Чарлз Адамс - Загадка Ноттинг-Хилла Страница 21

2. Свидетельство доктора Додсуорта

«Я проводил лечение покойной миссис Андертон, болезнь которой закончилась летальным исходом 12 октября 1856 года. В первый раз ко мне за помощью в связи с ее болезнью обратились 5 апреля того же года. За мной прислали от мистера Андертона. По моему суждению, пациентка страдала от легкого приступа английской холеры; установить причину заболевания не представлялось возможным. Версия отравления представлялась необоснованной, учитывая временной интервал между последним принятием пищи и началом приступа. Этот интервал составлял три или четыре часа. Если бы болезненные симптомы были следствием отравления организма, они проявились бы значительно раньше, — к такому выводу я пришел, проанализировав ситуацию. Я отверг вариант воздействия яда при заболевании миссис Андертон. К аналогичному умозаключению пришел бы и сейчас, имея дело с каким-либо схожим случаем. Я назначил курс лечения, который можно было считать традиционным, учитывая состояние моей пациентки и симптоматику ее недуга. Мое лечение оказало терапевтический эффект, хотя и не столь быстрый, как я ожидал. Я посетил мою пациентку несколько раз, поскольку ее организм после приступа оказался резко ослабленным. Примерно через две недели приступ возобновился, симптомы были практически те же, что и в первый раз. Правда, на этот раз более ярко выраженные, сопровождались они тошнотой, рвотой, сильнейшим потоотделением, усиливающейся диареей. Пациентка жаловалась также на сердечную недостаточность и томление, схожее с предсмертным. Через последующие две или три недели наступил рецидив. Если во время предыдущих приступов ее язык был влажен и чист, то теперь он был покрыт слизистыми выделениями, обильно выделялась слюна. Ротовая полость и глотка были сильно воспалены, гортань сужена. Наблюдалось вздутие брюшной полости, при пальпации живот был мягким, печень увеличена, без затвердений. Пульс — слабого наполнения, учащенный. По мере развития болезни имело место прогрессирующее учащение сердечных сокращений, достигая пика в 130–140; сердечная недостаточность вкупе с глубокой депрессией продолжала нарастать. С каждым днем силы пациентки таяли. Приступы продолжали повторяться с интервалом в две недели, симптомы становились все более ярко выраженными. Мистер Андертон был в полном отчаянии. С того момента как симптомы приняли угрожающий характер, он почти не отходил от жены, кормил ее и давал лекарства. Насколько мне известно, в течение всей ее болезни этим занимался исключительно мистер Андертон. Она сама об этом говорила в моем присутствии незадолго до своей кончины. Последние недели своей жизни она почти ничего не ела и с трудом глотала лекарства, так как любое движение сопровождалось сильными позывами к рвоте. Это усугублялось также болезненным сужением гортани, слизистая которой была сильно раздражена. Болезнь прогрессировала, рвотные массы приобрели ярко-желтый оттенок, с примесью желчи. Возрастала нагрузка на сердце, периодически наступала остановка дыхания. Сердечно-сосудистая активность находилась в угнетенном состоянии, нижняя часть тела пациентки была практически обездвижена — конечности затвердели, а весь корпус ниже талии похолодел и отяжелел. При этом в верхней части тела миссис Андертон ощущала жар и воспаление. Она страдала от хронической бессонницы, и ее постоянно бросало в холодный пот. Удивительно, что, несмотря на бессонницу, каждому новому приступу болезни предшествовало состояние дремоты продолжительностью несколько часов. Оно обрывалось после появления очередных, все более страшных симптомов. Я испробовал все имеющиеся на такой случай средства, однако они не оказывали длительного эффекта. Я был озадачен столь атипичным развитием болезни. В особенности меня смущал ее прерывистый характер, периодическое возобновление симптомов по возрастающей, как я уже отмечал ранее. Интервалы были четко обозначены — каждые две недели. Я поделился своими соображениями с мистером Андертоном и спросил, не считает ли он нужным проконсультироваться с кем-либо еще. По его настоятельной просьбе я согласился, хотя с некоторой долей сомнения, встретиться с бароном Р**. Мне дали понять, что это дипломированный специалист, получивший университетское образование за рубежом; правда, практикует он на непостоянной основе. Впервые я проконсультировался с ним 12 июля.

[Далее доктор Додсуорт повествует о том, как он в конечном счете принял решение об этой встрече, и как был впечатлен глубокими познаниями барона в химии.]

