Жорж Сименон - Судьба семьи Малу Страница 2

Сначала по улице, потом постепенно по всему городу поползло, охватывая одного за другим, чувство какого-то общего стыда, и уже многие с неодобрением поглядывали в сторону графа д'Эстье, в одиночестве курившего возле своего дома.

Случается, что возбужденные мальчишки бросают камнями в шелудивую кошку. И когда им удается попасть в нее, ранить, но не смертельно, они не подходят к ней близко, испуганные текущей из раны кровью и предсмертными судорогами животного, которое никто из них не осмеливается прикончить.

Поскорей бы Малу умер! Маленький аптекарь в белом халате ходил вокруг него, то нагибаясь, то выпрямляясь. Он открывал склянки, исчезал в лаборатории, возвращался со шприцем в руках. И несмотря на то, что дверь была закрыта, по-прежнему слышался — или казалось, что слышится, — этот ритмичный стон, которого в конце концов не выдерживали нервы.

— Идите играть подальше отсюда, дети!

Наконец появился автомобиль врача. Он бросился в аптеку, на ходу снимая пальто.

Сможет ли он спасти Малу? Но тогда будет еще хуже. Всем придется видеть его обезображенное лицо, а с него станется — в городе все знали, что он на это способен, — ходить по улицам в таком виде, занять свое обычное место в «Кафе де Пари» — словом, сделаться чем-то вроде живого упрека.

Вот почему в глубине души каждый желал его смерти. Все ожидали сигнала из аптеки, после которого можно будет вздохнуть с облегчением, — сигнала, оповещающего о том, что все кончено.

В это время на углу Муленской улицы появились трое парней лет шестнадцати — семнадцати. Они возвращались из коллежа. У каждого в руках были книги и тетради. Тот, что шел посередине, был самый высокий, самый стройный, а в своем темном, прямом пальто он казался еще выше.

Они шли спокойно, крупными шагами, разговаривая между собой, по левой стороне улицы, там, где находился особняк д'Эстье. Один из них рассказывал:

— Я так и сказал учителю английского, что если он во что бы то ни стало хочет мне…

Их узнали. Теперь смотрели на них, в особенности на того, который шел посередине и тоже бросил рассеянный взгляд на толпу, собравшуюся возле аптеки.

Наверное, все трое сейчас перейдут на другую сторону улицы, чтобы в свой черед узнать, в чем дело, увидеть, что происходит. Люди невольно еще теснее жались друг к другу, словно загораживая им дорогу.

— Господин Малу…

Кусок темного тротуара, полуотворенная дверь, к которой ведут пять ступеней крыльца, граф д'Эстье с недокуренной сигаретой в руке, направляющийся к подросткам.

— Могу я попросить вас зайти на минутку ко мне? Молодой человек с удивлением смотрел то на него, то на аптеку.

— Извините, — сказал он своим товарищам.

Все видели, как граф и юноша поднялись по ступенькам. Дверь закрылась неплотно, и ручка на этот раз снова начала поворачиваться. Это не могло тянуться долго. Иные даже стали отсчитывать секунды. Люди прислушивались, не слабеет ли предсмертный хрип. Они видели, как доктор Фошон, выпрямившись, прошел за прилавок, чтобы вымыть руки.

На углу улицы появилась машина «скорой помощи». Нетрудно было угадать, зачем она приехала. Что они делали там, напротив? Толпа отхлынула на тротуар, освобождая место автомобилю с красным крестом.

Наконец дверь особняка отворилась. Молодой человек спустился с крыльца, и многим показалось, что он не очень торопится. Он как-то неопределенно махнул рукой своим товарищам, извиняясь перед людьми, которых расталкивал, чтобы протиснуться к аптеке.

Когда он толкнул дверь аптеки и послышался звонок, доктор вышел ему навстречу, словно пытаясь его остановить. На улице было ясно видно, как врач взял его за руку, задержал ее в своей и что-то настойчиво говорил. Слов было не слышно, но их можно было, угадать по движению губ. Чувствовалось, что молодой человек хочет высвободить свою руку, чтобы подойти к распростертому телу, и что его собеседник пытается выиграть еще немного времени.

Врач хотел выиграть время, потому что смотреть на раненого было слишком тяжело: в нем еще теплилась жизнь, но это был уже вопрос минут. А то зачем было заставлять ждать двух санитаров, которые приехали с машиной «скорой помощи» и уже вытащили из нее носилки?

Наконец доктор Фошон отпустил руку юноши, и тот неловко сделал шаг, потом другой, застенчиво опустив глаза. Люди видели, как он нагнулся, протянул руку, но тут же выпрямился и остался на месте, неподвижный, длинный и худой, прижимая руками шляпу к животу.

