Ричард Фримен - Поющие кости. Тайны дЭрбле (сборник) Страница 2

Бродский, известный торговец бриллиантами, вел свой бизнес с размахом. Скупал необработанные алмазы и считался в этой области большим знатоком. Особую слабость питал к камням необычной формы и размеров. Собрав очередную партию, сам отвозил ее в Амстердам и контролировал огранку. Будучи в курсе его дел, Хиклер ни минуты не сомневался, что Бродский едет в очередной вояж и в его потрепанной одежде спрятан бумажный пакетик с алмазами, стоивший несколько тысяч фунтов.

Бродский продолжал монотонно жевать, не вступая в беседу. Хиклер, сидевший напротив, говорил с нервозной оживленностью, не спуская с гостя приветливого взгляда. Ведь он сам специализировался на драгоценных камнях, прежде всего на бриллиантах. Столового серебра избегал — оно было слишком громоздким, к золоту, за исключением монет, прикасался редко, главным предметом его промысла являлись камни, которые без труда умещались в каблуке ботинка и могли быть реализованы без особых проблем. И вот теперь перед ним сидел человек, спрятавший в кармане пакетик, стоимость которого была не меньше дюжины его собственных уловов. Сколько же за него можно выручить? Хиклер взял себя в руки и быстро, хотя и несколько отвлеченно, заговорил. В голове у него бурлил поток мыслей, никак не связанных с его словесными рассуждениями.

— По вечерам стало холодать, — заметил он.

— Да, — кивнул Бродский и продолжил медленно двигать челюстями, громко дыша через нос.

«Тысяч пять по меньшей мере, — размышлял Хиклер. — А может, и все десять».

Он заерзал на стуле и попытался сосредоточиться на чем-то другом. Его рассудок повел себя довольно странно, и он с неудовольствием отметил это новое для себя состояние.

— Вы не интересуетесь садоводством? — спросил Сайлас.

Помимо бриллиантов и собственных доходов он имел еще одну слабость — фуксии.

Бродский издал слабый смешок.

— Разве что бываю на Хаттон-Гарден[1]… — Чуть запнувшись, добавил: — Я ведь живу в Лондоне.

От Сайласа не укрылась эта короткая заминка, и он с легкостью объяснил ее. Человек, везущий с собой целое состояние не совсем легального свойства, должен быть осторожен в высказываниях.

— Да, подобное занятие не для лондонца, — рассеянно обронил он, занявшись мысленными подсчетами.

Предположим, камни потянут на пять тысяч фунтов. Какой недельный доход они могут обеспечить? Его последние объекты принесли ему по двести пятьдесят фунтов каждый, и эти средства позволяли получать по десять шиллингов и шесть пенсов недельного дохода. При таком проценте пять тысяч фунтов равнозначны двадцати объектам с таким же недельным доходом, значит, десять фунтов в неделю — один фунт десять шиллингов в день — пятьсот двадцать фунтов в год — в общем, хватит на обеспеченную жизнь. А если сложить с тем, что он уже имеет, получается и вовсе солидный капиталец. С таким доходом он может кинуть свои инструменты в реку и всю оставшуюся жизнь прожить в комфорте, ничем при этом не рискуя.

Хиклер с беспокойством посмотрел на гостя и быстро отвел взгляд: в нем шевельнулось чувство, которое он безошибочно угадал. Нет, это надо пресечь в зародыше. Совершать насилие он всегда считал неблагоразумным. Был, конечно, один случай с полицейским в Вейбридже, но непредвиденный и неизбежный, и тот констебль сам напросился. Да, еще камердинер в Эпсоме, но этот старый идиот зачем-то завопил что есть мочи, и все произошло спонтанно, конечно, он очень жалеет о случившемся прискорбном происшествии. Но намеренное убийство с целью ограбления? На такое способен лишь сумасшедший.

Однако если уж решаться на безумный шаг, то более подходящего случая не придумаешь. Жирный кусок наживы, пустой дом вдали от проезжей дороги и соседей, позднее время, темнота — но ведь придется избавляться от тела. Спрятать труп — всегда проблема. Со стороны пустоши раздался гудок лондонского экспресса, и мысли Хиклера потекли в другом направлении. Подчиняясь им, он пристально посмотрел на Бродского, с отсутствующим видом потягивающего виски. С трудом отведя глаза, Хиклер резко вскочил со стула и, покосившись на каминные часы, вытянул руки над догорающим огнем камина. Ему вдруг захотелось поскорее покинуть дом. Почувствовав легкую дрожь, хотя ему было жарко, Хиклер посмотрел на дверь.

— Сквозит, — заявил он, вздрогнув. — Наверное, дверь плохо закрыта.

