Анна Литвинова - Трансфер на небо Страница 20

Опер сделал паузу и тут же с официального тона перескочил на удивительно человечный:

– У вас прямо-таки камень с души свалится, обещаю вам, Анжелочка.

– Игорька убили, – вдруг вымолвила девушка, и тут как будто это известие наконец по-настоящему достигло ее измученного мозга. Лицо закаменело. По щекам сами собой потекли слезы. Анжела их не вытирала, только глядела прямо перед собой, а слезы все катились и катились по ее щекам. Потом, наконец-то сообразив, что на нее, плачущую, с холодным любопытством смотрят трое совершенно незнакомых, посторонних мужчин, Анжела закрыла лицо руками и зарыдала еще пуще.

– Как вы думаете, – вполголоса спросил Костик у Опера, – можно ее сейчас допрашивать?

– Нужно, – тихо, но твердо заявил оперативник и добавил: – Ну-ка, сгоняй, притащи ей воды.

Костик мгновенно испарился – кажется, он, в отличие от Опера, и представления не имел, как приступить к допросу подозреваемой.

Варвара сочувственно посматривала на Анжелу. Та захлюпала, зашмыгала носом, Варя протянула ей бумажный носовой платок, которые у нее всегда были при себе в кармане куртки. Девушка автоматически поблагодарила и принялась вытирать слезы и сморкаться. Лицом она, с первого взгляда, показалась Варваре неотличимым ксероксом со Снежаны. Такая же вроде безмозглая фотомодель – кукольная крашеная блондинка. Правда, совсем не длинная и ногастая, а наоборот, маленькая, миниатюрная, «карманная». И, приглядевшись, Варя поняла, что Кондакова все-таки отличается от Снежаны и, кажется, в лучшую сторону. Та была пробка пробкой, а у этой особы в глазах светится природный ум. А ум у женщины подразумевает хитрость, и, значит, все то горе, которое Анжела демонстрировала тут перед ними, могло оказаться всего лишь хорошо разыгранным спектаклем. И она, Анжела, действительно могла зарезать собственного мужа. Тем более что львиная доля бытовых убийств – хорошо знала Варя и в теории, и уже по кое-какому практическому опыту – совершается половыми партнерами убитых. И при таких преступлениях первый же подозреваемый, которого берутся отрабатывать оперативники и следователи, это супруг или сожитель погибшего. Сотрудники органов редко промахиваются – очень часто такие убийцы раскалываются немедленно. Да к тому же у Анжелы Кондаковой имелся замечательный мотив, которого не было ни у кого из присутствующих здесь, на базе: материальный. Она наследовала все имущество и ценности убитого, а материальных благ, Варя не сомневалась, молодой футболист сумел, несмотря на возраст, накопить преизрядное количество.

Однако Анжела, конечно, выглядела действительно потрясенной происшедшим. И Варя никак не могла понять: что это было – искреннее чувство или же искусная игра?

А тут и следователь подоспел со своим стаканом, полным ледяной воды. Протянул вдове.

– Спасибо, – механически поблагодарила она и принялась пить.

Зубы постукивали о стакан, влага проливалась на подбородок, и опять Варя не могла понять: что это – представление? Или – все всерьез?

Анжела утерлась Вариным платком и отдала стакан следователю.

– Анжела, – вдруг мягко-мягко проговорил Опер, – а вы загорели. Вы ведь отдыхали?

– Да, – прошелестела та.

– Говорят, вы в отпуске были? – ласково спросил Опер.

– Да, – выдавила из себя жена Кондакова.

– Где же вы побывали?

Оперативник выглядел чрезвычайно участливым, и, если бы Варя уже не изучила в деталях его повадки, она запросто могла бы принять эту участливость за чистую монету. Как, наверное, и обманулась в отношении его Анжела.

– На Шри-Ланке, – вздохнув, сказала Кондакова. И зачем-то добавила: – Это остров Цейлон.

– А вы ведь вроде бы собирались сегодня утром прилететь?

Опер (человек и на вид, и по сути, в общем-то, циничный) был сейчас само сострадание.

Кондакова кивнула:

– Да. И Игорек меня встретить хотел. В аэропорту. А потом бы мы с ним в Питер поехали…

Она судорожно всхлипнула.

– А почему же вы переменили свои планы?

– Я… – жена убитого Кондакова прерывисто вздохнула, – я не в ту сторону время посчитала… Думала: прибавлять надо время. А его, оказывается, отнимать нужно. Ведь Цейлон восточнее Москвы. Как Япония. А не западней. Ну, вот и получилось, что я не в одиннадцать утра сегодня прилетела, а вчера в одиннадцать ночи…

«Я думала, она умная, – мелькнуло у Варвары, – а она такая же овца, как Снежана. Надо же: забыть, в какую сторону планета вертится. И где Цейлон находится. Одно слово – жена футболиста!.. Или это она просто хитрит, морочит нам голову, играет в недалекую простушку?»

