Майнет Уолтерс - Уздечка для сварливых Страница 21

Джоанна говорит, будто я скряга. Что ж, может, и так. Деньги были мне единственными хорошими друзьями, и я храню их так же бережно, как другие хранят свои секреты. Видит Бог, мне пришлось использовать каждую капельку хитрости, чтобы заполучить их. Если бы в саване были карманы, я бы взяла деньги с собой. «В геенну верность!»

Не мы обязаны нашим детям, а они нам. Единственное, о чем я жалею, что не увижу лица Сары, когда она узнает, что я ей приготовила.

Старина Говард процитировал мне сегодня «Гамлета»: «Нам хочется забрать клочок земли, который только и богат названьем» [17]. Я засмеялась. Иногда он может быть очень даже забавным. И ответила ему словами из «Венецианского купца»: «Кто собственным доволен делом, тот признает, что с щедростью ему заплачено...» [18]

ГЛАВА 7

Вайолет Орлофф нашла мужа в гостиной, когда тот просматривал вечерние новости. Она убавила звук телевизора и закрыла своим угловатым телом экран.

– Вообще-то я смотрю, – сказал Дункан с легким раздражением в голосе.

Жена не обратила внимания на его фразу.

– Эти ужасные женщины, наши соседки, сейчас орали друг на друга, точно базарные бабы, и я расслышала каждое слово. Нужно было последовать совету агента и настоять на двойной звуконепроницаемой перегородке. Что будет, если дом продадут хиппи или семье с маленькими детьми? Да мы с ума сойдем от их криков.

– Поживем – увидим, – ответил Дункан, складывая пухлые руки на коленях. Он все никак не мог понять – почему к нему с возрастом пришло спокойствие, а к Вайолет, напротив, лишь агрессивное разочарование в жизни. Он даже испытывал легкое чувство вины по этому поводу, Не следовало ему привозить Вайолет сюда и заставлять ее жить в такой близости от Матильды. Это было все равно что поставить маргаритку рядом с розой и предложить найти отличия.

Вайолет бросила на супруга сердитый взгляд:

– Иногда ты просто невыносим. Если сидеть сложа руки, потом будет поздно что-либо предпринимать. Думаю, мы должны потребовать принятия каких-то мер до того, как дом продадут.

– Ты разве забыла, – нежно напомнил Дункан жене, – что мы смогли приобрести этот дом в первую очередь из-за того, что здесь нет звукоизоляции и Матильда согласилась снизить цену на пять тысяч фунтов после того, как агент указал на этот недостаток? Мы не в том положении, чтобы предъявлять требования.

Однако Вайолет пришла, чтобы обсудить совсем другое.

– Эти базарные бабы, – снова повторила она, – орали друг на друга. Кстати, полиция теперь считает, что Матильду убили.

А ты знаешь, как Рут называет свою мать? Шлюхой. Она заявила, что ее мать – лондонская шлюха. Вернее, она выразилась еще хуже. Рут назвала Джоанну, – ее голос упал до шепота, пока губы старательно выговаривали, – грязной шлюхой.

– Господи помилуй. – Дункан наконец вышел из состояния блаженного спокойствия.

– То-то. А Матильда считала Джоанну сумасшедшей, потому что та пыталась убить Рут, а еще она тратит деньги на что-то плохое. Но хуже всего то, что Рут была в доме в день смерти Матильды и взяла ее серьги. А еще, – она сказала с особенным ударением, словно не повторяла слов «а еще» до этого, – Рут воровала и другие вещи. Полиции они наверняка ни о чем подобном не признавались. Думаю, мы должны сообщить куда следует.

Дункан выглядел слегка встревоженным.

– Ты уверена, что это наше дело, дорогая? В конце концов, нам ведь жить здесь и дальше. Мне не хотелось бы других неприятностей.

То, что Дункан называл спокойствием, другие назвали бы апатией, и все-таки сонное осиное гнездо, разбуженное две недели назад криками Дженни Спед, стало очень неуютным.

Жена посмотрела на Дункана маленькими хитрыми глазками:

– Ты с самого начала знал, что это убийство, не так ли? И ты знаешь, кто его совершил.

– Не говори глупостей, – сказал он. По голосу было слышно, что Дункан вот-вот разозлится.

Вайолет сердито топнула ногой:

– Почему ты обращаешься со мной как с ребенком? Ты думаешь, я не знала? Да я знала все сорок лет. Бедная Вайолет. Только вторая. Всегда вторая. Что она сказала тебе, Дункан? – Ее глаза сузились до щелочек. – Я знаю, она сказала тебе что-то.

– Ты опять пила, – заметил он ледяным тоном.

