Джон Бёкан - Тридцать девять ступенек Страница 2

Тут уж я не выдержал и не без яда заметил, что все эти евреи и революционеры пока что не видны невооруженным глазом.

— Так-то оно так, — согласился он, — но цель этих людей не только в том, чтобы добиться финансового могущества, но также и в том, чтобы разрушить идеалы и привычки, которые веками живут в душе людей. Ведь люди с радостью умирают за свою страну, за свой народ, и пока есть солдаты, готовые постоять за свой флаг, до тех пор все самые хитроумные планы, задуманные в Берлине и Вене, останутся на бумаге. Правда, у них на руках есть несколько козырных карт, которые они собираются разыграть. Если они не сумеют разделаться со мной в течение месяца, то им не поможет даже козырной туз, который они держат про запас.

— Из всего, что вы мне рассказали, — заметил я сухо, — следует, что вы уже давно покойник.

— Mors janua vitae,[2] — улыбнулся он. Между прочим, это была единственная латинская фраза, которую я знал. — Я как раз подхожу к самому главному вопросу. Все, что вы слышали, было подготовкой к нему. Если вы, конечно, читаете газеты, то вам должно быть известно, кто такой Константин Каролидес?

Я насторожился — ведь я только что читал о нем в газете.

— Этот честный и, пожалуй, самый умный из современных политиков человек стоит им поперек горла. Они решили убрать его еще год назад. Я узнал об этом — конечно, любой дурак мог об этом догадаться, — но, главное, я узнал, как они собираются это сделать. И поскольку им известно обо мне, то я, конечно, потенциальный покойник. Вот почему я хочу поступить так, как сейчас вам расскажу.

Он опять налил себе виски в стаканчик, и я добавил ему немного содовой. Мне начинал нравиться этот человек.

— Убить его в Афинах они не могут, потому что его охраняют горцы из Эпира, которые спустят шкуру с самого черта, попадись он им. Вот почему они выбрали 15 июня, день, когда Каролидес прибывает в Лондон на международную конференцию.

— Ну, это совсем просто, — сказал я. — Надо предупредить его, чтобы он сюда не ездил.

— Им это как раз на руку, — отрезал он. — Каролидес единственный, кто может распутать клубок заговора.

— Тогда надо предупредить британское правительство, — сказал я. — Оно не допустит, чтобы высокий гость был убит в столице империи.

— Ничего хорошего из этого тоже не выйдет. Правительство удвоит наряды полиции, на каждом углу будет стоять переодетый сыщик, но они все равно добьются своего. Эти господа хотят разыграть спектакль на глазах у всей Европы. Каролидеса убьет какой-нибудь австриец, и, хотя это и не соответствует истине, но все подумают — потому что, а как же иначе, — что это дело задумано в Берлине или Вене. Вот тут-то и вспыхнет пожар, мой друг. Мне посчастливилось разгадать их дьявольский план, и я могу с уверенностью заявить, что со времен Борджиа не было придумано ничего гнуснее. Но есть один человек, который может помешать им, и этот человек — ваш покорный слуга, Франклин Скаддер.

Его маленькие голубые глазки, взгляд которых ввинчивался в меня, словно буравчик, сияли боевым огнем. «Человечек он вроде бы неплохой, — подумал я, — но его история чудовищно неправдоподобна», а вслух сказал:

— Расскажите мне, с чего все началось.

— Подслушал разговор в одной тирольской гостинице, потом побывал в меховом магазине в Буде — здесь мне тоже удалось кое-что узнать. Затем я стал членом клуба в Вене, потом мне рекомендовали посетить книжную лавочку на Ракницштрассе в Лейпциге и, наконец, десять дней назад я поставил точку, завершив расследование в Париже. Я не хочу утомлять вас деталями, скажу только, что я долго думал над тем, как исчезнуть из Парижа, не оставив следов. Я выехал из Парижа в Гамбург под видом богатого американца, поселившегося во Франции. В Гамбурге я сел на пароход, отправляющийся в Норвегию, как еврейский коммерсант, торгующий алмазами. В Норвегии я уже был английским филологом, собирающим материал для диссертации об Ибсене. Я отплыл из Бергена в Шотландию как кинорежиссер, снимавший в Норвегии фильм о горнолыжном спорте. Ну и наконец, я прибыл сюда из Эдинбурга под видом коммерсанта, поставляющего бумагу для лондонских газет. До вчерашнего дня мне казалось, что я замел все следы и мне не о чем тревожиться. И вдруг…

Он замолчал и, протянув руку к стаканчику, сделал большой глоток.

— …подойдя к окну, я заметил на противоположной стороне улицы человека, который показался мне знакомым. Я выхожу из дома лишь поздно вечером, да и то ненадолго. И вот я узнаю от портье, что тот человек разговаривал с ним и оставил для меня свою визитку. Имя, написанное на ней, уже давно не давало мне покоя.

