Артур Дойль - Пестрая банда Страница 2

При виде его люди обращались в бегство, потому что он человек громадной силы и в минуты гнева не может владеть собой.

На прошлой неделе он чуть не утопил деревенского кузнеца, и, только собрав свои последние гроши, я могла кое-как затушить это дело. У него нет никаких друзей, кроме кочующих цыган, которым он позволяет разбивать табор на своей наследственной земле. В виде награды за это он пользуется их гостеприимством и часто проводит целые недели в их палатках. Кроме того он питает страсть к различным животным, которых выписывает из Индии, и в настоящее время у него есть два павиана, которые на свободе разгуливают по его владениям и наводят почти такой же страх на соседей, как и сам доктор Ройлотт.

Из того, что я рассказала, вы легко можете заключить, что мы с бедной сестрой Юлией видели мало радостей в своей жизни. Слуги не хотели у нас жить, и долгое время нам самим приходилось исполнять черную работу. Моей сестре было всего тридцать лет, когда она умерла, но ее волосы уже поседели от горя, как и у меня.

— Так ваша сестра умерла?

— Она умерла два года назад, и по поводу ее смерти я и желаю, главным образом, поговорить с вами. Вы понимаете, конечно, что, ведя жизнь, подобную нашей, мы никогда не бывали в обществе и не имели знакомых. У нас есть тетка, сестра покойной матушки, престарелая девица, мисс Гонория Уэстфиль. У этой тетушки, живущей близ Гарроу, нам позволялось иногда гостить по нескольку дней. Два года назад Юлия поехала на Рождество к тетушке. Там она познакомилась с флотским майором и обручилась с ним. Отчим узнал об этом, когда сестра возвратилась домой, и ничего не возразил. Но за две недели до свадьбы произошел ужасный случай, который унес в могилу мою единственную сестру.

Шерлок Гольмс, все время лежавший в кресле, откинув голову на подушку и закрыв глаза, теперь полураскрыл их и бросил взгляд на свою клиентку.

— Постарайтесь как можно точнее передать все подробности, — проговорил он.

— Это будет не трудно для меня, потому что каждая минута того ужасного времени оставила неизгладимый след в моей памяти.

Дом наш, как я уже говорила, очень стар, и только одно крыло здания годится для житья. Спальни этого крыла помещаются в нижнем этаже, а гостиные — в верхнем. Спальни расположены рядом. Первая принадлежит отчиму, вторая сестре Юлии и третья мне. Они не имеют сообщения между собою, но все отворяются в один и тот же корридор. Достаточно ли ясно я описываю расположение комнат?

— Совершенно ясно.

— Окна трех спален выходят на лужайку. В ту роковую ночь доктор Ройлотт рано удалился в свою комнату, хотя мы знали, что он не тотчас лег в постель, потому что еще долго после того сестру беспокоил запах крепких индийских сигар, которые обыкновенно всегда курил отчим. Запах был так невыносим, что сестра ушла из своей комнаты в мою и сидела у меня, болтая о своей приближающейся свадьбе. В одиннадцать часов она собралась уходить, но в дверях остановилась и неожиданно спросила:

— Скажите мне, Елена, вам никогда не случается слышать свист в полночь?

— Никогда, — отвечала я.

— Ведь нельзя же предположить, что вы имеете привычку свистать во сне?

— Конечно, нет. Но почему вы об этом спрашиваете?

— Уже несколько ночей сряду, часа в три, я всегда слышу тихий, но явственный свист. Сон у меня чуткий, и я каждый раз просыпаюсь от этого звука. Не могу определить с точностью, откуда раздается: может быть, из соседней комнаты, а может быть, и с лужайки. Мне хотелось знать, не слыхали ли и вы этого свиста.

— Нет, не слыхала. Может быть, это несносные цыгане потревожили вас.

— Может быть. Но, однако же, если свист доносился с лужайки, я не понимаю, отчего вы его не слыхали также.

— О, я сплю гораздо крепче вас.

— Впрочем, в этом нет ничего особенно важного, — закончила сестра с улыбкой и вышла из комнаты, а через секунду я услышала, как в ее дверях со звоном щелкнул замок.

— Одну минуту! — прервал Гольмс. — У вас было обыкновение всегда замыкать двери на ночь?

— Всегда.

— Почему?

— Я, кажется, уже упоминала вам, что доктор держал при себе двух павианов. Мы боялись спать, если дверь не была замкнута.

— Совершенно верно. Будьте добры, продолжайте ваш рассказ.

