Винтовая лестница. Стена - Мэри Робертс Райнхарт Страница 2

мне честь, что никогда, несмотря на происшедшее, я не обвиняла ни Хэлси, ни Гертруду за то, что они привезли меня туда. И еще одно: все эти катастрофы привели меня к выводу, что от своих предков, носивших овечьи шкуры и добывавших пищу охотой, я унаследовала инстинкт преследования своей жертвы. Если бы я была мужчиной, мне следовало бы гоняться за преступниками с таким же упорством, как мой предок в овечьей шкуре преследовал дикого кабана. Но я — незамужняя женщина, и это, возможно, моя первая и последняя встреча с преступлением. Еще нужно сказать: могло бы случиться так, что это происшествие стоило бы мне жизни.

Имение принадлежало президенту Торгового банка Полу Армстронгу, который то лето проводил со своей женой и дочерью на Западе. С ними был и доктор Уолкер, домашний врач Армстронгов. Хэлси был знаком с Луизой Армстронг и зимой уделял ей довольно много внимания, но он часто уделял внимание кому-то, и я не придавала этому особого значения, хотя Луиза была очаровательной девушкой. Я знала о мистере Армстронге лишь постольку, поскольку он был связан с банком, куда дети вложили большую часть своих денег. Еще была какая-то неприятная история с его сыном, Арнольдом Армстронгом, который якобы подделал подпись своего отца на какой-то банковской бумаге, стоившей значительную сумму денег. Однако история эта меня особенно не интересовала.

Избавившись от Хэлси и Гертруды — они отправились на вечеринку, — в первый день мая мы переехали в Солнечное. Дорога была ужасная, примерно в миле от дома мы застряли в непролазной грязи. Лидди, выросшая в городе и привыкшая к мощеным дорогам, несколько погрустнела.

Первая ночь на новом месте прошла относительно спокойно, и я была очень довольна. Жизнь в деревне при благоприятных обстоятельствах может быть очень приятной: воздух был напоен ароматами, в темноте стрекотали кузнечики, не пахло бензином, выхлопными газами, не мчались по улицам авто. Однако после этой ночи мне ни разу не довелось класть голову на подушку и оставаться уверенной, что она останется на ней до утра или вообще сохранится у меня на плечах.

На следующее утро Лидди и моя экономка, миссис Ролстон, из-за чего-то поспорили, и миссис Ролстон покинула нас одиннадцатичасовым поездом. После ленча Берк, наш дворецкий, неожиданно заболел — прострел в пояснице, который все время усиливался, едва только я приближалась к нему. Во второй половине дня и он отправился в город. В эту ночь у нашей кухарки родила сестра, и кухарка, увидев в моих глазах неуверенность, тут же добавила, что она родила двойню. Короче, в полдень следующего дня мы с Лидди остались в усадьбе вдвоем. И это в доме, где было двадцать две комнаты и пять ванных.

Лидди тут же заявила, что нам следует вернуться в город, но мальчик, который принес нам молоко, сказал, что Томас Джонсон, дворецкий Армстронгов, работает официантом в Гринвуд-клубе и может согласиться вернуться на свою прежнюю должность. Мне, как всегда, было неудобно переманивать чужую прислугу. Но он работал не на частного хозяина, а на учреждение, а это совсем другое дело, свидетельством чему является то, как мы относимся к железным дорогам или к общественному транспорту. Поэтому я позвонила в клуб, и на следующий день, примерно в восемь утра, Томас Джонсон пришел к нам. Бедный Томас!

Ну, хорошо. Я наняла Томаса, пообещав ему огромные деньги. Томас был седовласым и немного сгорбившимся, но полным достоинства пожилым человеком. Он изъявил желание жить только в домике садовника.

— Я ничего не хочу сказать, мисс Иннес, — неуверенно говорил он, держась за ручку двери, — но в последние несколько месяцев здесь происходит что-то странное. То одно, то другое. То дверь скрипнет, то окно само закроется. Это бы все ничего. Но когда двери и окна начинают выкидывать всякие штучки в доме, где никого нет, это значит, что Томас Джонсон не должен спать в этом доме.

Лидди, которая буквально не отходила от меня все это время и боялась своей собственной тени, тихонько вскрикнула и сделалась желто-зеленой. Но меня не так легко испугать.

Напрасно я говорила Томасу, что мы одни в доме и что он должен побыть с нами хотя бы эту ночь. Он был вежлив, но тверд. Он сказал, что если я дам ему ключ, он придет к нам рано утром и приготовит завтрак. Я стояла на огромной веранде, смотрела, как он, шаркая ногами, уходит от нас по тенистой дороге, и испытывала двойственное чувство — возмущение по поводу его трусости и благодарность за то, что он согласился у нас работать. И мне не стыдно сказать, что, войдя в дом, я дважды повернула ключ в дверях холла.

— Запри все окна, двери и ложись спать, Лидди, — строго сказала я. — У меня мурашки бегают по коже, когда вижу, как ты дрожишь от страха. В твоем возрасте можно быть и умнее. — Когда я говорю Лидди о ее возрасте, она берет себя в руки. Она уверяет, что ей нет сорока. А это полнейший абсурд. Ее мать была кухаркой у моего деда, и Лидди должна быть по крайней мере моей ровесницей, если не старше. Но в эту ночь она так не поступила.

— Вы не можете просить меня все запереть, мисс Рэчел! — возразила она дрожащим голосом. — В гостиной и бильярдной дюжина застекленных дверей, и все они выходят на крыльцо. А Мэри Энн сказала, что прошлой ночью, когда она запирала кухонную дверь, у конюшни ходил какой-то мужчина.

— Мэри Энн просто дура! — возразила я ей строго. — Если бы там был человек, то она пригласила бы его на кухню и накормила бы остатками обеда, как это она всегда делает. А теперь не будь смешной. Все запри и иди спать. А я немного почитаю. Но Лидди крепко сжала губы, не двигаясь с места.

— Я не пойду спать, — отрезала она, — а пойду собирать вещи и завтра же уеду отсюда!

— Ты не сделаешь этого, — быстро парировала я. Я и Лидди часто выражали желание расстаться друг с другом, но когда этого хотела она, я была против. И наоборот. — Если ты боишься, я пойду с тобой, но, пожалуйста, не прячься за мою спину.

Этот дом был типичным летним домом довольно больших размеров. Везде, где возможно, архитектор пытался обойтись без стенок, используя вместо них арки и колонны. Создавалось впечатление прохлады и простора, но не уюта. Когда мы с Лидди переходили от одного окна к другому, нашим голосам вторило эхо, что вызывало довольно