Я увидел, как побледнело лицо моего собеседника, и у меня исчезли последние сомнения в правдивости его рассказа.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

— Я, как вы понимаете, на крючке, и единственное, что мне теперь остается, это сделать вид, будто я покинул этот бренный мир. Тогда мои ищейки станут спать спокойно.

— Вы думаете, это возможно?

— Я сказал слуге, что скверно себя чувствую. При этом у меня был такой вид, словно я вот-вот испущу дух. Мне, как вы уже могли заметить, легко удаются всякого рода маскарады. Затем я нанял грузового извозчика и доставил с его помощью сундук, в котором находился труп. При желании вы всегда можете найти в Лондоне такого рода предмет. Затем я лег в постель, попросив слугу дать мне воды, чтобы запить таблетку, и сказал ему, что он может идти. Слуга хотел пойти за доктором, но я рассердился, накричал на него, и он ушел. Едва за ним захлопнулась дверь, как я вскочил с постели. Умерший был моего роста, и в его лице было что-то отдаленно напоминавшее мое. Он умер, по-видимому, от алкогольного отравления, так что я позаботился о том, чтобы в квартире нашли несколько бутылок из-под спиртного. Я надел на него свою пижаму и перетащил на кровать. Потом переоделся в тот костюм, который сейчас на мне, и с нетерпением стал поджидать вас.

Он замолчал и выжидающе смотрел на меня. За свою жизнь я выслушал немало крутых историй и пришел к выводу, что о достоверности рассказа надо судить не по его деталям, а по характеру рассказчика.

— Дайте-ка мне ключ от вашей квартиры, — сказал я. — Хоть я вам и верю, но посмотреть своими глазами никогда не мешает.

— Вы, конечно, имеете на это право, но, — покачал он головой, — ключ должен был остаться в кармане пиджака, иначе никто не поверит. Подождите всего одну ночь, завтра вы во всем убедитесь сами.

— Хорошо, — сказал я после секундного раздумья. — Вы переночуете в этой комнате, но я запру вас в ней на ключ. Если же вы попытаетесь ускользнуть, то предупреждаю вас, мистер Скаддер, пистолетом я владею так же хорошо, как вы пером.

— Я был в этом уверен, — сказал он, вскакивая из кресла с какой-то юношеской энергией. — Хотя вы до сих пор не представились мне, сэр, я никогда не ставил под сомнение способности белого человека. У меня к нам просьба. Не могу ли я воспользоваться вашей бритвой?

Я провел его в ванную и оставил одного. Через полчаса оттуда вышел безбородый, тщательно выбритый джентльмен, который, судя по выправке, манере говорить и торчащему в правой глазнице моноклю, был находящимся в отпуске британским офицером, служащим в Индии. Я не заметил в его речи ни малейших следов американского акцента.

— Боже! — воскликнул я. — Да вас не узнаешь, мистер Скаддер!

— Мистера Скаддера больше не существует, — строго заметил он мне. — Перед вами капитан Теофилус Дигби, которому командование предоставило отпуск по семейным обстоятельствам. Прошу вас не забывать об этом, сэр.

Постелив ему на диване, я запер дверь на ключ и прошел в свою комнату. Уже засыпая, я вдруг улыбнулся — бывает же на свете такое!

Меня разбудил шум — кто-то стучал кулаком в дверь. Я сообразил, что это пришедший делать уборку Паддок ломится в курительную комнату. Этот Паддок был ленив и глуп, как гиппопотам, но именно поэтому я мог быть уверен, что он не проболтается.

— Да перестаньте же, наконец, — сказал я, выходя из своей двери. — У меня остановился мой друг капитан… — я тотчас осекся, потому что забыл его имя. — Приготовьте-ка нам лучше завтрак.

Я сообщил Паддоку, что врачи рекомендовали моему другу полный покой, что его не должны беспокоить ни чиновники министерства по делам колоний, ни даже сам премьер-министр — иначе его здоровью будет нанесен непоправимый ущерб. Монокль и неподражаемая манера цедить сквозь зубы слова, произвели на Паддока настолько сильное впечатление, что он говорил Скаддеру то и дело «сэр», и я с усмешкой подумал, что я не удостоился этой чести ни разу в течение месяца.

Позавтракав, я отправился по делам в Сити и вернулся домой только к обеду. Я заметил, что у лифтера было вытянутое, словно он проглотил какую-нибудь гадость, лицо.

— Скверные дела, сэр, — сообщил он мне. — Джентльмен из пятнадцатой дал дуба. Тело только что увезли в морг. Полиция осматривает квартиру.