А Опер все гнул свою линию.

– Значит, – ласково проговорил он, – вы прилетели в Москву вчера вечером. Около двадцати трех часов по московскому. Вы куда прибыли, в Шереметьево?

Девушка кивнула.

– Да. В Шереметьево-один. Это потому что чартер.

– А где же тогда ваши вещи?

– Я их в камере хранения оставила.

– Зачем?

– Нам же дальше в Питер надо было лететь. Тоже из Шереметьева-один. С Ига-арьком…

Рот Анжелы снова скривился, и она, кажется, собралась опять заплакать.

– А вас в Шереметьеве, в аэропорту, кто-нибудь встречал?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Никто-никто? – уточнил Опер.

– Не-ет.

– А подружку вашу?

– Какую подружку?

– Да Лену, из Петербурга, – вовремя встрял Костик. – Вы ведь с ней прилетели?

Опер бросил на следователя поощрительный взгляд.

– Ну, с ней, – кивнула Анжела, – а откуда вы это-то знаете?

– Да мы многое, Анжелочка, знаем, – с умудренным видом покачал головой Опер. – Так ее, Лену вашу, тоже никто не встречал?

– Ну, ее и не должны были. Она сразу из Шереметьева в Питер улетела.

Опер со следователем переглянулись – покуда показания Анжелы совпадали с теми данными, которые им удалось собрать.

– А вы, Анжелочка, что же? – продолжал осторожный допрос Опер. – Вы на такси сюда доехали?

Кондакова кивнула.

– Сколько заплатили?

– Пятьдесят долларов.

– Досюда, до базы?

Девушка кивнула.

– По-моему, переплатила, – сказал Опер, обращаясь к следователю.

– Время-то ночное, – защитил Кондакову Костик. – А таксисты в Шереметьеве известные рвачи.

Варвара понимала: оперативник изо всех сил превращает допрос в обычный, вроде бы бытовой разговор, а следователь по мере сил пытается подыгрывать ему. В такой обстановке подследственному разговориться проще. Да и ПРОговориться – тоже.

– А примерно в котором часу вы из аэропорта выехали? – невзначай спросил следователь.

– В час ночи, наверно…

– А что ж так поздно? Самолет ведь по расписанию прилетел? В одиннадцать?

– Да пока то, пока се… Паспортный контроль, багаж, на таможне еще шмонали… А может, я и полпервого поехала… Я не помню… Да какая разница!

– А во сколько вы, Анжела, сюда, на базу, подъехали?

– Да я на часы не смотрела…

– Сюда от Шереметьева езды, наверно, километров шестьдесят, так? Вы ведь никуда не заезжали?

– Нет, – помотала головой Анжела.

– Ну, значит, наверно, вы тут часа в два оказались?

– Да, примерно, – пожала плечами Кондакова, – а что?

Словно не замечая ее вопроса, Опер продолжал:

– А где вы машину отпустили?

– У ворот базы.

– Чего ж дальше-то не проехали? Прямо к корпусу?

– А зачем? – искренне удивилась Кондакова. – Вещей у меня с собой не было, а здесь, на базе, меня никто не тронет. Пройтись хотелось по свежему воздуху. Да и сторожа этого пока добудишься…

– Значит, сторож даже не видел, как вы приехали?

– Да не было его! Или спал. Я под шлагбаумом пролезла и к корпусу пошла. И меня никто не остановил.

– А здесь, в корпусе? Вы никого по дороге не встретили?

Кондакова покачала головой.

– Нет, никого.

– И вы сразу в комнату мужа пошли?

Кондакова закивала. Глаза ее потихоньку стали снова заполняться слезами.

– А откуда вы узнали, в каком конкретно помещении он проживает?

– Он всегда здесь в одной и той же комнате ночует. Я ведь была у него уже тут. Два раза…

Девушка смолкла, и Опер ласково продолжил за нее:

– Значит, вы вошли в корпус. И вы что-то увидели?

– Да, – выдавила из себя Анжелика, – я заглянула в коридор с лестницы и сразу мужа увидела… Он шел по коридору… Быстро… Голый… То есть в одних трусах…

– Он что, вас не заметил?

Кондакова замотала головой.

– Я за угол спряталась. На лестнице… А потом… Потом он шмыг – и в другую комнату зашел… Не в свою… Ну, я к той двери и подошла, потихоньку… Я думала, он там со своим другом, Карповым, выпивает… Ну, я потихоньку подошла к двери и слышу: он там, – лицо девушки передернулось гримасой отвращения, – возится… Бормочет: «Давай, мол, Снежанка»… Типа: «Да брось ты…» Типа: «Не ломайся, давай еще разик, как встарь…»

– А вы уверены, что это он был? А не Нычкин, например?

– Да что ж я, голоса его, что ли, не узнаю! Муж ведь!.. Гадость какая!.. О-ох!..