Орсон Уэллс - Мистер Аркадин Страница 19

С чего бы я стал возражать, чтобы она тешилась шампанским и заливным цыпленком за хозяйский счет? Аркадин же и не подозревает, что я получаю информацию о нем из первых рук и только для виду тяну переписку с его секретарями.

Не знаю почему, послав ему столько реляций о безуспешных розысках, я скрыл от него открытие, сделанное в Цюрихе. Мне хотелось максимально использовать достигнутое преимущество, не выдавая до поры своих удач, чтобы произвести неожиданный эффект, но у меня все же не хватило терпения, и я похвастал перед Мили.

Оправданием тому было мое желание проявить свои деловые качества, чтобы отправить ее к Тадеушу. Без этого я не получил бы адрес Требича, и едва завязавшаяся ниточка сразу бы оборвалась. Потягивая Кюрасао в том амстердамском бистро, я обманывал себя, пытаясь представить дело так, будто я действую по собственной воле. Наступала ночь, дверь все чаще отворялась, впуская моряков, приносивших с собой густой запах тумана. На улице шарманка тянула любовную песенку.

Я выпил уже три стакана. Кюрасао был знатный, хозяин держал его для истинных ценителей. Матросы бросали косые взгляды на стоявшую передо мной китайскую бутылку и молча пили местный джин. Попугай, вылетев из-за стойки, облетал столики и склевывал семечки подсолнуха, которые они доставали из карманов. Я впал в легкую эйфорию, окрашенную грустью. Такое же состояние я пережил в Брюсселе, где ждал результатов визита Мили в Танжер. В этом странноприимном городе у меня старинная приятельница, которая держит заведение рядом с Пляс-де-Брукер. На первом этаже — бар, на остальных трех — номера. Габи предсказывала судьбу и снабжала нужными адресами. Она ужасно растолстела, потому что никогда не покидала своего места за конторкой, украшенной множеством флажков. Каждый напоминал ей о каком-нибудь приключении — в прошлом она была манекенщицей, маникюршей, массажисткой, вообще владела многими профессиями, благодаря чему ей удалось завязать обширные знакомства. Тут был даже флаг Коста-Рики, который она собственноручно нарисовала на кусочке картона. Некоторые флажки, например французский, английский, бельгийский, вызывали у нее множество воспоминаний А в мою честь она добавила звезду к американскому флагу. Она всегда встречала меня с неизменным радушием, вовлекая в свой непростой алчный мир с его запахом еды и бриолина, монотонным бормотаньем, похожим на шум подземной реки. Я же ограничивался мягким и абсолютно платоническим поглаживанием ее белой руки, унизанной тяжелыми кольцами.

Она раскинула на меня карты, предсказав, что темная дама желает мне добра, и я было подумал о Райне. но потом решил, что это. должно быть. Мили; она увидела человека неопределенного возраста и — о, черт! — какую-то серьезную неприятность — пиковый туз выпадал три раза. Габи, правда, успокоила меня, потому что бубны выпали на ту же сторону, а значит, данное событие следовало трактовать как не слишком значительное. А вечером ты получишь письмо».

Вечерняя почта и впрямь доставила мне очередную пространную эпистолу от Мили, отправленную из Манилы. Она подтвердила, что яхта пришвартуется в Танжере, и это была хорошая новость. Но все остальное мне понравилось гораздо меньше. Мили писала, что, когда они отплыли с Балеар, разразился сильный шторм. Ей пришлось слегка выпить, чтобы унять морскую болезнь. «А ты ведь меня знаешь, золотко, я всегда валюсь с одной рюмки. Бокал шампанского — и я была готова». Это, конечно, было преувеличением, но Мили вправду слаба на выпивку. Едва она «хватит», так будьте уверены, начнет нести всякую дребедень. Я продолжал читать с растущим беспокойством, и предчувствие не обмануло меня.

Как раз в этот вечер Аркадин, ненадолго выбравшийся из своей норы, заметил наконец Мили. Он даже начал за ней ухаживать, а так как вечер выдался довольно скучный — гости поодиночке боролись с качкой, — он пригласил ее распить последнюю бутылочку бренди в его каюте. «Ты понимаешь, что такую возможность нельзя было упустить. Я, конечно, подумала о тебе и решила, что ты будешь мной доволен и счастлив».

«Счастлив» — это, пожалуй, сильно сказано. Потому что сообщение о маленькой идиотке, совершенно спятившей от шампанского, шторма и свидания с Аркадиным, отнюдь меня не радовало. «Не знаю, как это случилось, золотко, но почему-то мы начали говорить о тебе». Обо мне, который возомнил себя умником, дурача своего босса и держа свою любовницу у него под боком. Могу представить, как он хохотал надо мной.

