Агата Кристи - Убийство в Месопотамии Страница 19

— Да.

— Кроме того, здесь у вас происходят странные вещи — стучат в окна, являются желтые лица, слышится шум в “музее”. Вы сами были свидетелем этих явлений?

— Нет.

— И, кроме миссис Лайднер, никто больше ничего не видел и не слышал?

— Отец Лавиньи видел свет в “музее”.

— Да, помню.

Пуаро помолчал минуту, затем спросил:

— Ваша жена оставила завещание?

— Не думаю.

— Почему?

— Ей это казалось лишним.

— Она ведь была небогата?

— Нет. При жизни — нет. Отец оставил ей в опеку значительное состояние, но она не имела права трогать основной капитал. После ее смерти он должен перейти к детям, если же их не будет, то к Питтстоунскому музею.

Пуаро задумчиво барабанил по столу.

— В таком случае, — заговорил он наконец, — полагаю, один мотив преступления мы можем исключить. Надеюсь, вы понимаете, о чем я подумал в первую очередь. Кому выгодна смерть миссис Лайднер? Получается, только Питтстоунскому музею. Вот если бы миссис Лайднер владела значительным состоянием и умерла, не оставив завещания, интересно было бы выяснить, кто наследует капитал — вы или ее первый муж. Правда, у него при этом возникли бы трудности — чтобы заявить права на наследство, ему пришлось бы воскреснуть. При этом, как мне представляется, ему угрожал бы арест. Впрочем, едва ли его подвергли бы смертной казни, ведь прошло столько лет. Однако теперь мы можем отбросить эти соображения. Как я уже сказал, прежде всего я ставлю вопрос о деньгах. Затем, как правило, начинаю подозревать оставшегося в живых супруга.., или супругу. Что же мы имеем в данном случае? Во-первых, доказано, что вчера после полудня вы даже близко не подходили к комнате вашей жены. Во-вторых, с ее смертью вы не только не выигрываете, но, напротив того, — теряете. В-третьих… — Он замялся.

— Что же? — сказал доктор Лайднер.

— В-третьих, — медленно проговорил Пуаро, — думаю, не ошибусь, если скажу, что вы были бесконечно привязаны к жене. Мне кажется, доктор Лайднер, любовь к ней была главной страстью вашей жизни, разве нет?

— Да, — только и смог сказать доктор Лайднер. Пуаро кивнул.

— Итак, — сказал он, — продолжим…

— Да-да, давайте же поскорее примемся за дело, — нетерпеливо вклинился доктор Райли. Пуаро укоризненно посмотрел на него.

— Терпение, мой друг, терпение. В случаях, подобных нашему, необходимо придерживаться порядка и строго следовать определенной методе. Таковы, по существу, мои всегдашние правила. Теперь, когда мы исключили ряд версий, наступает чрезвычайно важный момент. Главное тут, как у вас говорится, выложить карты на стол, ничто не должно быть сокрыто.

— Совершенно верно, — поддакнул доктор Райли.

— Вот почему я требую правды и только правды, — продолжал Пуаро.

Доктор Лайднер удивленно взглянул на него.

— Уверяю вас, мосье Пуаро, я ничего не утаил. Рассказал вам все, что знал. Мне нечего добавить.

— Tout de meme[20], вы не все мне сказали.

— Да нет же! Я не упустил ничего, ни единой мельчайшей подробности.

Казалось, доктор Лайднер до крайности огорчен. Пуаро покачал головой.

— Нет, — мягко сказал он. — Например, вы не рассказали мне, почему пригласили к жене мисс Ледерен. Доктор Лайднер был явно озадачен.

— Но я ведь уже объяснил. Это же очевидно. Нервозность жены.., эти ее страхи…

Пуаро подался вперед, неторопливо и многозначительно помахал пальцем.

— Нет, нет и нет. Тут совсем не все так уж очевидно. Ваша жена в опасности, так? Ей угрожают смертью, так? А вы посылаете — не за полицией, нет, и даже не за частным сыщиком, а за сестрой милосердия! Ведь это же лишено всякого смысла!

— Я.., я. — Доктор Лайднер запнулся. Лицо у него слегка порозовело. — Я думал… Он замолчал.

— Вот мы и добрались до истины, — ободряюще сказал Пуаро. — Что же вы думали?

Доктор Лайднер не отвечал. Казалось, он мучительно борется с собой.

— Видите ли, — вкрадчиво заговорил Пуаро, — то, что вы рассказали мне, звучит вполне убедительно, кроме одного: почему медицинская сестра? На этот вопрос есть ответ. Единственно правильный ответ — вы сами не верили, что вашей жене грозит опасность.

И тут доктор Лайднер потерял самообладание.

— Господи, помоги мне! — простонал он. — Да, я не верил ей! Не верил!

