Мастера детектива. Выпуск 8 - Луи Тома Страница 21

Хьюго рассмеялся опять:

– А, так вот, стало быть, как он представляет себе дружбу.

– Но вы ведь там были?

– Да, мы приходили к следователю. Все, кроме Изабел. Она, конечно, украсила бы собой его кабинет, но доверять ее показаниям нельзя. Впрочем, там было довольно скучно. В следственном заключении много совершенно никчемной информации о том, какое прекрасное было у Марка сердце, какие великолепные легкие и совершенно изумительный пищеварительный тракт. Насколько мне позволено судить, Марку было ниспослано свыше жить вечно, если бы он сам не затянул петлю у себя на шее.

– Вы были и на похоронах?

– Да, в здешнем крематории. Очень торжественная церемония. Помимо персонала, присутствовало всего шесть человек: нас трое, Роналд Кэллендер, эта его не то секретарша, не то экономка и старушка в черном, по виду – няня. Ее наряд придал похоронам особую мрачность, подумал я тогда. Вы не поверите, она была настолько похожа на классическую старую добрую нянюшку, что я заподозрил в ней переодетую полицейскую ищейку.

– С чего вы это взяли? Она действительно так выглядела?

– Нет, но ведь и вы не похожи на частного сыщика.

– И вы представления не имеете, кто она такая?

– Нет. Нас ей не представили. Насколько я помню, никто вообще не сказал ни слова. Сэр Роналд надел масочку убитого горем отца. Знаете, из серии: король оплакивает смерть наследника престола.

– А мисс Лиминг?

– Ей была очень к лицу черная вуаль.

– А мне показалось, что она в самом деле глубоко страдала, – сказала Софи.

– Откуда ты можешь знать? И вообще, что это значит – страдания? И как определить их глубину?

Дейви Стивенс легко перекатился на живот и сказал:

– Я тоже заметил, что мисс Лиминг было очень худо. Между прочим, фамилия старушки – Пилбим, по крайней мере так был подписан венок.

Софи усмехнулась:

– Этот жуткий крест из живых роз? Я могла бы догадаться, что он от нее. А почему ты так уверен?

– Потому что я посмотрел, солнышко мое. Парни из крематория сняли венок с гроба и прислонили к стене, и у меня было время взглянуть на прикрепленную к нему карточку. Там было написано: «С искренними соболезнованиями от нянюшки Пилбим».

– Да-да! Теперь я вспомнила, – сказала Софи. – Бедная няня, этот венок стоил ей, вероятно, целого состояния.

– Марк когда-нибудь говорил вам о няне Пилбим? – спросила Корделия.

Они быстро переглянулись. Изабел помотала головой, а Софи сказала:

– Мне – нет.

– Нет, он о ней никогда не упоминал, – сказал Хьюго Тиллинг, – но как мне кажется, я видел ее однажды еще до похорон. Недель шесть назад она пришла к нам в колледж и хотела видеть Марка. У него как раз был день рождения – двадцать один год. Я тогда случайно оказался в приемной у инспектора, и он спросил, у себя ли Марк. Она поднялась к нему в комнату и пробыла там около часа. Я видел, Как она уходила, но ни тогда, ни потом Марк не упоминал о ней в разговорах со мной.

А вскоре после этого, отметила про себя Корделия, он ушел из университета. Связаны ли эти два события между собой? Ниточка тонкая, но нужно проследить, куда она тянется.

Из чистого любопытства, которое даже ей самой показалось неуместным, она спросила:

– А другие цветы были? Ответила за всех Софи:

– Простой букет садовых цветов без всякой карточки. От мисс Лиминг, я думаю. На сэра Роналда это мало похоже.

– Вы были дружны с Марком. Расскажите мне о нем, – попросила Корделия.

Они снова переглянулись, как будто решая, кому говорить. Смущение их было очевидным. Софи Тиллинг обрывала травинки и скатывала их пальцами. Не поднимая взгляда, она сказала:

– Марк был очень замкнутым человеком. Я не уверена, что мы действительно хорошо знали его. Он был мягкий, чувствительный, очень сдержанный и без всяких претензий. Интеллигентный, сообразительный, но не умный. И очень добрый. Он всегда хорошо относился к людям, но никому не навязывался. О себе он был не очень-то высокого мнения, но, кажется, это его не огорчало. Вот и все, по-моему, больше мне сказать о нем нечего.

Внезапно заговорила Изабел, но так тихо, что Корделия с трудом разобрала ее слова:

– Он был очень милый…

Ее перебил изменившийся от злости голос Хьюго:

– Да, он был милый, а теперь он умер. Все! Больше нам нечего сказать о Марке Кэллендере. Никто из нас его не видел с тех пор, как он бросил учебу. Перед тем как уйти, он с нами не проконсультировался и не просил у нас совета, как лучше покончить с собой. Моя сестра совершенно права, он был замкнут в себе. И я от души советую вам не тревожить его прах.

– Послушайте, – ответила ему Корделия, – но вы же сами пришли к следователю, а потом на похороны. Если вы порвали с ним все связи и его судьба вас больше не волновала, к чему было беспокоиться?

– Софи пришла, потому что была когда-то к нему привязана. Дейви пришел за нею вслед. Я отправился туда из любопытства и чтобы отдать последний долг человеку, которого я знал. Пусть мой цинизм не вводит вас в заблуждение – сердце у меня все-таки есть.

Но Корделия настойчиво продолжала:

– Кто-то побывал у него в коттедже в тот вечер, когда он умер. Кто-то пил с ним кофе. И я собираюсь установить, кто это был.

Могло ли ей только показаться, что эти слова вызвали среди них новое волнение. Софи, должно быть, хотела о чем-то ее спросить, но помешал брат:

– Никто из нас там не был. В тот вечер, когда Марка не стало, мы все сидели во втором ряду партера в театре Пинтера. Не знаю, можно ли это проверить. Сомневаюсь, чтобы кассирша сохраняла списки, но я заказывал билеты сам, и она, наверное, узнает меня в лицо. Если этого вам покажется недостаточно, я могу познакомить вас с одним моим приятелем, которому я говорил о нашем намерении отправиться в театр. Другой знакомый наверняка вспомнит, что видел кого-то из нас в фойе во время антракта, еще с одним я, если мне не изменяет память, обсудил пьесу после спектакля. Но все это ничего вам не докажет, потому что я мог со всеми этими людьми сговориться заранее. Поэтому лучше всего будет поверить мне на слово. С какой стати мне обманывать вас? Вечером 26 мая мы все действительно были в театре.

– И вообще, – поддержал его Дейви Стивенс, – пошлите вы