Жорж Сименон - Мегрэ расставляет ловушку Страница 2

— Пять или шесть. Их невозможно сосчитать: то приходят, то уходят. Они как будто меняют друг друга.

— Что-нибудь наклевывается?

— Во всяком случае, кажется, тут что-то заваривается.

— Им принесли пиво?

— Да.

Это была примета: когда Мегрэ приказывал принести пива — это значило, что засели они там надолго.

— Лоньон все время с ними?

— Да.

— Довольный?

— По нему не видно. На нем красный галстук.

— Почему?

— Жена уехала лечиться. Они поняли друг друга.

— Вы его видели?

— Кого?

— Того, кого они задержали?

— Все, кроме лица. Он закрывался шляпой.

— Ни старый, ни молодой. Насколько можно судить — за тридцать.

— Как одет?

— Как все. Ружин, какого цвета у него костюм?

— Серый, со стальным отливом.

— А по-моему, бежевый.

— А общий вид какой?

— Как у всякого прохожего на улице. На лестнице послышались шаги. Все обернулись. Маги пробормотала:

— Это, должно быть, мой фотограф.

Их стало пятеро, а в половине восьмого мальчик из пивной «Дофин» принес новую порцию пива и бутербродов.

На этот раз шла большая игра. Время от времени журналисты по очереди отправлялись в глубину коридора звонить в свои редакции.

— Есть пойдем?

— А вдруг он уйдет за это время?

— А если он будет тут сидеть всю ночь?

— Давайте закажем бутерброды!

— Давайте.

— И пива?

Солнце скрылось за крышами домов, но было еще светло, и прохладнее не стало.

В половине девятого Мегрэ, со слипшимися на лбу волосами, выглянул в коридор и собрался было что-то сказать репортерам, но дверь за ним снова захлопнулась.

— Нет, это ужасно!

— Я же говорю тебе, что мы просидим всю ночь. Ты был, когда допрашивали Месторино?

— Я тогда еще под стол пешком ходил.

— Двадцать семь часов.

— В августе?

— Я не помню, какой это был месяц, но…

— Может, перекинемся в картишки?

Залегли свет. Ночной дежурный занял свое место в глубине коридора.

— Как бы устроить сквознячок?

Служащий открыл окно, затем дверь в одном кабинете, в другом, и вскоре с трудом можно было почувствовать что-то, отдаленно напоминающее ветерок.

— Это все, что я могу сделать, господа.

Наконец в одиннадцать часов за дверью кабинета Мегрэ послышался шум. Первым вышел Люка, пропустил вперед неизвестного, который держал перед лицом шляпу. Замыкал шествие Лоньон. Все трое направились к лестнице, ведущей из уголовной полиции во Дворец правосудия и оттуда в тюрьму Сурисьер.

Фотографы вскочили. Вспышки озарили коридор. Менее чем через минуту дверь закрылась, и все бросились в кабинет Мегрэ, напоминавший поле битвы. Пустые стаканы, окурки, пепел, клочки бумаги, облако дыма под потолком. Мегрэ, по-прежнему без пиджака, мыл руки.

— Вы сообщите нам какие-нибудь сведения, комиссар? Как всегда в таких случаях, он смотрел на них широко раскрытыми глазами и, казалось, никого не узнавал.

— Сведения?

— Кто это?

— Кто?

— Человек, который вышел отсюда.

— Некто, с кем я имел продолжительную беседу.

— Свидетель?

— Мне нечего вам сказать.

— Вы арестовали его без ордера?

Его лицо приобрело виноватое выражение.

— Господа, как это ни прискорбно, но в настоящее время я не имею права делать какие-либо заявления.

— Вы рассчитываете сделать это в ближайшем будущем?

— Не знаю.

— Вы собираетесь повидать судью Комельо?

— Только не сегодня.

— Это связано с убийцей?

— Еще раз напоминаю, что я не уполномочен давать какую бы то ни было информацию.

— Вы возвращаетесь домой?

— Который час?

— Половина двенадцатого.

— В таком случае пивная «Дофин» еще открыта, и я отправляюсь туда перекусить.

Мегрэ, Жанвье и Лапуэнт ушли. Двое журналистов проводили их до пивной, где они пропустили по стаканчику за стойкой, пока эта троица усаживалась во втором зале и делала заказ уставшему и озабоченному официанту.

Через несколько минут к ним присоединился Лоньон, а Люка все еще не было.

Все четверо переговаривались вполголоса, и услышать, о чем идет речь или понять что-нибудь по движению губ, было невозможно.

— Тебя проводить, Маги?

— Не надо, я в редакцию.

Когда дверь за ними закрылась, Мегрэ потянулся и весело, по-молодому улыбнулся.

— Ну вот! — выдохнул он.

— Я думаю, они напишут об этом, — сказал Жанвье.

— А что они смогут написать?

— Не знаю, но они найдут способ сделать из этого сенсацию. Особенно малыш Ружин.