Пуаро внимательно следил за ним, точно кошка, готовая прыгнуть, как только мышь покажется из норы.

— А что же вы в таком случае думали?

— Не знаю… Не знаю…

— Нет, знаете. Отлично знаете. Хотите, я помогу вам.., попробую угадать. Может быть, вы подозревали, что эти письма написаны самой миссис Лайднер?

Стоило ли отвечать! И без того было слишком очевидно, что Пуаро прав. Доктор Лайднер в отчаянии простер руки, точно прося снисхождения. Все было ясно без слов.

У меня вырвался вздох облегчения. Выходит, я не ошибалась в своих смутных подозрениях! Мне вспомнилось, как доктор Лайднер расспрашивал меня, что я думаю обо всем этом деле, и какой странный тон у него был при этом. В задумчивости я медленно покачала головой и вдруг почувствовала, что мосье Пуаро не спускает с меня глаз.

— Вы тоже подумали об этом, мисс Ледерен?

— Да, эта мысль приходила мне в голову, — призналась я.

— А почему?

Я объяснила, что почерк на конверте, показанном мне мистером Коулменом, очень похож на тот, которым написаны анонимные письма.

Пуаро обратился к доктору Лайднеру:

— А вы тоже это заметили? Доктор Лайднер наклонил голову.

— Да, заметил. Хотя письма написаны мелким, неразборчивым почерком, а Луиза писала крупно и размашисто, очертания некоторых букв совершенно совпадают. Сейчас покажу.

Из внутреннего кармана пиджака он извлек несколько писем, просмотрел их, выбрал один лист и протянул его Пуаро. Это был отрывок из письма миссис Лайднер к мужу. Пуаро тщательно сравнил оба почерка.

— Да, — пробормотал он. — Да. Сходство, несомненно, есть. Своеобразное начертание буквы “S”, характерное “е”. Я не графолог — не берусь дать окончательный ответ (кстати, в моей практике не было случая, чтобы два графолога сошлись во мнениях), но одно могу сказать, — налицо заметное сходство. Весьма вероятно, но не безусловно. Не следует упускать из виду ни ту, ни другую возможность.

Он откинулся в кресле и задумчиво проговорил:

— Мы имеем три версии. Первая — сходство почерков не более чем случайное совпадение. Вторая — угрожающие письма писала по необъяснимым причинам сама миссис Лайднер. Третья — неизвестный автор умышленно подделывал почерк миссис Лайднер. Зачем? Не вижу никакого смысла. Но одна из этих версий должна соответствовать истине.

Пуаро немного подумал, потом с прежней настойчивостью спросил у доктора:

— Когда вам впервые пришла мысль, что миссис Лайднер сама пишет эти письма, как вы это истолковали?

Доктор Лайднер покачал головой.

— Я постарался скорее отделаться от этой мысли. Она показалась мне чудовищной.

— И вы не пытались найти объяснения?

— Ну, — замялся он, — я бы удивился, если бы трагедия, пережитая моей женой в юности, не отразилась, пусть незначительно, на ее психике. Я подумал, что она могла писать эти письма, даже не сознавая, что делает. Это ведь возможно, правда? — добавил он, обращаясь к доктору Райли.

— Наш мозг! На что он только не способен! — философски заметил доктор Райли, пожевав губами, и бросил молниеносный взгляд в сторону Пуаро. Последний, точно повинуясь этому взгляду, поспешил перевести разговор на другой предмет.

— Письма письмами, — сказал он, — однако мы не должны забывать и о других сторонах нашего дела. Как мне представляется, напрашиваются три возможных решения.

— Три?

— Да. Решение первое и простейшее. Первый муж миссис Лайднер еще жив. Вначале он угрожает ей, затем переходит к действию. Если мы примем эту версию, нам останется только узнать, как он сумеет незамеченным проникнуть к ней в комнату.

Решение второе: миссис Лайднер по причинам, известным лишь ей одной (и, вероятно, более понятным медику, чем детективу), пишет себе угрожающие письма. Отравление светильным газом инсценировано ею самой (вспомните, ведь именно она разбудила вас, сказав, что чувствует запах газа). Однако, если миссис Лайднер сама писала письма, то ей не могла грозить опасность со стороны их автора. Следовательно, мы должны искать убийцу где-то еще, и, в частности, среди членов вашей экспедиции. Да-да, — добавил он в ответ на сорвавшийся с губ доктора Лайднера протестующий возглас, — ничего не попишешь — неумолимая логика. Ее могли убить из зависти, например, причем убийца, возможно, знал о письмах или, во всяком случае, о том, что миссис Лайднер кого-то боится или делает вид, что боится. По мнению убийцы, это обстоятельство позволяло ему безнаказанно совершить преступление. Он был уверен, что убийство спишут на таинственного незнакомца — автора угрожающих писем.