Эли Бертэ - Присяжный Страница 20

– А тебе что за дело? Они теперь на каждом шагу. Прощай, Пальмира, писать мне незачем, я или пришлю за тобой, или сам приеду.

В ту минуту, когда Батист уже готов был ударить по лошадям, де ла Сутьер нагнулся и сказал глухим голосом:

– Берегитесь обе. Особенно ты, Женни, – прибавил он, обратив на швею взор, исполненный ненависти.

Ни одна из девушек ему не ответила, и коляска стала удаляться. Батист еще несколько раз оборачивался посмотреть на жандармов. Де ла Сутьер с тоскливым чувством следил за экипажем. Он как будто опасался, что какое-нибудь неожиданное событие вынудит Батиста повернуть обратно. Когда лошади исчезли за поворотом, вздох облегчения вырвался из его груди.

Жандармы стояли на одном месте, по-видимому, в ожидании чего-то. Заметив, что он сам делается предметом их внимания, де ла Сутьер поспешно вернулся в парк, встал за живой изгородью, которая шла вдоль дороги, и, раздвинув ветви, снова стал следить за людьми, присутствие которых внушало ему немалые опасения. Между тем на дороге показалось еще несколько человек. Они несли что-то тяжелое и осторожно положили свою ношу на телегу. Де ла Сутьер понял, в чем дело, и кровь застыла у него в жилах.

Несчастный убийца не в силах был этого вынести. Судорожно прижав руки к лицу, он со стоном опустился на землю. Когда же спустя довольно продолжительное время он собрался с духом и опять взглянул в сторону брода, телега уже ехала по дороге к Б***. Один только жандарм отделился от них и скакал к Рокрольскому замку. Де ла Сутьеру пришла мысль, что жандарму дано распоряжение схватить его, но он тотчас сообразил, что подозревать его никто не мог. Вскоре он совсем успокоился и вышел на аллею, где его и догнал жандарм.

– Мое почтение! Вам, вероятно, известно, что вчера вечером близ вашего дома было совершено преступление?

– Какое преступление? – спросил де ла Сутьер, потупив взор. – У меня больной на руках, Арман Робертен, которого вчера чуть не убил бык. Мне некогда было интересоваться тем, что происходит по соседству.

– Месье Робертен… очень приличный молодой человек. Да-да, я знаю об этом деле. Черт возьми! Видно, этот брод – недоброе место для молодых господ. Два несчастных случая в течение нескольких часов. – И жандарм рассказал, как поблизости от брода был ограблен и убит сборщик податей.

– Ограблен… убит? – повторял де ла Сутьер с весьма естественным смущением.

– Нашли тело. Бедный Бьенасси, верно, напрасно выставил напоказ мешки с казенными деньгами. Эта неосторожность имела для него роковые последствия.

– Как, украдены деньги, которые он вез из Салиньяка?

– Зачем было его убивать, если не для грабежа?

Это новое для де ла Сутьера обстоятельство совершенно сбило его с толку.

– Вы удивлены, не правда ли? – продолжал жандарм. – Давно уже в нашем краю не совершалось столь дерзкое преступление. Но дайте срок, и мы поймаем разбойника. Я хотел лишь узнать, не видели ли вы или ваши люди чего-нибудь, что могло бы навести правосудие на след злодея?

– Я ничего не видел и не слышал, – ответил де ла Сутьер спокойно, – отсюда до брода добрых четверть лье. Сборщик податей проезжал тут вчера утром и сказал мне несколько слов по поводу еще не внесенных мною денег…

– Он говорил вчера то же самое по меньшей мере нескольким десяткам человек, – перебил жандарм, – посмотрим, что скажут ваши люди.

– Они к вашим услугам.

Разговаривая, они дошли до конца аллеи и оказались во дворе замка. Нечистая совесть внушала де ла Сутьеру опасения, что какое-нибудь мелкое обстоятельство может раскрыть его тайну. Однако его страх оказался безосновательным. Слуги ничего не знали о печальном событии. Многие видели сборщика податей и даже говорили с ним, но ничего решительно не знали о трагедии, стоившей ему жизни. После бесплодного допроса жандарм уехал.

«Ничего не понимаю, – подумал де ла Сутьер. – Одно ясно: опасность миновала».

Х

Франсуа Шеру

Если предыдущая ночь для семейств де ла Сутьера и Бьенасси была полна жестоких мучений, то бывший каторжник Франсуа Шеру считал, что ему наконец улыбнулась удача. Он вернулся в свой дом, запер дверь и ощупью добрался до стула. Огонь разводить не стал, опасаясь привлечь внимание случайного прохожего. Неподвижно сидя в темноте, он ощупывал сквозь толстые холщовые мешки большие пятифранковые монеты. Безграничная радость наполнила его сердце. Развязав мешки, он засунул руки в груды.