Попугай подлетел к моему столику и стал расхаживать по нему, медленно переступая негнущимися лапками. Если бы не перья, он очень походил бы на Профессора. Может быть, из-за круглого черного глаза под белым сморщенным веком. Я попытался его прогнать, но в ответ он разразился почти человеческим хохотом. Матросы за соседним столом тоже рассмеялись, и я почувствовал себя одиноким и жалким, что вывело меня из ступора, в котором я пребывал.

Письмо Мили вернуло меня на почву реальности. «Это странная личность, Аркадин. Как бы тебе его описать… Он неподвижен, молчалив, но в его присутствии чувствуешь себя пленницей. На яхте так здорово качало, что меня один раз даже швырнуло на пол — это не из-за шампанского, потом вдруг лампа упала и бутылка вместе с подносом. А Аркадин будто к месту прирос. Сидел себе, руки в карманах, и ничего. Когда он пригласил меня в каюту, мне сперва было не по себе, и вообще бородачи вроде него не мой тип, к тому же я люблю только тебя, а другие мужчины для меня просто не существуют, кем бы они ни были. А он всего лишь разок обнял меня, а потом мы начали говорить о тебе, и он вообще забыл о своих намерениях».

Мне нетрудно было представить его — массивного, неподвижного в штормящем океане, и Мили — полуобнаженную, с горящими щеками, танцующую перед ним, словно пьяная бабочка. «Я ему все выложила. Все. И пусть утрется!» Она все ему выложила, дурочка. Ей было мало бросить ему в лицо то, о чем судачила молва. Она приплела сюда и китайское оружие, и эфиопские дороги, и все такое. Чтобы он «утерся», что он, должно быть, и сделал с величайшим спокойствием. Это были невинные угрозы, обвинения в деяниях, срок которым давно вышел. Я вспомнил слова Профессора и понял, что они впрямую касались Аркадина. Он был слишком умен, чтобы остановиться на мелочах, свершение которых заставляет рядовых мошенников дрожать при одном упоминании о полиции. Он давно перешагнул этот порог. Дела, которыми он ворочал теперь, были честными, во всяком случае таковыми казались, и если о них не всегда была известна вся подноготная, то лишь из государственных интересов, а с точки зрения закона они были неуязвимы. Только Мили могла узреть в нем дешевого авантюриста, по локти запустившего руки в грязный бизнес. И, уж совсем войдя в роль обличительницы, она брякнула имя Бракко. Этого никак не следовало делать. Буквы налезали одна на другую, «…потому что утром мы не совсем в порядке, во всех смыслах. Он, конечно, забавный, как я тебе уже писала. И глазом не моргнул, когда я назвала Бракко. Только все сидел молча в каюте и не двигался с места. У меня появилась блестящая идея. Я спросила, почему это он носит бороду и не с 1927 ли года он ее отпустил».

Прочитав эти строчки, я почувствовал, как меня заливает холодный пот. Она провалила игру. Ей, бедняжке, так хотелось показать свою осведомленность. Она проболталась даже про цюрихского портного. «Он вроде слегка растерялся, как в тот раз, когда я ему сказала про поляка. А потом прикинулся, что ему смешно, и сказал, что я. видно, хватила лишнего. Но по глазам было видно, что он такого не ожидал».

Я читал и перечитывал письмо, терпеливо и со свойственной мне трусостью пытаясь найти хоть какие-нибудь обстоятельства, которые помешали бы Аркадину принять всерьез бред пьяной девчонки. Но утешиться было нечем. Я обещал Аркадину держать язык за зубами, и вот обнаружилось, что я доверился такому существу, как Мили.

Облокотясь обеими руками на стойку в туманном полумраке бара, я приготовился пожинать последствия того, что натворила Мили. Я был бессилен что-либо изменить. Только ждать, каждое утро и вечер справляясь насчет почты. Через два дня от Мили пришло новое письмо. В нем сквозило то же довольство собой, что и в предыдущем. «Я нашла для тебя чудную работенку, золотко». По прибытии в Танжер она сразу же направилась в известное кафе. Следил ли за ней Аркадин? Знал ли он Тадеуша? Знал ли Тадеуш его? Действительно ли Тадеуш был так осведомлен, как утверждал Профессор? «Ты знаешь, что такое Тадеуш. Лишнего не болтает. Всегда при деле. Похоже, дела у него идут неплохо».

Я отчетливо представил себе, как этот автомат сидит на своем обычном месте за столиком, вокруг которого шныряют всякие прощелыги, шантажисты и сутенеры. Подзывает кого-то к себе жестом, достает из кармана бабки и пересчитывает на вонючем мраморе столика. А Мили ждет своей минуты, кокетливо улыбаясь, строя глазки и думая обо мне.