Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене Страница 19

– У Джесси белье гораздо лучше моего. Вот посмотри.

Она помяла шелк в руках, поднесла к его глазам, заставила его пощупать.

Она и сложена лучше, чем я. Хочешь, я надену вот тот гарнитур? Он не слишком розовый, как ты находишь? У меня ведь есть еще и черный. Мне всегда хотелось иметь белье черного цвета, и в конце концов я купила. Но не решалась надевать. Мне кажется, что в нем делаешься похожей на проститутку.

Взмах гребня. Ее рука сама совершенно естественно нашла гребень, ей не надо было его искать. Это зеркало находилось точно на своем месте, там, где ему положено быть. В зубах она держала шпильку.

– Застегни мне, пожалуйста, сзади.

Это было впервые. Невероятно много чего они делали сегодня в первый раз, в том числе и то, что он подошел к ней и деликатно поцеловал ее в шею, вдыхая запах ее волос на затылке, потом тихо отошел и снова сел на край кровати.

– Не правда ли, красивое платье?

– Да, очень.

– Я купила его на Пятьдесят второй улице. Знаешь, оно стоило очень дорого, во всяком случае для меня.

Она посмотрела на него умоляющим взглядом.

– А ты не против, если мы куда-нибудь сходим вместе? Я надену это платье, и ты принарядишься.

И вдруг, когда он меньше всего этого ожидал, да и она сама этого явно не ожидала, крупные слезы появились у нее на глазах, при этом даже улыбка еще не успела сойти с лица.

Кэй отвернулась и сказала:

– Ты никогда меня не спрашивал, чем я занимаюсь.

Она так и стояла, в вечернем платье и в золотых туфлях на босу ногу.

– А сама я не решалась тебе рассказать, потому что это было унизительно для меня. Я предпочла, по-глупому, позволить тебе черт знает что обо мне думать. Иногда я это делала нарочно.

– Нарочно делала что?

– Ты это прекрасно сам знаешь! Когда я познакомилась с Джесси, я работала в том же здании, что и она. Тогда мы и встретились. Мы обедали в одном и том же кафе, я тебе его покажу, оно находится на углу Мэдисонавеню. Меня взяли на работу, чтобы делать переводы, так как я говорю на нескольких языках.

Но есть тут одно обстоятельство, ты его не знаешь, оно может показаться тебе смешным. Я тебе немного рассказывала о моей жизни с матерью. Когда она начала приобретать известность как пианистка и мы стали путешествовать, ибо она не хотела со мной разлучаться, я практически прекратила ходить в школу. Я училась понемногу в разных местах, в зависимости от того, где были гастроли. И должна тебе признаться, что почти ничему не научилась.

Только, пожалуйста, не смейся надо мной. Вот уж чего я никогда не смогла освоить – так это орфографию. Ларски мне часто говорил хладнокровным тоном, от чего я еще острее чувствовала унижение, что я пишу, как горничная.

Теперь ты понимаешь? Расстегни, пожалуйста, мне платье. Сможешь?

На этот раз она подошла к нему сама и наклонилась, подставив свою худенькую спину беломолочного цвета, которая виднелась в разрезе платья.

Когда он стал ее ласкать, она попросила:

– Нет, не сейчас, прошу тебя! Я хотела бы еще кое-что тебе рассказать.

Она осталась раздетой, только в трусах и бюстгальтетере. В таком виде она отправилась на поиски портсигара и зажигалки. Потом села на кровать, поджав под себя ноги и поставив поблизости пепельницу.

– Меня перевели на другую работу – рассылать циркулярные письма. Находилось это место в глубине помещения, в комнате без окон, без воздуха, где мы никогда не видели дневного света. Мы втроем рассылали эти письма. Две другие были настоящими скотинами. С ними невозможно было общаться. Меня они ужасно ненавидели. Мы носили халаты из сурового полотна из-за клея, который постоянно пачкал одежду. Я устраивалась так, что мой халат был всегда чистым. Тебе, наверное, скучно все это слушать. Но забавно, не правда ли?

– Вовсе нет.

– Ты просто так говоришь. Ну, пускай... Каждое утро я обнаруживала на моем халате новые пятна клея. Они пачкали и внутри халата, чтобы я испортила платье. Однажды я даже подралась с одной из них, коренастой ирландкой с калмыцкой рожей. Она была сильнее меня и постаралась порвать мои совсем новые чулки.

И он произнес с глубокой нежностью и вместе с тем очень легко и просто:

– Моя бедная Кэй.

– Ты думаешь, я из себя разыгрывала супругу секретаря посольства? Совсем нет, клянусь. Если бы Джесси была здесь, она могла бы тебе сказать...

– Но я тебе верю, дорогая моя.