Пройдя через комнату, Хиклер широко распахнул дверь и выглянул в темный сад. Ему вдруг захотелось оказаться поскорее на дороге и прогнать безумные мысли, упорно донимавшие его сознание.

— Наверное, нам пора, — произнес он, тоскливо посмотрев в темное беззвездное небо.

Приподнявшись со стула, Бродский обвел глазами комнату.

— Ваши часы идут точно?

Сайлас кивнул.

— Сколько нам идти до станции?

— Минут двадцать пять — тридцать, — ответил Сайлас, невольно увеличив расстояние.

— Ну, так у нас в запасе более часа. Лучше посидим здесь. Не вижу смысла выходить раньше времени.

— Вы правы.

Сайлас немного постоял на пороге, зачарованно глядя в темноту. Потом осторожно закрыл дверь и повернул ключ в замке. Опустившись в кресло, он попытался продолжить беседу с безучастным Бродским, но слова застревали в горле. Его бросало в жар, мозг судорожно работал, в ушах тихо звенело. Он стал рассматривать своего гостя с каким- то новым, зловещим интересом, усилием воли отводил глаза, но затем снова бросал устрашающий взгляд на ушедшего в себя мужчину. В его голове мрачной чередой мелькали догадки, как бы воспользовался обстоятельствами настоящий преступник — кровавый и безжалостный, — и он невольно ставил себя на его место. Из разрозненных фрагментов складывалась картина воображаемого убийства с четко разработанной последовательностью действий.

Хиклер тяжело поднялся со стула. Сидеть напротив человека со столь драгоценным грузом было просто невыносимо. Порыв, столь удививший и напугавший его, все больше выходил из- под контроля. Оставшись в комнате, он уже не сможет побороть его, и тогда… Сайлас весь сжался от ужасной мысли, но руки у него так и чесались завладеть бриллиантами. Ведь, невзирая на свою умеренность в наживе, он оставался преступником по натуре. Хищником. Его добыча всегда была краденой или взятой силой. И любые неохраняемые ценности пробуждали в нем хищнические инстинкты и страсть непременно завладеть ими. Нежелание упустить бриллианты захватило его целиком и лишило способности сопротивляться. Однако Хиклер предпринял еще одну попытку предотвратить неизбежное. Он решил не общаться с Бродским до выхода из дома.

— Прошу меня извинить, но я хочу обуть другие ботинки. Погода может измениться, а в промокшей обуви путешествовать не слишком комфортно.

— Да, и к тому же опасно для здоровья, — заметил Бродский.

Сайлас прошел в кухню, где стояли его прогулочные ботинки на толстой подошве, тщательно отмытые и начищенные до блеска. Он не собирался переобуваться для поездки, поскольку бриллианты спрятаны в каблуках ботинок, которые были сейчас на нем. Но он все-таки сменит ботинки, а потом передумает — это поможет как-то скоротать время. Сайлас глубоко вздохнул. Покинув гостиную, он почувствовал облегчение. Возможно, если он посидит в кухне, искушение исчезнет. Бродский отправится на станцию, возможность будет упущена, опасность минует… но вот бриллианты…

Медленно расшнуровав ботинки, Хиклер поднял голову. Бродский сидел за столом спиной к кухонной двери. Он перестал жевать и сосредоточенно свертывал папиросу. Сайлас тяжело задышал и, скинув ботинок, сидел неподвижно, упершись взглядом в спину Бродского. Он расшнуровал второй ботинок, стянул его с ноги и положил на пол.

Скрутив папиросу, Бродский зализал бумагу, убрал кисет и, смахнув с колен крошки табака, стал шарить по карманам в поисках спичек. Внезапно Сайлас поднялся со стула и медленно двинулся по коридору в гостиную. Он крался, как кот, беззвучно дыша через полураскрытый рот, пока не оказался на пороге комнаты. Лицо раскраснелось, широко раскрытые глаза ярко блестели в свете лампы, в ушах стучала кровь.

Бродский чиркнул спичкой, прикурил и, задув спичку, бросил ее в камин. Опустив коробок в карман, стал с наслаждением курить. Сайлас медленно и бесшумно вошел в гостиную и по-кошачьи подобрался к стулу, на котором сидел Бродский, причем так близко, что ему пришлось отвернуться, чтобы тот не уловил его дыхания. Полминуты Хиклер стоял неподвижно, словно символическая фигура смерти, устремившая ужасный взгляд в макушку ничего не подозревавшего торговца бриллиантами. Сайлас быстро и беззвучно дышал, а его пальцы медленно двигались, словно щупальцы гигантской гидры. Потом так же бесшумно он попятился к двери и, развернувшись, удалился на кухню.