Артур Дойл - Собака Баскервилей (сборник) Страница 21

Долго ждать не пришлось. Едва я сел в кресло, как сразу почувствовал тяжелый мускусный запах, едва уловимый, но вызывающий тошноту. Как только я вдохнул его, разум мой и воображение перестали быть подвластными мне. Перед глазами у меня возникло густое черное облако, и мозг мой подсказал, что в этом облаке, пока невидимом, но готовом в любой миг вырваться навстречу моим помутившимся чувствам, скрывается нечто невыразимо ужасное, все самое чудовищное и злое, что только существует на свете. Неясные очертания стали проступать в этом темном облаке, оно зашевелилось, и каждое подрагивание его казалось угрозой, каждая мелькнувшая в нем тень казалась предвестником появления того жуткого кошмара, который скрывается внутри и одна мысль о котором грозила вырвать из моего тела душу. Леденящий ужас охватил меня. Я почувствовал, что волосы зашевелились у меня на голове и глаза полезли из орбит, рот раскрылся, а язык пересох и словно превратился в терку. В голове у меня творилось такое, что я понял: сейчас что-то там щелкнет и после этого пути назад уже не будет. Я попытался закричать, но вместо своего голоса услышал лишь какое-то хриплое карканье, которое, казалось, исходило не из моего горла, а откуда-то издалека. В тот же миг в последней попытке спастись я, переборов поглощающее меня отчаяние, взглянул на Холмса. Я увидел лицо, белое, застывшее, перекошенное от ужаса, точно такое, какое было у тех мертвецов. И именно это страшное видение на мгновение вернуло мне рассудок и силу. Я поднялся с кресла, обхватил Холмса, мы вместе ринулись к двери и уже через секунду рухнули рядом на траву во дворе, видя только проблеск солнечного света, который в ту секунду прорезал адское облако кошмара, которое окружало нас. Постепенно оно начало рассеиваться и мысли наши стали проясняться, как пейзаж после тумана, пока здравый разум не вернулся к нам. Мы сидели на траве, терли липкие от пота лбы и косились друг на друга, боясь заметить последние следы того страшного переживания, через которое прошли.

– Честное слово, Ватсон, – неровным голосом наконец заговорил Холмс, – я должен и поблагодарить вас, и просить у вас прощения! Это был неоправданно жестокий эксперимент даже по отношению к самому себе. Я не имел права втягивать вас в это. Простите меня.

– Вы же знаете, – с чувством ответил я, потому что никогда раньше не замечал за своим другом такой душевности, – что для меня нет большей радости и чести, чем помогать вам.

Тут к нему вернулись легкая ирония и цинизм, с которыми он обычно обращался ко всем, кто его окружал.

– Доводить себя до сумасшествия было бы излишним, мой дорогой Ватсон, – сказал он. – Любой нормальный человек скажет, что мы и без того достаточно безумны, раз подвергли себя подобному испытанию. Должен признаться, я не ожидал, что воздействие будет таким быстрым и сильным. – Он бросился в дом, вышел, неся горящую лампу в вытянутой руке, и швырнул ее в заросли ежевики. – Нужно немного подождать, пока комната проветрится. Полагаю, Ватсон, у вас не должно остаться ни тени сомнений относительно того, как произошли эти трагедии.

– Ни единой!

– Но какова цель? Это нам по-прежнему неизвестно. Давайте пойдем в беседку и поговорим об этом там. Мне кажется, эта гадость до сих пор сидит у меня в горле. Я думаю, нам нужно признать, что все улики указывают на то, что виновником первой трагедии был Мортимер Тридженнис, хотя во втором случае он сам стал жертвой. Нельзя забывать о ссоре, расколовшей семью и закончившейся примирением. Насколько серьезной была ссора или насколько призрачным примирение, мы можем только гадать. Когда я думаю о Мортимере Тридженнисе, вспоминаю его лисье лицо, маленькие, внимательные глаза-бусинки за стеклами очков, мне он не кажется человеком, способным искренне прощать обиды. Кроме того, мысль о том, что кто-то якобы ходил по саду, которая на время отвлекла наше внимание от истинных причин трагедии, исходила именно от него. У него была причина вводить нас в заблуждение. Наконец, если это не он, уходя, бросил в камин это вещество, то кто мог это сделать? Трагедия произошла сразу же после его ухода. Если бы кто-то входил в ту комнату после него, семья наверняка встала бы из-за стола. Более того, в тихом Корнуолле не принято ходить в гости после десяти часов вечера. Все сводится к тому, что мы можем с уверенностью назвать Мортимера Тридженниса преступником.

– Значит, его смерть была самоубийством?