Однако после осмотра пациентки и обсуждения характера симптомов ее болезни, а также применяемой терапии, мне оказалось нелегко добиться от него (барона) каких-либо высказываний по теме. При этом он полностью одобрил проводимый курс лечения, и после дополнительного обсуждения мы расстались. Этот разговор состоялся в комнате миссис Андертон; проходя мимо умывальника, барон внезапно взял с него пузырек и, резко обернувшись ко мне, спросил: „А это вы пробовали?“ Как выяснилось, это была настойка танина, ее часто используют для зубов. Я был озадачен внезапностью вопроса и ответил отрицательно, тема была закрыта. По пути домой меня мучил этот необычный вопрос барона. Внезапно меня осенило: танин, то есть дубильная кислота, является противоядием при отравлении сурьмой. Симптомы подобного отравления, которым уделил внимание профессор Тэйлор при анализе дела об убийстве Раджели, были весьма схожи с теми, от которых страдала миссис Андертон. Поначалу такое предположение могло прояснить этот странный случай; однако, поразмыслив, я отказался от версии отравления, поскольку дать миссис Андертон яд никто не мог, кроме ее собственного мужа. Заподозрить его в этом было просто невозможно. Нежнейшая привязанность друг к другу у этой супружеской пары была совершенно очевидна. Однако после дальнейших раздумий я все же решил попробовать воспользоваться намеком барона. Вместе с другими препаратами больная стала принимать большие порции отвара дубовой коры. Мои подозрения поначалу усилились, прогресс от применения вышеупомянутого средства был налицо. Воспользовавшись случаем, я поинтересовался у мистера Андертона, — как бы между прочим, в присутствии сиделки, — имеются ли в доме рвотный камень или сурьмяный раствор. Из его ответа можно было заключить, что этих веществ здесь точно нет, вопреки предположениям барона. Через день или два я повстречался с этим господином и пожелал узнать, на каком основании он сделал подобное предположение. Однако барон предпочел перевести разговор, ограничившись простой констатацией факта: ему известно, что применение предложенного им средства при лечении аналогичных заболеваний способно дать весьма обнадеживающий результат. По его мнению, это может помочь и в нашем случае. И все же, то, как он излагал свою мысль, и в особенности акцентирование им внимания на необходимости строго отслеживать соблюдение диеты пациентки, навело меня на мысль: барон по-прежнему во власти своих сомнений, объектом их является мистер Андертон, а поскольку они дружны, барон предпочитает свои сомнения не афишировать. Несколько дней тому назад барон вновь выказал свое сомнение; тогда я не придал этому особого значения. Больная продолжала пить отвар дубовой коры. А я принял решение — в случае возобновления острого приступа, необходимо будет провести химический анализ. С этой целью в конфиденциальном порядке я отдал соответствующие распоряжения сиделке, на которую вполне мог рассчитывать. Ей надлежало вплоть до моего прихода ничего не убирать из комнаты пациентки. Благотворное воздействие дубового отвара продолжалось в течение десяти или двенадцати дней. Но вот за мной вновь срочно прислали. Глубокой ночью у миссис Андертон случился сильнейший приступ. Сделав все, что было в моих силах, для облегчения состояния пациентки, я взял необходимые пробы для проведения лабораторного анализа. Но ни сурьмы, ни мышьяка, ни каких-либо других отравляющих веществ обнаружено не было. Поскольку к этому времени дубильная кислота уже не давала необходимого терапевтического результата, я пришел к выводу — подозрения барона не имели под собой никаких оснований. Я возобновил прежний курс лечения, варьируя его время от времени исходя из обстановки. Остановить дальнейшее прогрессирование болезни не представлялось возможным. Я склоняюсь к мысли, что характер заболевания был связан со спецификой организма пациентки, а также наследственными особенностями. Мистер Андертон как-то упомянул, что мать пациентки страдала от какого-то внутреннего заболевания. Симптомы его он описать мне не смог. На заключительном этапе болезни миссис Андертон почти все время пребывала в беспамятстве. Смерть последовала в результате полнейшего истощения ее организма. Я предложил мистеру Андертону согласиться на вскрытие, с тем чтобы установить истинную причину смерти. Он воспринял это крайне болезненно, я же находился в состоянии нервного перенапряжения и настаивать не стал. Барон, судя по всему, также не советовал ему соглашаться. Впоследствии пришло постановление о проведении дознания. В результате я ассистировал при проведении экспертизы, осуществляемой мистером Прендергастом. В теле покойной сурьмы обнаружено не было, и результат проведенного анализа был зафиксирован в отчете мистера Прендергаста. Я, со своей стороны, не имею против этого документа никаких возражений. Принимая во внимание все обстоятельства дела, я был и остаюсь совершенно уверен, что мистер Андертон абсолютно невиновен в преступлении, которое ему инкриминируют».