Морис Леблан - Восемь ударов стенных часов Страница 21

Этой книжечке не придали бы большого значения, так как каждый мог написать список жертв, всем хорошо известный, но вместо пяти фамилий в списке стояло шесть! Да, под именем Гроллингер, 128, значилось — Вильямсон, 114. Была ли это шестая жертва?

Удалось быстро установить, что недели две тому назад одна бонна-англичанка, Гербетта Вильямсон, оставила свое место, чтобы вернуться в Англию. Ее живущие в Англии сестры, которым она написала, что едет к ним, заявили, что сестра их не приехала.

Возникло новое следствие. Труп мисс Вильямсон нашли в Медонском лесу. Голова ее была рассечена, как и у других жертв.

Излишне сообщать, какой шум вызвало это новое преступление. Вся печать только и говорила об этом страшном деле. И какой ужас: убийца спокойно отмечал в своей записной книжке: «Сегодня я убил такую-то; тогда-то — такую-то…» И в результате шесть трупов!

Против ожидания, эксперты и графологи единогласно признали, что записи в книжечке, видимо, сделаны рукой очень культурной, с художественными вкусами женщины, у которой очень развито воображение и которая чрезвычайно впечатлительна. Газеты прозвали эту преступницу Гильотинщицей и тщательно разбирали психологию, индивидуальность и личность ее, теряясь в самых неправдоподобных догадках.

Только одному молодому журналисту удалось пролить некоторый свет на эти загадочные убийства. Сопоставляя цифры в записной книжке, он поставил вопрос, не означают ли они число дней, отделяющих одно преступление от другого. Надо было проверить даты. Эта проверка тотчас же подтвердила правильность гипотезы: похищение мадемуазель Вернисэ произошло через 132 дня после исчезновения госпожи Ладу; Гермины Коверо через 118 дней после исчезновения мадемуазель Вернисэ и так далее.

Итак, в этом отношении дело было ясно: цифры вполне совпадали с фактами. Свои записи Гильотинщица вела аккуратно.

Возникало новое предположение. Так как мисс Вильямсон, последняя жертва, исчезла двадцать шестого июня и рядом с ее именем стояла цифра 114, то, не следовало ли опасаться, что через 114 дней, то есть восемнадцатого октября, совершится новое убийство? Не следовало ли логично прийти к этому страшному выводу?

По этому вопросу в газетах началась целая полемика. Как раз приближалось восемнадцатое октября. Значит, если судить по предшествующим фактам, можно было ожидать, что придется констатировать новое убийство. Этим объясняется, что утром восемнадцатого октября князь Ренин и Гортензия, условившись по телефону о том, где они вечером встретятся, заговорили об ужасных убийствах.

— Будьте осторожны, — сказал смеясь Ренин, — если вы встретите Гильотинщицу, переходите на другую сторону улицы.

— А если она меня похитит, что тогда делать? — спросила Гортензия.

— Вы тогда усыпайте свой путь белыми камешками, чтобы по ним я мог вас найти, и до последнего мгновения, когда над вашей головкой блеснет топор, мысленно повторяйте: «Мне нечего бояться, он меня освободит». «Он» — это я… Целую вашу ручку! До вечера!

После обеда Ренин занимался своими делами. Между четырьмя и семью часами он перечитал ворох газет. Нигде о каком-либо похищении речи не было.

В девять часов он направился в театр, где у него была взята ложа.

В девять с половиной часов Гортензии все не было. Он позвонил к ней, ничуть, однако, не беспокоясь. Горничная ответила ему, что Гортензия еще не вернулась.

У Ренина сжалось сердце недобрым предчувствием, и он побежал на квартиру Гортензии вблизи парка Монсо. Его встретила горничная, вполне ему преданная. Она сообщила, что хозяйка ее вышла в два часа дня с письмом в руках, говоря, что она сходит на почту и скоро вернется, чтобы переодеться. И затем она не возвращалась.

— Кому было адресовано письмо?

— Вам. Я видела на конверте — «князю Ренину».

Он ждал до двенадцати часов. Напрасно. Гортензия не пришла; не было ее и на следующий день.

— Никому об этом ни слова, — приказал Ренин горничной, — всем говорите, что ваша хозяйка уехала в деревню и вы отправитесь туда же.

Он не сомневался: исчезновение Гортензии объяснялось наступлением 13 октября. Гортензия была седьмой жертвой Гильотинщицы.

«Похищение, — стал он мысленно рассуждать, — предшествует удару топора на восемь дней. У меня, следовательно, в распоряжении семь полных дней, чтобы действовать. Скажем, шесть. Сегодня суббота. Необходимо, чтобы в следующую пятницу в двенадцать часов дня Гортензия была свободна. Я должен знать место ее прибывания не позже девяти часов в четверг».

