Колин Уотсон - Здесь был Хопджой Страница 21

— Может оказаться, —что она и не имеет никакого отношения к делу, — попробовал урезонить его Пербрайт, у которого начало появляться чувство, что судебная рапсодия Уорлока несколько затягивается.

— Пять фунтов против комариного пупка, что она не имеет абсолютно никакого отношения, сэр. И все же остается исключение… в нашей работе это главный итог — исключить варианты.

Он опять вернулся к отчету.

— Так-так, где мы остановились? Ага, пятна крови. Пятна, как выяснилось, были обнаружены в шести местах. Был забрызган пол в ванной. Пятна на стене, как и ожидалось, оказались тоже кровью. Кровь была и на лезвии бритвы, обнаруженной в ящичке ванной комнаты. Затем имелся молоток. И, наконец, тщательное обследование выявило несколько мазков на ковровой дорожке, покрывающей лестницу, и на бетонном полу гаража. Два последних случая чудесным образом проиллюстрировали процесс исключения. Кровь не была человеческой. В остальных четырех — была и принадлежала к одной и той же весьма распространенной третьей группе.

— Для меня не вполне ясно, при чем тут лезвие бритвы, — заметил Пербрайт. — Едва ли оно могло быть использовано в качестве оружия. Я хочу сказать, что так не бывает: вы сначала заваливаете парня ударом молотка по голове, а потом перерезаете ему горло — это же чистейшей воды показуха. И уж, конечно, там бы все было перевернуто вверх дном.

Уорлок наблюдал за ним с видом фокусника, тайно радующегося, что аудитория наслаждается репризой, в то время как самая захватывающая часть программы еще впереди.

— Я же говорил вам, не правда ли, что дело это просто изумительное. — Его глаза сияли. — Ну, а теперь, что вы скажете вот на это?

Пербрайт взял в руки большой фотоснимок, который Уорлок с триумфом положил перед ним на стол.

На снимке была изображена огромных размеров мясницкая круглая плаха, на которой кто-то в беспорядке рассыпал охапку тростниковых стеблей. Тростинки были частично погружены в густое, похожее на смолу вещество, покрывавшее большими лужами поверхность плахи. Они торчали, прямые и изогнутые, под разными углами.

— А вот этот подтянули еще поближе. — Уорлок уронил на стол вторую фотографию. Тростинки превратились в длинные обрезки газовых труб, торчащих из некоего подобия дюны из крупных неровных гранул. Пербрайту вспомнились сюрреалистические пейзажи с морским побережьем.

— Молоток, — объявил Уорлок.

— Ах, да. Уорлок ждал.

— Вы, конечно, видите, что здесь не так. Инспектор посмотрел на снимок, вытянув руку с ним на всю длину, и рассудительно прищурился.

— Если быть до конца откровенным… Нетерпеливо, презрительно почти, Уорлок нагнулся через стол и ткнул пальцем в газовые трубы.

— Не смяты. Кожи нет. Луковок нет.

Тройное отрицание прозвучало как приговор к высшей мере, не подлежащий обжалованию. Пербрайт смиренно кивнул.

— Вы, конечно, абсолютно правы. Ни одной луковки не видно.

Уорлок вздохнул, встал за креслом Пербрайта и принял более расслабленную позу. Он указал (на этот раз его жест был гораздо мягче) на снимки.

— Вы понимаете, что волосы обязательно прилипнут к молотку, которым воспользовались, чтобы проломить кому-то голову. Но они испытывают сжатие между двумя твердыми поверхностями — сталью и костью — на какие-то доли секунды, пока кость не поддастся. Поэтому они, естественно, должны быть поломаны и смяты. На фотографии же вы не видите ничего подобного.

Теперь другая вещь: волосы, или хотя бы некоторые из них, должны при ударе вылезти с корнями и всем остальным. Плюс небольшие фрагменты кожи, конечно. А у нас… впрочем, вы и сами можете видеть. Пербрайт поизучал фотографии еще с минуту и сказал:

— Мы, безусловно, должны будем ко всему этому вернуться. Но сейчас, может быть, вы вкратце ознакомите меня с тем, что у вас еще есть.

Дальнейшие сведения оказались достаточно однозначными. Среди битого стекла, найденного в саду, имелись крупные осколки, которые без труда были определены как части бутылки для кислоты, используемой в оптовой торговле. Защитная корзина из железной сетки была обнаружена в шкафу (Пербрайт по-дружески воздержался от упоминания о встрече Лава с этим предметом). Осколки стекла со второго молотка, который был брошен в гараже, ясно указывали, что именно им и была разбита бутыль.

