Рекс Стаут - Кровь скажет Страница 2

В дверях что-то щелкнуло. На третий щелчок я нажал на ручку и вошел. К моему изумлению, внутренняя прихожая была не кремовая, а темно-красного цвета с черными окантовками панелей, а дверь лифта была из нержавеющей стали. Когда я нажал на кнопку и дверь отворилась, вошел внутрь и нажал уже на кнопку четвертого этажа, я практически не слышал звука вибрации, можно сказать, полная противоположность подъемнику у нас на Тридцать пятой Западной улице, которым всегда пользуется Вулф и никогда не пользуюсь я.

Выйдя из лифта, я снова поразился: поскольку Бэнс заговорил о студии, я ожидал почувствовать запах холста и увидеть сборище изображений Бэнса, но с первого взгляда мне показалось, что я попал на склад роялей и пианино. В большой комнате их стояло три штуки.

Стоящий там человек заговорил лишь тогда, когда мои глаза остановились на нем.

Маленького роста, но зато со слишком большим носом для его очень гладкого лица без морщин и выдающимся вперед тяжелым подбородком, он был далеко не представительным экземпляром человеческого рода, но зато его одежда – шелковая рубашка кремового цвета и коричневые в обтяжку брюки – были безукоризненны. Он наклонил набок голову, кивнул и сказал:

– Я узнаю вас. Ваш портрет был напечатан в журнале «Фламинго».

Он приблизился на один шаг:

– Что вы такое говорили о галстуке? Позвольте на него взглянуть.

– Это тот, который вы мне послали.

Он нахмурился:

– Тот, который я вам послал?

– Похоже, что произошла какая-то накладка. Вы Джеймс Невилл Бэнс?

– Да, разумеется.

Я достал из кармана конверт и записку и протянул их ему.

– В таком случае это ваши письменные аксессуары, – спросил я, не подыскав более подходящего слова.

Он собрался забрать их у меня, но я задержал его руку. Он издали прочитал адрес на конверте, прочитал записку и спросил, с хмурым видом подняв на меня глаза:

– Что это за игра?

– Я прошагал сюда почти две мили, чтобы выяснить.

И я достал из бокового кармана галстук.

– Он находился в конверте. Это ваш галстук?

Я позволил ему взять его в руки и чуть ли не обнюхать.

– Откуда такое пятно?

– Понятия не имею. Это ваша вещь?

– Да. Я хочу сказать, должно быть…

Он пожал плечами:

– Тот же фасон, да и расцветка… Они ее оставили специально для меня. Или считалось, что оставили.

– Вы отправили галстук мне в этом конверте?

– Нет, для чего бы…

– Вы звонили мне сегодня утром с просьбой галстук сжечь?

– Нет. Вы получили галстук сегодня?

Я кивнул:

– Да, утром. А телефонный разговор состоялся в четверть десятого. У моего собеседника был скрипуче-писклявый голос, который потребовал, чтобы я сжег вложение в конверт. У вас нет ли поблизости вашей фотографии?

– Зачем?.. Да. Но для чего?

– Вот вы меня узнали, а я вас не узнал. Вы спрашиваете, что это за игра? Я тоже. А что если вы вовсе не Бэнс?

– Что за нелепое предположение!

– Возможно, но почему бы мне не пошутить?

Он собирался объяснить, почему, но передумал. Пройдя через все помещение, он обошел кругом пианино и приблизился к полкам, прикрепленным к стене, взял что-то с одной из них и вернулся ко мне. Это была тоненькая книжечка в кожаном переплете, на которой было вытеснено золотом: «Музыка будущего Джеймса Невилла Бэнса». Внутри две первые страницы были пустыми, на третьей внизу имелись всего лишь два слова «Частное издание», а на четвертой портрет автора.

Одного взгляда было достаточно.

Я положил книжечку на ближайший столик.

– О'кей, удачная фотография. Какие идеи, соображения?

– Откуда они могут у меня быть?

Он возмущенно пожал плечами:

– Галстук должен быть моим. Впрочем, это я смогу проверить. Пошли.

И снова вздохнул:

– Какое-то безумие!

Он снова двинулся в конец помещения, я шел следом, обошли второе пианино, за которым начиналась винтовая лестница, впрочем, слишком широкая для обычной винтовой, с устланными ковром ступеньками и полированными деревянными перилами. У подножия я увидел дальний край просторной общей комнаты, Бэнс повернул направо через распахнутую дверь, и мы очутились в спальне. Он быстро прошел еще к одной двери, открыл ее и остановился в двух шагах от порога. Это было подобие стенного шкафа для одежды, устроенного в отдельном помещении. Один мой друг как-то сказал мне, что гардеробная женщины расскажет вам о ней больше всех остальных комнат дома, и если это распространяется так же на мужчин, я получил возможность узнать полную характеристику Джеймса Невилла Бэнса. Но меня интересовали только его галстуки. Они висели на вешалке в правом углу, их было три ряда. Целый ассортимент, некоторые кремовые с коричневым, но не только такие. Бэнс прощупал пальцами часть одного ряда, пересчитал, еще раз пересчитав повернулся и вышел из своей гардеробной, с уверенностью заявил:

– Это мой галстук. У меня их было девять, один я кому-то отдал, а тут их всего семь.