– Должна признаться, что у меня не хватило сил оставаться там. Из-за этих двух девок, как ты понимаешь. Я думала, что легко найду job [2]. Я три недели была без работы. И вот тогда-то Джесси предложила мне поселиться у нее, потому что я больше не могла платить за свою комнату. Она жила в Бронксе, я тебе уже говорила. Дом там напоминал огромную унылую казарму с железными лестницами вдоль фасада из черного кирпича. Он весь сверху донизу был пропитан почему-то запахом капусты. Несколько месяцев подряд мы жили с постоянным привкусом капусты во рту.

В конце концов я нашла работу в одном кинотеатре на Бродвее. Помнишь? Ты еще вчера говорил мне о кинотеатрах...

Глаза ее снова стали влажными.

– Я рассаживала людей на места в залах. Вроде бы это кажется нетрудным делом, не так ли? Я знаю, что я не очень крепкая, поскольку вынуждена была два года провести в санатории. Но и другим было не легче, чем мне. К вечеру от усталости у нас ломило поясницу. Ну а от непрерывного снования в толпе по нескольку часов подряд, от постоянного раздражающего грохота музыки, от невероятно усиленных звуков голосов, будто они исходят прямо от стен, голова шла кругом.

Не менее двадцати раз я видела, как некоторые из моих коллег теряли сознание. Но ни в коем случае нельзя было, чтобы это случалось в зале. Тогда немедленно увольняли.

Это же производит дурное впечатление на зрителей, ты понимаешь?

Я тебе еще не наскучила?

– Нет. Подойди сюда.

Она приблизилась, но они оставались каждый на своей кровати. Он ласково погладил ее кожу и удивился тому, какая она нежная. Он любовался с умилением ранее ему неведомыми линиями и тенями между лифчиком и трусиками.

– Я была очень больна. А четыре месяца тому назад я попала в больницу, где пробыла семь недель. Меня навещала только Джесси. Говорили, что мне надо бы опять в санаторий, но я не захотела. Джесси уговорила меня какое-то время отдохнуть и не работать. Когда ты меня встретил, я уже почти неделю, как искала новый job.

Она храбро улыбнулась.

– Я в конце концов найду.

И без всякого перехода:

– Ты не хочешь выпить чего-нибудь? Тут должна быть бутылка виски в шкафу. Если только Роналд ее не выпил, но на него это непохоже.

Она вернулась из соседней комнаты действительно с бутылкой, в которой оставили немного алкоголя. Портом она направилась к холодильнику. Он не видел ее, но слышал, что она вскрикнула.

– Что там такое?

– Ты будешь смеяться. Роналд даже холодильник не счел необходимым выключить. Ты понимаешь? Вряд ли это могло прийти в голову Энрико, когда он здесь был вчера. Это характерно именно для Роналда. Помнишь, что писала Джесси? Он не горячился, ничего не говорил.

Но зато перебрал все ее вещи. И заметь, что не разбросал их по комнате, как это сделал бы любой другой на его месте. Когда мы пришли, все было в порядке, мои братья висели на своем месте. Словом, все на месте, кроме халата и пижамы Энрико. Ты не находишь это забавным?

– Нет, он ничего не находил. Он просто был счастлив. Каким-то совсем новым счастьем. Если бы накануне или даже этим утром ему сказали, что он будет лениво и с удовольствием нежиться в этой спальне, он бы ни за что не поверил. В чуть приглушенном солнечном свете он лежал, вытянувшись на кровати, которая была кроватью Кэй. Закинув руки под голову, с наслаждением впитывал в себя атмосферу, фиксировал самые мельчайшие детали, подобно художнику, который наносит все новые мазки на тщательно выписанную картину.

Это относилось и к Кэй. Он спокойно, без спешки мысленно дорисовывал ее образ.

Надо будет, когда он в конце концов наберется сил, чтобы встать, бросить взгляд в кухоньку и даже в этот холодильник, о котором шла речь, ибо ему было любопытно увидеть все, даже разные мелочи, которые могут Попасться на глаза.

В комнате было несколько фотографий, которые, без сомнения, принадлежали Джесси. На одной была изображена пожилая, солидная, полная дама, очевидно ее мать.

Он потом расспросит обо всем Кэй. Она может говорить, не опасаясь, что утомит его.

– Пей.

И она выпила после него, из того же стакана.

– Видишь, Франсуа, все это далеко не блестяще выглядит, и ты совсем напрасно...

Напрасно что? Фраза была довольно туманная. И все же он ее понял...

– Видишь ли, теперь, когда я тебя узнала получше...

Совсем тихо, так, что он скорее угадал слова, чем услышал:

– Подвинься немного, не возражаешь?

И она скользнула к нему на кровать. Она была почти голой, а он в одежде, но они на это не обращали внимания, это не мешало их объятиям.