В доме обнаружили два набора отпечатков пальцев, встречающихся повсюду. Один соответствовал отпечаткам, полученным в магазине Периама. Другой, очевидно, принадлежал Хопджою. Не было обнаружено ни одного отпечатка, принадлежащего кому.-нибудь из них, который мог бы считаться имеющим прямое отношение к тому, что произошло в ванной. Исследование поверхностей рукояток обоих молотков, бритвенного лезвия и осколков бутыли ничего не дали.

Сравнительный анализ под микроскопом волос, взятых с расчесок в спальной комнате Периама и в его магазине, а также с одежды, найденной в шкафу в комнате его постояльца, позволил практически ответить на вопрос, чьи же волосы на молотке. Уорлок почти ручался, что они принадлежали Хопджою.

— Ну вот, сэр, это все вам. Можете делать с этим все, что вам заблагорассудится.

Пербрайт задумчиво поглаживал подбородок.

— Вы, вне всякого сомнения, проделали огромную работу.

Уорлок расплылся в улыбке. Он подбросил воображаемый теннисный мячик, поймал его и вышвырнул в окно.

— Хорошо еще, — продолжал инспектор, — что я не заковал Периама в цепи сегодня утром. Хотя, думаю, впоследствии никто не смог бы меня упрекнуть, сделай я это. И все-таки я чувствовал, что в доме поработала умелая рука, которая ловко подогнала одно к другому. Было, я понимаю, невозможно ожидать гладкого конкретного лабораторного анализа…— он постучал согнутым пальцем по фотографиям, — …с луковками.

— Сожалею.

— Так эти волосы, значит, были…

Уорлок подмигнул, изобразил двумя пальцами ножницы и отхватил со лба невидимый локон.

Пербрайт понес отчет Уорлока главному констеблю не из уверенности, что мистер Чабб обладает большим интеллектом, созвучным занимаемой им должности, а скорее как человек, занятый сложной проблемой, стремится найти уголок девственной природы, созерцание которой словно освобождает часть мозга и пробуждает его к более эффективной работе над поиском решения.

И вот теперь, глядя на исполненные доброжелательности и достоинства незамысловатые черты лица мистера Чабба, инспектор про себя взвешивал и расчленял каждый факт, по мере того как сообщал его своему шефу.

Мистер Чабб, по обыкновению, стоял, элегантно облокотившись на камин. Он, похоже, вообще присаживался только тогда, когда был у себя дома, да и там почти исключительно к столу. «Харкурт», — однажды удостоверила его жена, — «даже телевизор смотрит стоя; не иначе как его мать была напугана Эдуардом Седьмым в свое время».

Главный констебль издал легкое сухое покашливание:

— Правильно ли я вас понял, мистер Пербрайт, что, по вашему мнению, на данной стадии арест был бы преждевременным?

— О, я как раз думал, что это тот вывод, к которому вы могли бы прийти, сэр. Эта странная история с молотком никак не вписывается в первоначальную картину преступления.

— Меня это поражает, — недовольно сказал мистер Чабб, — как в высшей степени ненужное осложнение. Неужели мы действительно должны безоговорочно принять утверждение Уорлока, что все было подстроено специально?

— Боюсь, что придется, сэр. И полного представления о том, что произошло, у нас не получится, пока мы не сможем объяснить, зачем убийце понадобилось брать на себя этот дополнительный труд. Он приготовил все, , чтобы избавиться от тела; по логике вещей он должен был бы уничтожить все остальные следы преступления — смыть пятна крови, зарыть нож, сжечь веревку или избавиться от пистолета, стереть отпечатки пальцев и так далее. Но нет; он фактически сам создает некоторые свидетельства насилия, остригая прядь волос с головы жертвы и прилепляя их на молоток, который он предварительно обмакнул в кровь убитого. Обратите внимание на выбор места, где был спрятан молоток — под ванной, словно его закинули туда в спешке; при методичном полицейском осмотре его легко найдут, и тем не менее, место достаточно укромное, чтобы не возбудить подозрений, что его туда подбросили умышленно.

— Признаться, я терпеть не могу, когда в подобных делах начинают проскальзывать тонкости, мистер Пербрайт. Убийство — это в первую очередь примитивное, животное зверство. И у меня форменным образом начинают мурашки по коже бегать, когда приходится порядочно напрягать мозги, чтобы все распутать. А в нашем деле чем престижнее адрес, тем более гнусным оборачивается преступление. Странно это как-то, вы не согласны?

— Вы, конечно, имеете в виду Беатрис-Авеню…

— Да, знаете, очень милая улочка. Я помню, старина Аббот жил когда-то со своей сестрой в том доме с желтыми воротами, туда, подальше, к концу парка. — Он замолчал и нахмурился. — После этой истории цены на дома в этом районе обязательно немного упадут.