Дороти Сэйерс - Каникулы палача Страница 19

— О боже! Подожди минуту, Бантер, мне нужно это обдумать. Вот! К черту эти пластинки, оставь их. Пойдем наверх.

Шагом, скорее напоминающим галоп, Уимзи помчался к танцевальному залу, который был погружен в темноту. Шторы на окнах в южной части коридора были уже опущены, и только через верхний ряд окон, расположенных в сводчатой нише, сумрак декабрьского вечера проникал внутрь. В первую очередь лорд Уимзи включил в зале три большие люстры. Благодаря массивной дубовой обшивке, которая поднималась до самого потолка не только в обоих концах зала, но и по четырем углам, лестница в нижнем углу северного коридора оставалась темной. Затем лорд Уимзи зажег тот самый подвесной четырехцветный фонарь, находящийся в северном коридоре и висящий меж двумя диванчиками. Яркая вспышка зеленого света сразу же заполнила нижнюю половину коридора и лестницу. Верхняя часть была погружена в цвет насыщенного янтаря, в то время как красная сторона фонаря оказалась направленной к танцевальному залу, а голубая — к стене коридора. Уимзи покачал головой.

— Ошибки быть не может. Так, я понял! Бантер, беги и попроси мисс Карстэрс и мистера Плейфера на минуту прийти сюда.

Пока Бантер исполнял его просьбу, он принес из кухни лестницу и, соблюдая меры предосторожности, осмотрел фонарь. То, что крепление оказалось временным, стало понятно с первого взгляда.

— А теперь давайте проведем небольшой эксперимент, — сказал он прибывшим по его просьбе гостям. — Плейфер, сядьте на диван так, как вы сидели тут накануне ночью. А вы, мисс… Я пригласил вас лишь потому, что на вас белое платье. Поднимитесь, пожалуйста, по лестнице наверх и пройдите в конец коридора, как это сделала мисс Грейль. Мистер Плейфер, а теперь скажите, все ли сейчас выглядит так же, как и ночью?

Пока они выполняли эти действия, лорд Уимзи внимательно наблюдал за ними. И не мог не обратить внимания, что Джим Плейфер выглядит озадаченным.

— Мне кажется, что-то здесь не так. Я не могу с полной уверенностью сказать, в чем именно заключается отличие, но оно есть, — сказал он.

Джоан Карстэрс, вернувшись назад, согласилась с мистером Плейфером.

— Какое-то время я сидела на том диванчике, — сказала она, — и мне кажется, что сейчас здесь темнее.

— Нет, гораздо светлее, — возразил Джим.

— Хорошо, именно это я и хотел от вас услышать, — кивнул Уимзи. — А сейчас, Бантер, поверни этот фонарь чуть влево.

Как только фонарь повернули, Джоан воскликнула:

— Вот! Вот! Голубой свет! Помню, когда хористы вошли, я тогда подумала, что лица у них такого же цвета, какие обычно бывают у замороженных.

— А что вы скажете, Плейфер?

— Вот теперь все правильно! — произнес Джим удовлетворенно. — Прошлой ночью свет был красным. Помню, я тогда еще подумал, как уютно и тепло выглядит все в этом свете.

Лорд Уимзи засмеялся:

— Все сходится, Бантер. В чем заключается одно из шахматных правил? Королева встает на клетку своего цвета. Найдите служанку из дамской комнаты и спросите, видела ли она миссис Белингэм прошлой ночью между фокстротом и «Сэром Роджером».

Бантер вернулся через пять минут:

— Служанка сказала, что миссис Белингэм в дамскую комнату не входила. Но она видела, как та выходила из картинной галереи и бежала вниз по лестнице, к гобеленовой гостиной, в тот момент, когда оркестр настраивался для исполнения «Сэра Роджера».

— А это было как раз в час двадцать девять, — задумчиво произнес Уимзи.

— Миссис Белингэм? — удивился Джим. — Но вы же сами сказали, что видели ее в танцевальном зале в полвторого. Но в таком случае у нее не было времени для совершения убийства.

— Она и не убивала, — сказал Уимзи. — Убийство было совершено задолго до этого. На лестнице вы видели Красную королеву, а не Белую. Осталось только выяснить, почему миссис Белингэм обманула нас, говоря о своих перемещениях прошлой ночью, и тогда мы узнаем правду.

— Очень грустное дело, — спустя несколько часов сказал полицейский офицер Джонсон. — Мистер Белингэм повел себя вполне достойно. Узнав, что у нас есть улики против его жены, он решил во всем сознаться. Оказалось, что мисс Грейль располагала информацией, которая серьезным образом могла сказаться на политической карьере мистера Белингэма. В течение нескольких лет она шантажировала его, требовала деньги. И прошлой ночью во время вальса она вновь стала ему угрожать. Они удалились в гобеленовую гостиную, и там разразился скандал. Потеряв над собой контроль, мистер Белингэм ее ударил. По его словам, он даже не думал причинять ей серьезную боль, но она закричала. Чтобы заставить ее замолчать, он схватил ее за горло и, совершенно не желая этого, нечаянно задушил. Когда он понял, что произошло, он выбежал из комнаты, находясь в состоянии глубокого шока. Во время следующего танца он рассказал своей жене о том, что произошло. Внезапно он обнаружил, что с ним нет его скипетра, он в спешке оставил его рядом с убитой. Миссис Белингэм — храбрая женщина! — проскользнула через темный и безлюдный проход под балконом музыкантов и поднялась по лестнице в картинную галерею. Она не слышала, как ее окликнул мистер Плейфер. Пробежав через галерею, она спустилась вниз по другой лестнице, схватила скипетр и спрятала его под платьем. Позднее она услышала от мистера Плейфера о том, что он видел, и поняла: в красном свете фонаря он принял ее за Белую королеву. Рано утром она спустилась вниз и повернула фонарь другой стороной. После случившегося нельзя отрицать факта ее соучастия в преступлении. Я уверен, что не всякая женщина решилась бы пойти на такой отчаянный шаг ради своею мужа. И мне кажется, что именно о такой женщине мечтает каждый мужчина. Смею надеяться, что она не будет наказана за содеянное.

