Петер Аддамс - Детектив перед сном Страница 21

Джордж Абернати удержал старую даму и поинтересовался, что за камешки она имеет в виду.

Миссис Порджес подняла опрокинутое кресло, села в него и подробно рассказала, что она видела и слышала.

Когда она закончила и поспешила на кухню, чтобы подогреть молоко для Джун, Джордж встал и некоторое время молча расхаживал по холлу.

— Ты слышал когда-либо о двойной причинной связи? — спросил он, обращаясь к Чэду.

— Никогда.

— Представь себе черепичную крышу какого-нибудь дома. И вот одна из черепиц внезапно ровно в семь часов падает перед парадной дверью. Этот факт стоит в тесной причинной связи с постройкой дома, с качеством работы, со свойствами материала, с воздействиями внешней среды. Это первая причинная связь. Ну, а теперь предположим, что ровно в семь часов из этого дома выходит мистер Смит — на это тоже имеется целый ряд причин. Он служит маклером в бюро, которое открывается в восемь часов, следовательно, чтобы своевременно усесться за письменный стол, нужно спуститься в подземку в семь двадцать. А тот факт, что мистер Смит работает именно маклером, обусловлен его наклонностями, связями его родителей и женитьбой. Вот тебе и вторая причинная связь. Обе эти причинные связи не имеют между собой ничего общего, но временами их пути внезапно скрещиваются и происходит то, что мы называем случайностью. И это действительно случайность, потому что дырку в черепе мистера Смита не объяснишь лишь одними свойствами материала, из которого изготовлена черепица, не объяснишь ее и условиями жизни, в которых жил наш маклер. Этот случай вообще необъясним, если рассматривать лишь одну причинную связь. То же самое относится и к событиям, происшедшим в Касл-Хоуме. Мы следим только за одним звеном фактов, и это неправильно. Поэтому давай предположим, что исчезновение бриллиантов — если таковые вообще существуют, — связанное с ними убийство миссис Мэриел, а может быть, и Дэвида Лайнара не имеют ничего общего ни с шантажом, ни с фарфоровыми ангелочками, ни с обыском дома, который предпринял Роберт Уэйд. Что тогда?

— Тогда следует признать, что мы оба — идиоты, — сухо ответил Чэд. — Но пока твои предположения ни на чем не основаны.

— Я бы не сказал, — Джордж Абернати покачал головой. — Если попытаться объяснить все события в Касл-Хоуме только одной причиной, а именно — бриллиантами, то тогда эти события становятся совсем уже нереальными.

— А если бриллианты были спрятаны в одном из ангелочков?

— Даже и в этом случае мы не найдем ответа на вопрос: почему старая миссис Шекли в течение многих лет шантажировала именно с помощью этих ангелочков?

— Мы потратили целый день на то, — сказал Чэд, потягивая свою трубку, — чтобы проверить алиби всех людей, которых могла шантажировать миссис Шекли. И мы установили, что у них имеется алиби, даже у Хаббарда, хотя он нам и солгал, когда рассказывал о телевизионной постановке. Он уже не первый год навещает эту Милли, и нет никакого основания предполагать, что она сказала нам неправду. В то самое время он действительно был у нее. Дело серьезное, и нужно полагать, что она не отважится солгать под присягой и получить за это несколько лет тюрьмы. Значит, Хаббард — не убийца, это исключено. Правда, он совсем не в моем вкусе, я терпеть его не могу, чересчур уж у него джентльменский вид…

— И чересчур уж он много внимания уделяет Джун, — дополнил Джордж.

— И это тоже. Если он будет продолжать в том же духе, придется мне смазать пару раз по его физиономии, и все будет в порядке. Но подозревать его в убийстве нельзя. В среду, между шестью и восемью, он не убивал, а лежал с Милли в постели. Вот так. Ну, а теперь я притащу пишущую машинку и настрочу несколько писем.

— Писем? Кому? — Джорджа Абернати, очевидно, не устраивало то, что Чэд опять собирался претворять в жизнь какие-то свои бредовые идеи.

— Кому? Да всем этим господам, которых, как мы подозреваем, шантажировала миссис Шекли.

— И что ты хочешь написать в этих письмах?

Чэд уже уселся за свою портативную машинку и вложил в нее лист бумаги.

— Я их снова немножко пошантажирую.

— Отправляйся лучше спать.

— Я свободный гражданин и могу делать все, что мне заблагорассудится. Спать я сейчас не хочу, но зато у меня так и чешутся руки написать уважаемым людям города несколько письмишек. Двадцать фунтов… нет, шантажировать так шантажировать… тридцать фунтов, и я молчу. Если же они не согласятся, пусть пеняют на себя. В этих письмах я дам им понять, что проник в тайну покойной миссис Шекли и теперь иду по ее дорожке.