– Матильду ты никогда не упрекал за то, что она пила. Как же, ведь она была само совершенство. Даже пьяная Матильда была совершенной. – Вайолет задрожала. – Ты собираешься сообщить полиции о том, что я слышала, или мне самой придется это сделать? Если Джоанна и Рут ее убили, то они не заслуживают того, чтобы им сошло это с рук. Надеюсь, ты не станешь говорить, что тебе все равно.

Конечно, ему было не все равно. Единственная, к кому он испытывал чувство холодного безразличия, была Вайолет. Но неужели у его жены полностью отсутствует чувство самосохранения?

– Вряд ли Матильду убили ради развлечения, – сказал он, глядя супруге в глаза, – поэтому постарайся быть осторожной и следи за тем, что и как говоришь. В общем, я считаю, будет лучше, если ты предоставишь это дело мне. – Он протянул руку и прибавил звук телевизора. – Сейчас будет прогноз погоды. – Дункан жестом попросил жену отойти от экрана, словно атмосферное давление над Великобританией имело значение для этого толстого, вялого, пожилого человека, который вылезал из кресла только в случаях, когда не мог этого избежать.

Когда Рут открыла Джеку дверь, глаза ее были опухшими от слез.

– Я надеялась, вы не придете, – сказала она резко. – Однако она всегда получает то, что хочет.

Художник улыбнулся:

– Я тоже.

– Ваша жена знает, что вы здесь?

Джек протиснулся мимо Рут в холл, прислонил холст с портретом Джоанны к стене и опустил сумку на пол.

– А какое тебе дело? Рут пожала плечами:

– У нее ведь деньги. Мы останемся ни с чем, если вы с мамой заставите ее ревновать. Вы, наверное, с ума сошли.

Джека развеселили эти слова.

– Ты думаешь, я буду валяться у Сары в ногах, чтобы ты жила припеваючи всю жизнь? Очнись, дорогуша! Единственный человек, ради которого я могу пойти на подобное, это я сам.

– Не называйте меня дорогушей, – бросила Рут. Глаза художника сузились.

– Тогда не мерь меня по своей мерке. Послушай моего совета, Рут: научись быть немного нежнее. Нет ничего более отвратительного, чем вульгарная женщина.

При всей показной взрослости Рут все еще оставалась ребенком. После слов Джека ее глаза наполнились слезами.

– Я вас ненавижу.

Джек с удивлением посмотрел на девушку и удалился на поиски Джоанны.

Ни у кого не повернулся бы язык обвинить Джоанну в отсутствии тонкости. Она была образцом выдержки в словах, одежде и манерах. Джоанна сидела в полуосвещенной гостиной с открытой книгой на коленях и бесстрастным лицом; ее волосы в свете настольной лампы отливали золотом. Она бросила взгляд в направлении Джека и не произнесла ни слова, только жестом указала на софу, чтобы он сел. Художник же предпочел встать возле камина и молча наблюдать за ней. Джоанна напомнила ему ледяную скульптуру. Холодная. Ослепительная. Неподвижная.

– О чем ты думаешь? – спросила она через несколько минут тишины.

– Что Матильда была права насчет тебя. Ее серые глаза ничего не выражали.

– В чем именно?

– Она говорила, что ты тайна.

Джоанна слегка улыбнулась, но ничего не ответила.

– Знаешь, мне она нравилась, – продолжал Джек.

– Неудивительно. Она презирала женщин, зато к мужчинам относилась с уважением.

– Сару она тоже любила достаточно сильно.

– Ты и правда так думаешь?

– Матильда оставила ей три четверти миллиона фунтов. По-моему, довольно веское доказательство.

Джоанна положила голову на спинку софы и посмотрела на художника долгим, неприятно пронизывающим взглядом:

– А я-то думала, ты лучше знал мою мать. Она никого не любила. И зачем ей приписывать такой прозаичный мотив? Она рассматривала наследство в три четверти миллиона с точки зрения власти, которую можно получить за эти деньги, а не как сентиментальную подачку кому-то, кто отнесся к ней чуточку теплее. Мать и не предполагала всерьез, что это завещание будет ее последней волей. Оно было лишь частью спектакля, организованного для Рут и меня. Деньги дают определенную власть. Особенно если пригрозить их возможной потерей.

Джек задумчиво потер челюсть. Его жена тоже говорила что-то подобное.

– И все же почему Сара? Если бы она оставила деньги собачьему приюту, результат был бы тем же.

– Я думала об этом, – пробормотала Джоанна, посмотрев в окно. – Возможно, она не любила твою жену даже больше, чем меня. Не думаешь же ты, что Рут и я промолчали бы, если бы увидели кассету при жизни матери? – Сама того не сознавая, она чувственным жестом ритмично водила ладонью по руке. Ее глаза казались удивительно прозрачными. – Положение твоей жены стало бы невыносимым.