— Аминь! — произнес лорд Питер Уимзи.

ЖЕМЧУЖНОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ

Сэр Септимус Шейл имел обыкновение проявлять власть и требовать подчинения ему раз в год, только один раз в год. Он позволял своей молодой жене, слепо повинующейся диктату моды, наполнять дом стильной металлической мебелью неопределенной геометрической формы; наводнять дом работами художников-авангардистов и приглашать в дом поэтов, отвергающих существующие правила грамматики; устраивать бесконечные коктейли, верить в теорию относительности и экстравагантно одеваться. Однако он упорно настаивал на праздновании Рождества в традициях доброй старой Англии. Будучи человеком простодушным и бесхитростным, обожающим пудинг с изюмом и сухое печенье, он продолжал считать, что разные по своей сути люди получают удовольствие от тех же самых, что и он, вещей. Поэтому на Рождество он неизменно уезжал в свое имение в Эссексе, приказывал слугам развешивать омелу и венки из остролиста на электрические приборы в стиле кубизма; заполнял металлические буфеты деликатесами от Fortnum & Mason; развешивал чулки для подарков у полированных изголовий из орехового дерева. По этому случаю из современных каминов слуги удаляли электрические радиаторы, жгли настоящее рождественское полено, а камин топили обыкновенными дровами. Затем сэр Септимус собирал всю семью и многочисленных друзей и устраивал для них ужин в стиле Диккенса, когда они ели столько, сколько могли вместить в себя их желудки. После такого рождественского обеда он рассаживал всех в гостиной, и начиналась игра в шарады, вопросы и ответы: «Животное. Овощ. Ископаемое». С наступлением сумерек все играли в прятки по всему дому. А так как сэр Септимус был очень богатым человеком, его гости вынуждены были подчиняться неизменной программе праздника. И, конечно же, никто не смел говорить о том, что ему тут скучно.

Еще одной восхитительной традицией, которой он также неизменно следовал, было дарить своей дочери Маргарет в каждый день ее рождения, который как раз приходился на канун Рождества, жемчужину. Когда количество жемчужин достигло двадцати, слухи о коллекции странным образом просочились за пределы дома, и на страницы светской хроники попала фотография. Что же касается самих жемчужин, хотя они и не превосходили величиной зеленых горошин, однако собранные в ожерелье они представляли собой большую ценность, так удивителен был цвет, так совершенна их форма. В канун этого Рождества девушке исполнялся двадцать один год, она становилась совершеннолетней, и поэтому была предусмотрена особая церемония с речами и танцами. Но только узкий круг избранных остался в доме на ужин с индейкой и викторианскими играми в сам канун Рождества. Кроме сэра Септимуса, леди Шейл и их дочери в доме находилось одиннадцать гостей. Все они были в той или иной степени либо родственниками, либо близкими друзьями: Джон Шейл с женой, сыном Генри и дочерью Бетти; жених Бетти — Освальд Тругуд, полный честолюбивых желаний молодой человек; Джордж Комфри — двоюродный брат леди Шейл, тридцатилетний человек, хорошо известный в светских кругах. Лавиния Прескот была приглашена по просьбе Джорджа; Джойс Тривет — по просьбе Генри Шейла. Ричард и Берил Деннисон были дальними родственниками леди Шейл, они вели довольно рассеянный и веселый образ жизни, требующий немалых средств. И наконец — получивший приглашение только благодаря Маргарет лорд Питер Уимзи, на которого девушка имела определенные виды. Присутствовали также Вильям Норгейт, секретарь сэра Септимуса, и мисс Томкинс, секретарь леди Шейл. Их присутствие было необходимо лишь по одной причине: на их плечи было возложено бремя подготовки к Рождеству. Наконец обед, состоящий из нескончаемой череды блюд: супа, рыбы, индейки, ростбифа, пудинга с изюмом, сладких пирожков, засахаренных фруктов, орехов, пяти сортов вин, — подошел к концу. Шутки со стороны сэра Септимуса, притворное неодобрение со стороны леди Шейл и Маргарет, прекрасной и скучающей, с ожерельем из двадцати одной сверкающей жемчужины на ее лебединой шее. Гости, объевшись и маясь животом, мечтали лишь о том, чтобы принять горизонтальное положение. Но празднество все никак не кончалось, в гостиной начались игры в «Музыкальный стул» (мисс Томкинс за роялем), «Поймать спящего» и «Шарады-пантомимы» (костюмы мисс Томкинс и мистера Вильяма Норгейта). В задней части гостиной (только ради сэра Септимуса прибегаем к этим вышедшим из употребления словам) располагалась чудесная гардеробная, отгороженная от посторонних глаз «складной» дверью. Гостям было предложено сесть на стулья из алюминия, которые то и дело скользили по черному стеклянному полу, и, чтобы удержаться и не упасть, гостям приходилось цепляться носками обуви за пол, в котором благодаря потрясающей иллюминации отражался покрытый медными пластинами потолок. Не кто иной, как сэр Вильям Норгейт, чувствуя, что температура вечера достигла верхнего предела, предложил поиграть в то, что не требовало приложения больших физических усилий. Леди Шейл согласилась и назвала бридж. Сэр Септимус, как обычно, возражал.