— Он умер… — сказал кто-то на улице.

И ему поверили. Нашлись люди, до сих пор не решавшиеся зажечь трубку или сигарету: они закурили, а женщины наконец-то стали уводить детей.

Граф Адриен д'Эстье все так же в одиночестве расхаживал по тротуару у своего дома, а за занавесками освещенного окна первого этажа показалось чье-то лицо.

— Он умер, — объяснил Габриэлю какой-то посетитель «Кафе де Пари».

А те, кто услышали это, бросили взгляд на столик Эжена Малу.

— Он умирал долго. Это было ужасное зрелище… Доктор надел свое тяжелое пальто и взял молодого человека под руку. Тот, подумав минуту, позволил себя увести. Фошон вывел его из аптеки и прошел с ним через толпу.

Два его товарища по классу были здесь. Малу-сын на ходу заметил их — они стояли в стороне, под газовым рожком — и махнул им рукой.

— Нам нужно предупредить вашу мать прежде, чем тело принесут домой.

Доктор, казалось, поддерживал его, но молодой человек в этом не нуждался. Он шел быстро, словно не сознавая, что происходит вокруг, так быстро, что доктор решил не садиться в свою машину, а проводить его. Правда, идти было совсем недалеко. Улица шла под гору, становилось все темней, так как машины с зажженными фарами попадались все реже. В конце улицы находился только мебельный магазин, витрину которого освещать не считалось нужным.

Поэтому они свернули налево, на параллельную, но более узкую улицу. В эту минуту тело Эжена Малу как раз вносили в карету «скорой помощи», и полицейский комиссар, которого не было в кабинете, когда ему звонили, теперь, запыхавшись, прибежал на место происшествия.

— При вашей матушке вы должны держаться очень мужественно.

Ален Малу не отвечал, а может быть, и не слушал. Он не плакал. Он не произнес ни одного слова.

Они вышли на маленькую, вымощенную круглым булыжником площадь с изящным фонтаном эпохи Возрождения посередине. Вместе с сумерками площадь окутал легкий туман, придававший еще большую прелесть старым камням частных особняков.

У всех пяти или шести домов, окружавших площадь, были широкие подворотни с каменными тумбами, сохранившимися еще со времен карет. Свет за редкими освещенными окнами был такой тусклый, словно там, как в старину, горели свечи. Шаги гулко раздавались по мостовой, им вторило эхо.

Оба остановились у двери. Доктор позвонил, а молодой человек стоял в ожидании, словно эта дверь не была дверью его дома, словно он пришел сюда с визитом.

— Может быть, никого дет… — прошептал он, потому что никто не выходил на звонок.

Доктор позвонил снова, и наконец в доме раздались шаги, где-то хлопнула дверь, кто-то шел под сводами холла, заскрипела цепь, теперь тяжелая створка двери отворилась.

— Это вы, господин Ален?..

Человек был в черном костюме и белом галстуке — обычная одежда дворецкого.

— Простите… Вы не один…

— Госпожа Малу дома? — спросил доктор.

— Ушла часа два назад.

Молодой человек стоял, не зная что делать.

— Я думаю, она скоро вернется. Она у парикмахера. Заняться необходимыми приготовлениями пришлось доктору.

— Хорошо бы настежь открыть ворота, чтобы могла проехать карета «скорой помощи».

— А что случилось?

— Господин Малу умер.

Машина «скорой помощи» уже подъезжала к площади, и снова возникло замешательство. Сначала надо было отворить ворота. Доктор вполголоса спросил у дворецкого:

— Куда мы его положим?

В первом этаже, наверное, были просторные гостиные. Лестница с перилами резного дерева вела на второй этаж.

— Нельзя было оставлять его внизу, — тихо сказал слуга.

Он зажег только несколько ламп. И все-таки доктор заметил на дверях красные сургучные печати.

— Значит, наверх?

— Судебный исполнитель оставил три свободные комнаты.

Санитары понесли носилки, покрытые простыней, на второй этаж. Казалось, дом пуст и безлюден. Дворецкий шел впереди и по дороге всюду включал свет.

За ним шли Ален и доктор. Это был не их домашний врач. Ему довелось бывать в доме только два или три раза, случайно, когда это срочно требовалось.

— Лучше всего положить в спальне…

Но принадлежала ли еще эта спальня покойному? И здесь на старинных шкафах красовались печати. В углу были свалены в кучу картины и другие предметы. Не верилось, что еще несколько часов назад здесь жила семья. Ей просто негде было разместиться.

— А ваша сестра? — спросил доктор.

— Она должна сегодня вернуться из Парижа.