Так прошла первая часть ночи. Бывший каторжник без всяких угрызений совести наслаждался своим занятием. Он не знал об ужасной судьбе сборщика податей, к тому же эти деньги принадлежали казне, то есть, по его понятиям, никому, и он без труда пришел к заключению, что имеет на них полное право. Проснулся он, как обычно, с первыми лучами солнца и первым делом снова ощупал свой клад. Чтобы лучше рассмотреть его, Шеру подошел к узкому маленькому окошку. Он вертел, нюхал, подносил к губам золотые и серебряные монеты. Он не мог на них наглядеться и без конца их пересчитывал.

Однако надо было положить конец этому приятному развлечению: становилось светло, и кто-нибудь мог прийти. Шеру спрятал мешки, привел в порядок свою убогую лачугу и приготовил завтрак. Услышав шум на дороге, он вышел и увидел группу людей у входа в ущелье.

– Что там случилось? – спросил Шеру у проходящего мимо соседа.

Тот, потупив глаза, ответил, что возле брода найдено тело убитого сборщика податей. Шеру не заметил странного поведения соседа и вернулся в дом, размышляя об услышанном. Обдумав вопрос с разных сторон, он пришел к следующему заключению: «Очень неприятно для бедного Бьенасси, что ему всадили дробь в грудь, но я был бы глупцом, если бы не воспользовался ситуацией. Деньги не имели хозяина, я нашел их на дороге, зачем отдавать их правительству?»

Затем он принялся за скудный завтрак, закончив его, поставил кусок дерева на станок и стал вырезать новые сабо. Поглощенный своей работой, Шеру не заметил, как судья и два жандарма тихо подъехали к его дому. Может быть, бывший каторжник и испугался в душе при виде посетителей, но встретил их со спокойным лицом, почтительно приподняв с головы серую шерстяную шапку.

Жандарм остался у двери держать лошадей, а судья с сержантом вошли в хижину. Пока де Кюрзак бесцеремонно садился на лавку, сержант, опершись на саблю, внимательно осмотрелся.

– Ты раненько взялся за работу, Шеру, – сказал судья с самым невозмутимым видом. – Прошлой ночью здесь поблизости происходили очень нехорошие вещи, но ты, видно, нелюбопытен, раз еще не был возле брода.

– Бедным людям нужно работать, – ответил Шеру, – у меня вчера пропал день на ярмарке в Салиньяке, так сегодня надо наверстать потерянное время. К тому же о случае с господином Бьенасси я уже услышал от соседа Мишо. Большое несчастье, надо сознаться.

– А ты сам не знаешь чего-нибудь об этом случае?

– Я? Что я могу знать? Ничего не видел, ничего не слышал, могу вас уверить.

Судья обменялся взглядами с сержантом, а Шеру тем временем снова принялся за работу. После минутного молчания де Кюрзак продолжал:

– Давно ли ты ходил на охоту?

Вопрос, по-видимому, затруднил браконьера – он медлил с ответом. Тогда жандарм сказал насмешливым тоном, снимая с гвоздя куропатку, висевшую у потолка:

– Птица эта еще вчера летала в поле.

– Ну так что же? – ответил Шеру смело. – Разве можно осуждать человека за выстрел-другой на чужом поле? Дичь разве не всем принадлежит? Разве не следует ее стрелять бедным, чтобы кушали богатые? Я должен был сборщику податей и обещал ему заплатить куропатками, вот и все! Не потащат же меня в суд из-за таких пустяков?

Жандарм насмешливо свистнул, но ничего не сказал, предоставляя судье вести допрос в соответствии со своими соображениями. Де Кюрзак снова заговорил:

– Итак, Шеру, ты не доплатил налогов, не грозил ли тебе Бьенасси строгими мерами?

– Грозил, но человек он добрый, и слов его пугаться было нечего. Я обещал ему принести сегодня куропаток вместо денег, но мне не повезло, и я подстрелил, как видите, одну жалкую птичку.

– Итак, Шеру, ты ходил на охоту вчера вечером?

– Может статься, и ходил. Возвратившись из Салиньяка, я поставил моего осла в клеть, потом захватил ружье и пошел бродить по окрестностям.

– Не встретил ли ты других охотников?

– Я не видел никого… но, позвольте, я припоминаю, что слышал выстрел у брода и решил, что кто-нибудь из соседей идет по моим следам.

– Ага, ты слышал выстрел! Во сколько часов это было?

– Начинало темнеть… Неужели этот выстрел и убил бедного господина Бьенасси? Однако я должен сказать, что не слышал никакого крика.

Судья и жандарм еще раз украдкой обменялись взглядами.

– Покажи мне свое ружье, Шеру, – приказал де Кюрзак.

Бывший каторжник взял ружье и подал его судье. Это было старое кремневое оружие, настолько проржавевшее, что человек осторожный не решился бы стрелять из него ни за какие блага в мире. Судья удостоверился, что из него недавно стреляли, и попросил показать дробь, которую Шеру обыкновенно использовал на охоте.