– Ну, на первый взгляд эта версия кажется довольно правдоподобной, Ватсон. Человек, который обрек собственную семью на подобную судьбу, вполне мог почувствовать такие укоры совести, которые внушили бы ему решение расстаться с жизнью таким же способом. Однако существует один неоспоримый факт, который говорит против этого. К счастью, в Англии есть человек, который знает, что на самом деле произошло, и я устроил так, что сегодня мы с ним встретимся и услышим рассказ обо всем из его уст. Ага! Вот и он, несколько раньше, чем я ожидал. Доктор Леон Стерндейл, идите сюда. Видите ли, мы проводили у себя один химический опыт, и пока наша маленькая комната не совсем подходит для того, чтобы принимать в ней такого уважаемого гостя.

Я услышал, как стукнула калитка, и на садовой дорожке возникла величественная фигура выдающегося исследователя Африки. Он с некоторым удивлением на лице свернул к старой беседке, в которой сидели мы.

– Вы просили меня зайти к вам, мистер Холмс. Я получил вашу записку примерно час назад и пришел, хотя и не знаю, есть ли у меня причины подчиняться вашим указаниям.

– Возможно, прежде чем мы расстанемся, нам удастся прояснить ситуацию, – сказал Холмс. – Я очень признателен вам за то, что вы приняли мое приглашение. Уж простите за столь неформальный прием под открытым небом, но мы с моим другом Ватсоном сделали важное дополнение к тому, что газеты прозвали «Корнуоллским ужасом», и хотим пока побыть на свежем воздухе. К тому же, поскольку обсуждать мы будем вопросы, касающиеся вас лично, будет лучше, если разговор наш пройдет в том месте, где можно не бояться посторонних ушей.

Исследователь вынул изо рта сигару и испытующе посмотрел на моего друга.

– Сэр, я не знаю, какие вопросы, касающиеся меня лично, мы с вами можем обсуждать, – сказал он.

– Убийство Мортимера Тридженниса, – спокойно ответил Холмс.

Тут мне очень захотелось, чтобы под рукой у меня было какое-нибудь оружие, ибо и без того свирепое лицо Стерндейла налилось кровью, глаза вспыхнули огнем и на лбу его проступили узловатые темные вены, когда он, стиснув кулаки, прыгнул к моему другу. Однако в следующую секунду он взял себя в руки и гигантским усилием воли снова принял спокойный вид. Но ледяное спокойствие его показалось мне еще более страшным, чем пылкий гнев.

– Я так долго жил среди дикарей, где не существует никаких законов, – сказал он, – что привык быть законом самому себе. Вам, мистер Холмс, лучше не забывать об этом, потому что мне не хотелось бы, чтобы вы пострадали от моих рук.

– И мне бы не хотелось, чтобы вы пострадали от моих рук, доктор Стерндейл. И доказательством служит тот факт, что, несмотря на известные мне обстоятельства, я обратился к вам, а не в полицию.

Стерндейл, шумно вздохнув, сел, возможно, впервые в своей полной приключений жизни испытав страх. В том, как держал себя Холмс, чувствовалась такая холодная уверенность в своих силах, которой невозможно было противостоять. Наш гость в нерешительности помолчал, его огромные руки то сжимались, то разжимались от волнения.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил наконец он. – Если вы решили пустить мне пыль в глаза, то вы не с тем связались. Хватит ходить вокруг да около. Что это значит?

– Я сейчас объясню, – ответил Холмс. – И делаю я это, потому что надеюсь, что откровенность вызовет ответную откровенность. Мои последующие действия будут полностью зависеть от того, что вы скажете в свою защиту.

– В защиту?

– Да, сэр.

– От чего же мне защищаться?

– От обвинения в убийстве Мортимера Тридженниса.

Стерндейл вытер платком лоб.

– Послушайте, это уж слишком, – сказал он. – Неужели вся ваша слава держится на подобном позерстве?

– Позвольте заметить, – строго произнес Холмс, – что сейчас принимаете позу вы, доктор Леон Стерндейл, а вовсе не я. В подтверждение своих слов я приведу вам несколько фактов, на которых основаны мои выводы. О вашем возвращении из Плимута, когда вы позволили части своего багажа отправиться без вас в Африку, я ничего не скажу, кроме того, что благодаря этому я понял, что вы – один из факторов, который нужно принять во внимание, расследуя это дело.

– Я вернулся…

– Я уже слышал ваше объяснение и считаю его неубедительным и неправдоподобным. Не будем на этом задерживаться. Вы пришли ко мне, чтобы узнать, кого я подозреваю. После того как я отказался отвечать на этот вопрос, вы отправились к дому священника, какое-то время постояли рядом с ним, а потом вернулись в свой коттедж.