III

НЕ МОГЛА уснуть в ту ночь. Предчувствие чего-то ужасного тяготило меня. Мы с сестрой, как я уже говорила, были близнецами, а ведь известно, что у близнецов родство душ бывает необычайно сильно. Ночь была ненастная, бурная. Завывал ветер, дождь шумел и барабанил по стеклам. Вдруг посреди этого шума и бури раздался ужасный раздирающий женский вопль. Я узнала голос сестры. Вскочив с постели, я накинула шаль и бросилась в корридор. Отворив дверь, я услышала чей-то тихий свист, такой, как описывала сестра, и вслед затем звенящий звук, как бы от падения металлического предмета. Я побежала по корридору. Дверь в комнату сестры распахнулась в это время и медленно покачивалась на петлях. Я заглянула в комнату, полумертвая от ужаса, не зная какое зрелище встретят мои глаза; при свете лампы, горевшей в корридоре, я увидела на пороге комнаты сестру. Ее лицо было бледно как смерть, руки с мольбой протянуты вперед, и вся она трепетала и шаталась, готовая упасть без чувств. Я бросилась к ней и обхватила ее руками, но в этот миг ее колена подогнулись, и она упала на пол. Она корчилась как бы от ужасной боли, ее члены сводила судорога. Сначала я думала, что она не узнает меня, но когда я наклонилась к ней, у нее вырвался раздирающий вопль, которого я никогда не забуду:

— Боже мой! Елена! Это была банда! Пестрая банда!

Она пыталась еще что-то сказать и несколько раз указывала пальцем по направлению к комнате доктора, но тут у нее сделались новые конвульсии и голос ее прервался. Я бросилась вперед, громко призывая на помощь отчима, и он поспешно вышел из своей комнаты, в халате. Когда он подошел к сестре, она была в бессознательном состоянии, и хотя он влил ей в горло несколько капель водки и послал за лекарством в деревенскую аптеку, все усилия были напрасны: она скончалась, не придя в сознание. Таков был ужасный конец моей обожаемой сестры.

— Один вопрос, милэди, — сказал Гольмс. — Вы совершенно уверены, что слышали свист и затем металлический звон? Можете подтвердить это клятвой?

— То же самое спрашивал у меня следователь, производивший дознание. У меня сохранилось ясное убеждение, что я слышала эти звуки, но среди шума бури и завывания ветра, когда старые стены трещали и готовы были разрушиться, я могла ошибиться.

— Ваша сестра была одета?

— Нет, она была в ночном капоте. В правой руке у нее была зажата обгоревшая спичка, а в левой коробка со спичками.

— Это доказывает, что она была чем-то испугана и зажгла огонь, чтобы осмотреть комнату. Факт имеет большое значение. К какому выводу пришел следователь?

— Он вел следствие чрезвычайно заботливо, потому что уже давно странное поведение доктора Ройлотта обращало на себя всеобщее внимание, но причина смерти моей сестры осталась невыясненной. Я сама подтвердила, что дверь в комнату моей сестры была замкнута ею в эту ночь изнутри. Окна были, по старинному, со ставнями, которые запирались каждый вечер крепкими железными болтами. Стены и полы были всюду старательно исследованы и нигде не оказалось ничего подозрительного. Камин довольно широк, но он заделан четырьмя железными перекладинами. Таким образом, оказывалось, что моя сестра была совершенно одна, когда встретила свою неожиданную смерть. Кроме того, не было никаких знаков насилия на ее теле.

— Не было ли отравления?

— Доктора высказались в отрицательном смысле.

— А вы сами чем объясняете кончину вашей несчастной сестры?

— Я убеждена, что сестра моя умерла от испуга и нервного потрясения, хотя я решительно не могу понять, что именно ее испугало до такой степени.

— В то время стоял цыганский табор возле дома?

— Да. Цыгане почти всегда стояли у нас табором.

— А в каком смысле вы поняли фразу насчет банды — «Пестрой банды»?

— Я сама не знала, как их понять. Иногда я начинала думать, что эти слова были просто предсмертным бредом, а потом думала, что они могли быть намеком на банду или шайку бродяг, может быть, тех же самых цыган, кочевавших по нашим владениям. Или, может быть, сестра говорила о тех пестрых платках, которыми цыганки повязывают голову.

Гольмс покачал головой с видом человека, далеко неудовлетворенного этими объяснениями.

— Тайна остается тайной, — заметил он. — Будьте добры, продолжайте.

— С тех пор прошло два года, и моя жизнь за этот период до последнего времени была одинока и печальна, как никогда. Но месяц тому назад один дорогой друг, которого я знала много лет, сделал мне честь предложить свою руку и сердце. Его имя — Эрмитэдж, Перси Эрмитэдж, второй сын м-ра Эрмитэджа из Крэн Уатера, близ Ридинга. Отчим ничего не имеет против моего выбора, и весной мы будем обвенчаны. Два дня назад в западном крыле дома началась необходимая перестройка, стену в моем спальной разломали и я принуждена была переселиться в комнату сестры, где она скончалась, спать на той постели, где спала она. Вообразите же себе мой ужас, когда сегодня ночью, в то время, как я лежала в постели без сна и вспоминала трагическую кончину сестры, я вдруг услышала среди ночного безмолвия тихий свист, который был вестником смерти для моей бедной сестры. Я вскочила с постели и зажгла лампу, но в комнате не было никого. Я была слишком потрясена, чтобы снова лечь спать, а потому оделась, и как только рассвело, тихонько вышла из дома, наняла повозку в трактире, который стоит против нас, и отправилась в Литергид, а оттуда к вам, чтобы все рассказать и спросить вашего совета.