Джордж Абернати был исправным полицейским чиновником, и он глубоко вздохнул.

— Послушай, Чэд, а тебе не кажется, что ты слишком далеко заходишь?

— Уж не собираешься ли ты, дружище, арестовать меня? — подковырнул его Чэд. — Ну что ж, попробуй, только не надейся, что я добровольно последую за тобой.

— Объясни мне хоть, чего ты хочешь добиться этими письмами, черт тебя побери!

— Я хочу узнать, кого еще шантажировала миссис Шекли. А потом я, высунув язык, помчусь узнавать, где они были в то время, когда была убита миссис Мэриел и когда исчез Дэвид Лайнор. И если я установлю, что у кого-нибудь из них нет алиби, я сразу же сообщу тебе, и ты займешься этим господином и выжмешь из него все, что он знает. Или же им займется этот бульдог Миддл. Тот даже из детской куклы, выставленной на витрине, сможет вытянуть признание. Сейчас нужно действовать, иначе мы будем вынуждены в душе поздравить нашего милого убийцу с невозможностью разоблачения.

Чэд в тот же вечер разослал четырнадцать писем — ничто не могло заставить его отказаться от этого плана.

Джордж Абернати тоже не бездействовал. Уже на следующее утро он засел за телефон и начал обзванивать страховые агентства в Броксли, Данди, Абердине и Стонхейвене. В полдень ему повезло, и он против ожидания получил сведения, подтвердившие предположения Джун. Лет двадцать тому назад миссис Шекли застраховала в Шотландском национальном страховом агентстве колье стоимостью в пятнадцать тысяч фунтов. Но сразу же после войны она отказалась от полиса.

Причин отказа она не объяснила.

16

Добрых тридцать лет судьба бросала Мак-Гивена по всем морям и океанам, и суша в эти годы в понятии старого бродяги была не более, чем портовый кабачок. В Крайстчерче портовых кабачков не было, зато были другие заведения, в которых утоляют жажду, — естественно, если есть деньжата.

У Мак-Гивена деньжата не водились, и он решил стащить у пастора Стерджена шланг, который тот приобрел для поливки сада. Наивный моряк размышлял так: пастор — служитель бога, и он, конечно, не будет охранять свою собственность так же, как это делают другие люди. Мак-Гивен, завороженный видом нового зеленого шланга, за который он надеялся получить у старьевщика в Броксли по меньшей мере десять шиллингов, даже не позаботился о том, чтобы обеспечить себе пути отхода. Он был настолько уверен в душевной доброте пастора, что, заметив его, посчитал возможным приподнять свою шляпу и вежливо поздороваться, вместо того чтобы тотчас пуститься наутек.

Лишь удар палкой, полученный по голове, заставил отважного мореплавателя признать, что не стоит доверять святым.

Он дал тягу, и, услышав позади себя сопение пастора и лай его собаки, в отчаянии перемахнул через каменную стену и оказался на кладбище.

Почувствовав себя в относительной безопасности, Мак-Гивен на мгновение остановился и перевел дух, а потом смачно плюнул в сторону пасторского дома, словно доказывая этим, что у него тоже есть человеческое достоинство и что бежал он не из трусости, а лишь спасаясь от грубого насилия. Но его злоключения только начались…

Вскоре начал накрапывать дождик, и Мак-Гивен, подняв глаза к небу, сказал себе, что человек, не захвативший зонтика, должен принять необходимые меры, если не хочет подхватить грипп и проваляться в постели.

По обеим сторонам тянулись ряды могил, и вскоре на самом краю кладбища, за плакучей ивой, он заметил склеп и, пораскинув мозгами, решил, что у живого человека не меньше прав иметь крышу над головой, чем у мертвого.

Увидев надпись, высеченную над входом, Мак-Гивен с удивлением узнал, что в склепе нашла вечный покой не кто иная, как его благодетельница миссис Шекли. За решетчатой дверью стояли два роскошных гроба.

Мак-Гивен промок и промерз до самых костей и стучал зубами так же ритмично, как испанская танцовщица кастаньетами. Прижавшись к железной решетчатой двери и подняв воротник, он вспоминал об островах в Тихом океане, где было так жарко, что жители ходили или легко одетыми, или совсем нагими. Он с радостью забрался бы внутрь склепа, где, несомненно, нашел бы более надежную защиту от непогоды.

— Вонючие скупердяи, — проворчал моряк. — Неужели они думают, что у них стибрят мертвецов?