Тот был новичком, но дерзким и напористым.

— А если они догадаются, что их провели?

— Не должны.

Это был новый Лоньон, Лоньон, который с четырех часов пополудни выпил четыре стакана, а теперь не отказался и от кофе, предложенного начальником.

— Как поживает ваша жена, старина?

— Она написала, что лечение идет ей на пользу. Беспокоится о моих делах.

При этом он даже не улыбнулся. Он жил среди священных понятий и был оптимистом.

— Вы очень хорошо сыграли свою роль. Благодарю вас. Надеюсь, что, кроме Альфонси, в вашем комиссариате об этом никто не знает?

— Никто.

Было уже за полночь, когда они разошлись. На террасах, на улицах было многолюдно. Жители наслаждались ночной прохладой, которой так не хватало днем.

— Вы на автобусе?

Мегрэ покачал головой. Нет. Он предпочитает пройтись пешком, один. Пока он шел по улицам, возбуждение улеглось, а выражение лица стало серьезным, почти тревожным.

Несколько раз он проходил мимо одиноких женщин, жавшихся к домам и, казалось, готовых броситься бежать при одном лишь угрожающем жесте или окрике.

За шесть месяцев пять женщин, подобных этим, возвращавшихся к себе или направлявшихся к подругам, пять женщин были убиты на улицах Парижа одним и тем же преступником.

И что любопытно, все пять убийств совершены в одном из двадцати округов Парижа, в восемнадцатом, на Монмартре, и не просто в одном округе, но даже в одном квартале, ограниченном четырьмя станциями метро: «Ламарк», «Аббее», «Площадь Бланш», «Площадь Клиши».

Имена жертв, названия улиц и переулков, время преступлений стали известны читателям газет, а для Мегрэ превратились в навязчивую идею.

Он знал таблицу наизусть, мог рассказать ее, как басню, выученную в школе.

2 февраля. Авеню Рашель, совсем рядом с площадью Клиши, в двух шагах от бульвара Клиши и его фонарей; Арлетта Дютур, 28 лет, проститутка, проживала в меблированных комнатах на улице Амстердам.

Два удара ножом в спину, вызвавшие почти мгновенную смерть. Методически разрезана вся одежда. Несколько поверхностных порезов на теле.

Никаких следов насилия. Дешевые украшения, сумочка с деньгами не тронуты.

3 марта. Улица Лепик, немного выше мельницы Галет. 20.30. Джозефина Симмер, родилась в Мюльхаузене, акушерка, 43 года. Жила на улице Ламарк и возвращалась от клиентки с улицы Бутт.

Один удар ножом, прямо в сердце. Разрезана одежда и порезы на теле. Акушерский чемоданчик валялся на тротуаре рядом с ней.

17 апреля. По аналогии с датами 2 февраля и 3 марта, новое нападение ожидалось 4 апреля, но в этот день ничего не произошло. Улица Этекс, у ограды кладбища Монмартра, почти перед больницей Бретоно. 21.03. Моника Жюто, портниха, 24 года, не замужем, жившая с матерью на бульваре Батиньоль. Возвращалась от своей приятельницы с авеню Сент-Уэн. Шел дождь, она была с зонтиком.

Три удара ножом. Порезы. Никаких следов ограбления.

15 июня. Между 21.20 и 21.30. Улица Дюрантин, тот же сектор. Мари Бернард, вдова, 52 года, служащая почты, с дочерью и зятем занимала квартиру на бульваре Рошешуар.

Два удара ножом. Второй удар задел сонную артерию. Порезы. Следов ограбления нет.

21 июля. Пока последняя жертва. Жоржетта Лекуэн, замужем, мать двоих детей, 31 год, жила на улице Лепик, недалеко от того места, где было совершено второе нападение.

Ее муж работал в ночную смену в гараже. Один ребенок был болен. Она шла вниз по улице Толозе в поисках открытой аптеки и была убита в 21.25 прямо перед танцплощадкой. Один удар. Порезы.

Это было монотонно и отвратительно.

Полиция квартала Гранд-Карьер была усилена. Лоньон, как и его коллеги, перенес свой отпуск на неопределенный срок. Да и будет ли он вообще?

Улицы патрулировались. Повсюду были расставлены посты. Но все это и во время второго, третьего, четвертого и пятого убийств.

— Устал? — спросила мадам Мегрэ, открывая дверь в тот самый момент, когда ее муж только ступил на площадку.

— Жарко.

— По-прежнему ничего?

— Ничего.

— Только что по радио я слышала о какой-то суматохе на набережной Орфевр.

— Уже?

— Предполагают, что напали на след убийцы в восемнадцатом. Это правда?

— Более или менее.

— У вас есть зацепка?

— Ничего не знаю.

— Ты обедал?

— Да, полчаса тому назад.

Она не настаивала, и немного позже оба уже спали. Окно в спальню было открыто.