Ренин написал на листе бумаги, который прикрепил над камином своего кабинета: «В четверг в девять часов вечера». Затем в субботу, на следующий день после исчезновения Гортензии, он заперся в своей комнате, приказав лакею приносить ему почту и пищу в положенные часы.

Он не выходил четыре дня и почти не двигался, углубившись в чтение тех газет, где сообщалось подробно о прежних шести убийствах. Перечитав все, он запер ставни, задернул занавески, потушил электричество и, растянувшись на диване, стал думать.

Во вторник вечером он ничуть не подвинулся вперед: тайна оставалась непроницаемой, никаких путеводных нитей он не нашел. Временами он переставал надеяться.

Иногда, невзирая на всю веру в свои силы, его охватывали ужас и отчаяние. Спасет ли он? Вовремя ли ему удастся прибыть? На каком основании можно надеяться, что наконец он увидит что-либо ясное, разъясняющее, разгадает кошмарную тайну?

Мысль о том, что молодая женщина может быть убита, бесконечно угнетала его, терзала его сердце. Он привязался к Гортензии гораздо глубже, нежели это можно было предполагать по внешним признакам. Короче говоря, он ее полюбил всеми силами своей души. Оба они даже не подозревали о глубине этой любви, так как их постоянно занимала мысль о каком-либо приключении, которое они вместе переживали. Но, когда Гортензии стала угрожать опасность, Ренин понял, какое место она заняла в его жизни, и мысль, что он бессилен выручить ее из беды, приводила его в совершенно неописуемое состояние.

Он провел ужасную ночь, перебирая в своей памяти все подробности этих ужасных убийств. Среда прошла не лучше. Почва уходила у него из-под ног. Иногда он покидал свою комнату, выходил на бульвары и — снова лихорадочно бродил по квартире. Его охватил ужас:

— Гортензия страдает… Она на краю гибели… Она видит занесенный над нею топор… Она зовет меня, умоляет ее спасти… И я ничего не могу сделать!..

Только в пять часов дня, рассматривая список жертв Гильотинщицы, он вдруг почувствовал, что тайна перед ним раскрывается. Не все еще было для него ясно, но он уже знал, куда ему направить свой путь.

Немедленно он обдумал план действий. Через шофера Клемона им было послано во все главные газеты объявление, которое должно было появиться на следующий день на первой странице на видном месте. Кроме того, Клемон должен был съездить в прачечную, где когда-то работала мадемуазель Коверо, третья из шести жертв.

В четверг Ренин никуда из дому не выходил. После двенадцати часов дня он получил несколько писем, вызванных его объявлением. Но, казалось, эти письма и телеграммы не соответствовали его ожиданиям. Наконец, в три часа он получил городскую телеграмму, которая, видимо, его удовлетворила. Он ее долго рассматривал, перелистывал газеты и сказал наконец:

— Кажется, надо идти по этому пути.

Он справился с адрес-календарем Парижа, записал адрес: Г. де Луртье-Вано, бывший колониальный губернатор, проспект Клебера, 47 бис — и спустился к своему автомобилю.

— Клемон! Проспект Клебера, 47 бис.

Его ввели в обширный кабинет, украшенный рядом шкафов с ценными изданиями. Господин де Луртье-Вано был еще довольно молод. Он носил седеющую бородку и всем своим видом и обхождением внушал доверие к своей особе.

— Господин губернатор, — обратился к нему Ренин, — я приехал к вам потому, что, как сообщают газеты, вы знали одну из жертв Гильотинщицы, а именно Гонорину Вернисэ.

— Ну, конечно, мы ее отлично знали, — воскликнул де Луртье, — она работала у моей жены швеей. Бедная девушка!

— Господин губернатор, одна дама, мой друг, исчезла, как исчезли предыдущие шесть жертв.

— Что вы говорите? — с изумлением проговорил де Луртье, — я следил по газетам; восемнадцатого октября ничего не было.

— Напротив. Была похищена госпожа Даниель, которую я люблю. Именно восемнадцатого октября.

— А сегодня у нас двадцать четвертое!..

— Да, и послезавтра совершится убийство.

— Это ужасно! Надо непременно этому помешать.

— Если вы посодействуете мне, господин губернатор.

— Вы сообщили полиции?

— Нет. Это было бы бесполезно. Тайна до сих пор не может быть разгадана обыкновенными средствами. Ведь полиция во всех предыдущих шести случаях ничего не могла выяснить. С подобным противником обыкновенная полиция бороться не в силах.