Друг вице-короля, или Король мошенников - Гай Ньюэлл Бусби Страница 2

поручив коня заботам проводника, я поплыл к таинственному зданию. Лодка причалила у ступеней, ведущих на широкую каменную эспланаду, которая, насколько я видел, окружала дом. Среди купы деревьев возвышался дворец — причудливый образчик восточной архитектуры, увенчанный многочисленными башенками. Не считая растительности и синего неба, все вокруг было ослепительно-белым и на фоне темной зелени пальм производило удивительное впечатление.

Подгоняемый крайним любопытством, я выскочил из лодки и поднялся по ступеням, точь-в-точь счастливый принц, знакомый нам еще по детским сказкам. Должно быть, он чувствовал себя точно так же, когда обнаружил зачарованный замок в лесу. Я достиг верха лестницы, и — к моему невероятному удивлению — в воротах с поклоном показался слуга-англичанин.

— Завтрак подан, — сказал он, — и хозяин ожидает вашу светлость.

Хоть я и подумал, что лакей, должно быть, ошибся, но ничего не сказал и пошел вслед за ним по эспланаде, в красивую арку, на вершине которой прихорашивался павлин. Один за другим мы миновали дворики, вымощенные все тем же белым мрамором, затем вошли в сад, где фонтан журчал в тон шелестящим фикусам и гранатовым деревьям. Наконец я ступил на веранду главного здания.

Его превосходительство вице-король!

Отодвинув занавеску, которая висела в украшенном изящной резьбой дверном проеме, слуга пригласил меня войти и немедленно объявил:

— Его превосходительство вице-король!

Разница между ослепительной белизной мрамора и прохладной комнатой почти европейского вида, в которой я вдруг оказался, так меня ошеломила, что я даже смутился и едва успел вернуть себе присутствие духа, когда передо мной появился хозяин дома. Еще один сюрприз! Я ожидал увидеть местного жителя, а он оказался англичанином.

— Я в неоплатном долгу перед вашим превосходительством за то, что вы почтили меня своим визитом, — произнес он, протягивая руку. — Жалею лишь, что не успел получше приготовиться.

— Не говорите так, — попросил я. — Это мне следует извиняться. Боюсь, я вторгся к вам незваным. По правде говоря, я заблудился и оказался здесь случайно. По глупости я отправился на дальнюю прогулку без проводника, так что в случившемся мне следует винить лишь самого себя.

— В таком случае я должен поблагодарить судьбу за благосклонность, — отозвался хозяин. — Но что же я держу вас в дверях. Вы наверняка устали и проголодались после долгого пути, а завтрак, как видите, уже на столе. Давайте закроем глаза на условности и приступим к еде без дальнейших вступлений.

Получив мое согласие, он позвонил в маленький гонг рядом, и слуги под предводительством лакея, встретившего меня на берегу, тут же явились на зов. Мы уселись за стол и немедленно приступили к завтраку. За едой я получил прекрасную возможность изучить хозяина дома, который сел напротив: свет, пробивавшийся сквозь джильмил[1], падал на его лицо. Хотя в памяти моей жива эта сцена, я сомневаюсь, что смогу дать удовлетворительное описание человека, чей облик с тех пор сделался для меня ночным кошмаром. Ростом он был не больше пяти футов двух дюймов. Широкие плечи говорили бы о недюжинной силе, если бы не уродство, которое совершенно портило общее впечатление. Бедняга страдал от сильнейшего искривления позвоночника, и огромный горб между плечами придавал ему самый отталкивающий вид. Но с наиболее серьезными затруднениями я сталкиваюсь, когда пытаюсь описать лицо. Даже и не знаю, как выразиться понятнее. Начнем с того, что вряд ли я погрешу против истины, если скажу, что у него была едва ли не самая красивая наружность из всех моих знакомых. Безупречные черты лица напоминали статую греческого бога Гермеса — если хорошенько подумать, вряд ли стоит удивляться такому сходству. Широкий лоб был увенчан шапкой темных, почти черных, волос, большие глаза смотрели мечтательно, тонкие брови казались нарисованными, нос — самая заметная черта лица — наводил на мысль о великом Наполеоне. Рот был маленький, но решительный, уши крошечные, как у истинной английской красавицы, посаженные ближе к голове, чем обычно бывает. Но больше всего меня поразил подбородок. Не оставалось никаких сомнений, что его обладатель привык повелевать. Подбородок принадлежал человеку с железной волей, которого не отвратят с пути никакие препятствия. Далее — изящные небольшие руки, пальцы тонкие, как у художника или музыканта. В целом он производил необыкновенное впечатление, и, один раз увидев, его непросто было забыть.

За завтраком я поздравил хозяина с обладанием такой роскошной резиденцией — ничего подобного я прежде не видел.

— К сожалению, — ответил он, — дом принадлежит не мне, а нашему общему другу магарадже. Его высочество, зная, что я ученый и затворник, был так любезен, что позволил занять часть дворца. Сколь велика его любезность, можете судить сами.

— То есть вы занимаетесь наукой? — спросил я, начиная постепенно понимать, что к чему.

— Довольно поверхностно, — ответил он. — Иными словами, я приобрел достаточно знаний, чтобы сознавать собственное невежество.

Я осведомился, чем он интересуется больше всего. Оказалось, что фарфором и индийским искусством. О том и о другом мы беседовали около получаса. Я убедился, что он настоящий знаток — и тем более это осознал, когда после завтрака хозяин отвел меня в смежную комнату, в которой держал шкафы с драгоценными образцами. Я никогда прежде не видел подобной коллекции. Ее объем и исчерпывающая полнота были поразительны.

— Но, разумеется, вы не сами собрали все это? — удивленно спросил я.

— За некоторыми исключениями — сам, — ответил он. — Я посвятил индийскому искусству много лет. Мое затворничество объясняется тем, что я занят написанием книги, которую надеюсь издать в Англии в будущем году.

— То есть вы намерены посетить Англию?

— Если я закончу книгу вовремя, — сказал он, — то приеду в Лондон в конце апреля или в начале мая. Кто же откажется побывать в столичном городе ее королевского величества в дни столь радостного и благоприятного события?

Он взял с полки маленькую вазу…

С этими словами он взял с полки маленькую вазу и, как будто желая переменить тему, рассказал мне ее историю и описал прелести. Трудно было представить более странную картину, нежели зрелище, которое представилось моим глазам в ту минуту. Его длинные пальцы держали вазу бережно, как бесценное сокровище, в глазах горел огонь настоящего коллекционера, каким можно лишь родиться, но нельзя стать. Когда он перешел к повествованию о долгой погоне за упомянутым образчиком и, наконец, о счастливом завершении трудов, его голос слегка задрожал от волнения. Я слушал с огромным интересом — после чего совершил самый безумный поступок в своей жизни. Покоренный обаянием хозяина, я сказал: