Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус Страница 22

«Доктор Морер, я хочу попросить у вас прощения», — сказала она, когда мы вышли из хижины. «Прощения? У меня, мадемуазель?» — спросил я в недоумении. «Да, сегодня утром, споря с отцом из-за Аннеты… или, вернее, из-за мужа, которого он хочет найти для служанки, я предложила доктора…» — «Уверяю вас, мадемуазель Лора, что я вовсе не обижен вашей шуткой». — «Шутка эта, сказанная со злобы, была очень глупой, — призналась Лора без малейшего колебания и с презрением произнесла: — Предложить вас в мужья Аннеты!»

Она, очевидно, знала, какую роль играла в жизни отца обворожительная блондинка. Затем Лора протянула мне руку со словами: «Мир, не правда ли, доктор? Мы не враги?» — «Я никогда не был вашим врагом».

После этих слов она ушла. Весь последовавший за тем месяц мы почти каждый день встречались с мадемуазель Бержерон. Страдание и нужда почти всегда неразлучны. Там, где нуждались в моих попечениях, я находил Лору с ее щедрой помощью. Естественно, что вскоре между нами установились дружеские отношения.

Я видел, что она несчастна, что ее душит какая-то тайна, что она страдает от присутствия Аннеты, под влияние которой с каждый днем все больше попадал ее отец. Я не вызывал ее на откровенность, не предлагал помощи. Я ждал, что она начнет доверять мне и заговорит сама.

Бержерон, без сомнения, отказался от своих видов на меня. Вспомнив о том, как он выразил намерение положиться на Ренодена в выборе зятя, я спросил однажды у нотариуса: «Был ли у вас в конторе господин Бержерон?» — «Нет, доктор». — «Он приглашал вас в замок?» — «Тоже нет. Но я собираюсь отправиться туда без приглашения. Этот шаг я должен сделать по поручению одного из моих клиентов».

Тут мне вспомнился маркиз де Монжёз, чей разговор с нотариусом я невольно подслушал. Этот человек мечтал стать хозяином замка если не за счет его покупки, то хотя бы посредством женитьбы.

Представив, как маркиз, богатый, титулованный, красивый, делает предложение Лоре под покровительством нотариуса, имея все шансы на успех, я испытал острую душевную боль и тут понял, что полюбил Лору как безумный.

Много дней я лелеял мечту о том, что Реноден забыл о поручении маркиза или тот отказался от своих намерений, что он умер и бог знает что еще. Что поддерживало меня в этих обманчивых мечтах? То, что в продолжение двух недель после моей беседы с нотариусом я встречал Лору во время ее благотворительных обходов и она ни единым словом не намекнула на это предложение.

При каждой встрече она по-прежнему указывала мне нищих, нуждавшихся в помощи доктора, а я ей — своих больных, нуждавшихся в материальной поддержке. Только в конце второй недели я заметил, что девушка опечалена. Ее терзало какое-то горе, но она хранила его в тайне.

Наконец я заметил, что нравственная пытка подорвала ее физические силы. Утром, когда мы встретились на дороге из Виллезара в Кланжи, я был поражен при виде ее бледности, темных кругов под глазами и тяжелой поступи. Она остановилась и посмотрела на меня с печальной улыбкой, ожидая, что я ей скажу.

«Вы больны!» — воскликнул я. «О, вовсе нет, — ответила Лора, — разве что немного утомлена. Сегодня я прошла четыре лье…» Я покачал головой. «Нет-нет, это не усталость так изменила ваши черты. Вы больны… очень больны…»

Я взял ее руки в свои и, сжав их, взмолился: «Говорите, Лора, говорите!» Мой отчаянный голос тронул ее, она ответила с напускной веселостью: «Ничего не скроешь от этих докторов!» Затем, пристально посмотрев на меня, спросила: «Могу я довериться вам?» — «О, да, да, говорите!» — «Вы знаете решетку, которая отделяет дорогу от замка? Сегодня в одиннадцать часов я приду сообщить вам, какой болезнью страдаю».

В назначенное время я был у решетки. Ночь стояла теплая, воздух казался удушливым; небо было покрыто облаками. Когда Лора подошла к решетке, она была так слаба, что схватилась рукой за прутья, чтобы не упасть. Дыхание со свистом вырывалось из ее груди. Она спросила меня едва слышно: «Могу я положиться на вашу клятву?» — «Клянусь вам никому не открывать того, о чем вы мне сообщите».

Она опустила руку в карман, вынула какую-то вещь и протянула мне через решетку. «Возьмите!» — «Что это?» — спросил я, хотя на ощупь понял уже, что держу пузырек. «Это половина того лекарства, которое мне предписано принимать каждый вечер». — «Предписано? Кем же?» — воскликнул я. «Вашим коллегой, доктором Пижо». — «Вместо того чтобы обращаться к этому невежде, почему вы не обратились ко мне?» — «Это нужно спросить у Аннеты — она побежала за помощью».