Он потряс головой:

– Ничего не понимаю… Какого черта…

Эти восклицания повисли в воздухе.

– И ваша бумага и конверт?

– Да, конечно.

– Ну а телефонный звонок с распоряжением сжечь галстук? Скрипучий голос?

– Да-да. Вы уже спрашивали меня, есть ли у меня какие-то дела или соображения. А у вас?

– Возможно появятся, но они будут дорого стоить. Я работаю у Ниро Вулфа, я стану расходовать его время, так что счет вам не доставит радости. Вы должны знать, у кого имеется доступ к вашим письменным принадлежностям и этой гардеробной, ну и вам придется поразмыслить о том, кто и почему. Галстук вам не понадобится. Он прибыл ко мне по почте, так что фактически и по закону он находится в моем владении. И я должен его хранить.

Я протянул руку:

– Если вы не возражаете!

– Да, да, конечно.

Он отдал его мне:

– Но я мог бы… Вы ведь не собираетесь его сжечь?

– Нет, конечно.

Я сунул галстук в боковой карман, конверт и записка уже лежали в моем нагрудном кармане:

– У меня имеется небольшая коллекция сувениров. Когда у вас появится…

Где-то прозвучал звонок, какой-то музыкальный мотивчик, возможно, музыка будущего. Бэнс нахмурился, повернулся и пошел назад, я, разумеется, следом. Мы пересекли общую комнату и оказались еще у одной двери, которую он и отворил. Там, в маленькой прихожей, находились двое мужчин, один невысокий коренастый парнишка в рубашке с короткими рукавами и штанах из грубой холщовой ткани. Второй, тоже коренастый, но высокий, был типичным полицейским.

– Да, Берт? – спросил Бэнс.

– Этот полицейский, – сказал коротышка, – хочет попасть в квартиру миссис Кирк.

– Зачем?

Заговорил верзила:

– Просто посмотреть, мистер Бэнс, Я на патрульной машине и получил вызов. Возможно, ерунда, обычно так и бывает, но я обязан посмотреть. Извините, что приходится вас беспокоить.

– Что посмотреть-то?

– Не знаю. Возможно, ничего, как я уже сказал. Просто убедиться, что все в порядке. Закон и порядок.

– Очень хорошо, но почему там не должно быть порядка? Это мой дом, офицер.

– Да-а, знаю. А это моя работа. Я получил сигнал, и сделаю так, как мне сказано. Когда я позвонил к Киркам, мне никто не ответил, тогда я вызвал управляющего домом. Пустая формальность, конечно. Я уже говорил, что не хотелось бы вас беспокоить, но…

– Ну ладно. Берт, у вас есть ключ?

– Да, сэр.

– Позвоните, прежде чем… – хотя нет. Лучше я сам пойду.

Он решительно шагнул через порог, а когда и я оказался снаружи, запер дверь. После того, как мы вчетвером втиснулись в кабину лифта, туда бы и мышь не влезла. Когда кабина остановилась на втором этаже, я вышел вместе со всеми, прошел с ними в другую небольшую гостиную. Бэнс нажал кнопку на косяке двери; обождал с полминуты, нажал вторично, продержав на ней палец секунд пять, подождал уже подольше.

– Олл-райт, Берт, – произнес он и отступил в сторону. Берт вставил ключ в замок, рэвсоновский, как я заметил, повернул его, нажал на ручку, отворил дверь и пропустил вперед Бэнса. За ним вошел полицейский, а за ним уж я. Сделав два шага, Бэнс остановился, оглянулся на нас и повысил голос:

– Бонни! Это Джим.

Я первым заметил голубую домашнюю туфельку, надетую на женскую ножку, высунувшуюся из-под края кушетки. Я автоматически двинулся было вперед, но тут же резко остановился. Пусть полицейский первым сделает открытие. Он сделал, он тоже все это увидел и пошел к кушетке, а когда достиг ее края, буквально остолбенел, едва слышно пробормотав:

– Боже всемилостивый!

И продолжал стоять, глядя вниз.

Тогда прошел вперед и я, и Бэнс.

Когда Бэнс увидел полностью всю картину, он на какое-то мгновение замер, издав звук, похожий на лягушечье кваканье, потом из его горла вырвалось нечто, вроде икоты или предсмертного хрипа, и он тут же рухнул на пол. Это не был обморок, просто у него подкосились ноги. Удивляться не приходилось. Даже свежая кровь на живом лице выглядит устрашающе, а когда лицо мертвое, наполовину покрытое запекшейся кровью, колени хоть у кого подогнутся!