. Все как-то связано, пока непонятно как.

Денис не успел ответить, в окно высунулась Люда и пригласила ребят зайти в квартиру покойного Семена Лукича. Анна Ивановна попросила разобраться с компьютером. Она хотела посмотреть фотографии, которые хранились у Семена Лукича на специальной флешке, включила компьютер, а там черный фон и что-то непонятное написано. Ребятам долго разбираться не пришлось, в компьютере отсутствовал жесткий диск – это сразу по диагностике на экране видно.

– Как отсутствует? Куда ж он делся? Семен Лукич каждый день на компьютере работал, – Анна Ивановна заплакала. – Что ж мне теперь и фотографии посмотреть негде?

Ребята хором стали успокаивать Анну Ивановну: уж чего-чего, а жесткий диск они найдут и до вечера компьютер починят:

– Анна Ивановна, только надо сообщить в полицию, что у вас жесткий диск пропал. Понимаете, сам-то он исчезнуть никак не мог.

– Ну ее, эту полицию, Шищковец делать ничего не будет, он мать свою за тридцать серебреников продаст, даже дешевле. Ему же наверняка заплатили, чтобы он ни в чем не разбирался. Объявил, что с Семеном Лукичем произошел несчастный случай. Врет. Семен Лукич знал, что его убьют, попрощался со мной, когда в последний раз на завод пошел, – Анна Ивановна опять заплакала.

– А мы не будем звонить Шишковцу, мы Роману Алексеевичу позвоним, – Алекс полез в карман за телефоном и не нашел его.

Проверил все карманы. Телефона нигде не было:

– Неужели потерял? Наверное, на рынке, когда клубнику покупали.

– Может потерял, а может украли, дядя Роман разберется, – Денис достал свой телефон.

Роман сильно возбудился, когда узнал про пропажу жесткого диска и телефона, пообещал, что московский следователь и его друг-криминалист сейчас же выедут к Анне Ивановне. Кстати, следователь давно хочет переговорить и с вдовой, и с ребятами. После некоторого обмена хотелками договорились, что ребята сначала отправятся в больницу к Наде, а со следователем встретятся попозже в Потаповском доме.

Людочка была взволнована утренними происшествиями и горела желанием поделиться новостями с Надей. Алекс переглянулся с Денисом. Отец оказался прав. Никому ничего говорить нельзя. Денис помрачнел и отозвал Людочку в сторону для серьезного разговора, а Алекс тем временем отправился к Наде. Она сияла: через два дня выпишут. Ура! Алекс чуть-чуть подтянулся, залез на подоконник и сумел Надюшу поцеловать. Как же он соскучился по ней.

Надя помыла клубнику, которую ребята купили на рынке, и категорически отказалась есть ее в одиночестве. Начался пир. Надя рассказывала смешные истории, услышанные в больнице, ребята смеялись. Небо было голубым, солнце приятно грело, клубника была вкусной, и все трагические события последних дней отошли на задний план. Ребятам казалось, что впереди все будет хорошо и счастливо.

28. В потаповском кабинете

Володя и Максим уже ждали Павла в кабинете. У них глаза вылезли из орбит, когда они увидели флешку. Ну и Андреич! Ну и артист из погорелого театра. Какую проверку на вшивость вчера Павлу забабахал! Павел пожаловался, что не уверен в качестве сейфа Алекса. Флешка – пока единственный путь к расследованию смерти Семена Лукича. Раз он велел Андреичу отдать ее Павлу, значит, считал, что в каких-то неприглядных делах замешаны американцы. Переписать флешку себе на компьютер Павел боится, т.к. собирается на нем постоянно работать. Пришлось признаться, что больше всего Павел боится, что информацию увидит Алекс, он обязательно расскажет все, что знает, Денису, а дальше… о возможных последствиях ни думать, ни говорить не хочется.