При имени Аннеты у меня по телу пробежала дрожь. Но так ужасно было зародившееся в уме подозрение, что я отказался ему верить. «От какой болезни прописал вам Пижо это лекарство?» — «Чтобы успокоить мои возбужденные нервы». — «Не пережили ли вы какой-нибудь крупной неприятности?» — «Нет-нет! — ответила она все тем же ироничным тоном. — Испытанное мною волнение, напротив, может быть причислено к разряду приятных для девушки, которой пора замуж». — «А, речь идет о замужестве!» — пробормотал я.

Значит, кто-то просил ее руки. Был ли это Монжёз? Я недолго пребывал в недоумении, ибо Лора почти в ту же минуту сказала: «Не вы ли говорили мне о господине Ренодене?» — «Да, как о человеке опытном, способном дать хороший совет».

Все тем же печально-ироничным тоном мадемуазель Бержерон продолжала: «Первая же моя встреча с господином Реноденом отнюдь не принесла мне счастья. На следующий день после того, как он представил мне жениха, мое здоровье ухудшилось».

С легкой насмешкой, ужасный смысл которой был для меня ясен, она прибавила: «Я, как видно, могу быть здорова лишь при условии, что не выйду замуж». — «Так вы приняли предложение представленного Реноденом жениха?» — «Я не сказала ни да, ни нет… но этот жених, богатый, титулованный, молодой, показался кое-кому настолько привлекательным для меня, что они решили, будто я скажу да». — «О ком вы говорите?» — «Прежде всего, о моем отце… Он так мучил меня с того самого вечера… ввиду моих собственных интересов, как он говорил… так истово добивался от меня ответа, чтобы знать, какого мнения держаться, что после беседы с ним я вышла из комнаты с расстроенными нервами…» — «И Аннета побежала за доктором Пижо», — договорил я, видя, что она остановилась в нерешительности. «Да, и он прописал мне это успокоительное лекарство». — «Действие которого пришел проверить на следующий день?»

Мадемуазель Бержерон ответила, подчеркивая каждое слово: «Действие которого он по просьбе отца и Аннеты, встревоженных моим недомоганием, приходил проверять все последующие дни… и, не видя почти никакого эффекта, постоянно увеличивал дозу».

Слушая Лору, я сжимал в руке пузырек. Мне не терпелось поскорее вернуться домой и подвергнуть анализу его содержимое. «И болезнь ни на минуту не ослабевала?» — спросил я. «Нет, один раз… когда я сказала, что из-за болезни намерена отказать господину Монжёзу, мне стало лучше». — «Болезнь, однако, вернулась?» — «Да, на следующий день… когда я изменила решение». — «Так вы решились выйти замуж за маркиза де Монжёза?»

Мадемуазель Бержерон не ответила. Я не мог относиться к маркизу как к сопернику, поскольку я, бедный деревенский врач, не в силах был с ним бороться. Весьма понятна досада, прозвучавшая в моих словах, когда я прибавил: «Я плохо знаю господина Монжёза, но все же могу сказать, что это корыстолюбивый глупец». — «Все же лучше мне выйти за глупца, чем за мошенника», — отрешенно проговорила Лора.

Я был ошеломлен этими словами. Не известен ли ей план, который, по мнению тетушки, составил Бержерон: найти какого-нибудь негодяя, который согласился бы за сто тысяч франков жениться на дочери и выдать отцу расписку в получении всего состояния?

В эту минуту часы на замке пробили полночь. «Полночь! Нам нужно расстаться», — сказала Лора. «Как, уже?» — «У меня едва хватит сил добраться до своей комнаты».

Я не мог усомниться в ее словах: чтобы не упасть, девушка обеими руками ухватилась за решетку.

«Когда я вас увижу?» — спросил я. «Завтра, здесь же и в этот же час».

Она удалилась, пошатываясь, и исчезла во мраке. Я хотел уже уйти, как услышал ее голос: «Завтра… если силы мне позволят».

Я быстрыми шагами пошел к дому, чтобы поскорее заняться анализом лекарства. Двадцать минут спустя я убедился в страшной истине: к лекарству был примешан яд. На глазах у доктора-невежды мадемуазель Бержерон медленно отравляли, чтобы присвоить себе ее состояние, которое ускользнуло бы из жадных рук, если бы она вышла замуж.

Более часа я сидел в отчаянии, глядя на пузырек; дрожь волнами пробегала по моему телу, и я спрашивал себя: может и должен ли честный человек сдержать клятву — не открывать никому этой ужасной тайны?

Потом отчаяние сменилось мыслью, сначала неопределенной, но мало-помалу окрепшей. «Чего дочь не может открыть вам про своего отца, то откроет вам этот пузырек. Я погибла, если вы мне не поможете. Вся моя надежда на вас». Да, с такой мыслью Лора передала мне пузырек.