Агата Кристи - Том пятый. Выпуск II Страница 23

Она решительно повернулась и вышла из гостиной. Мне показалось, последним замечанием старая леди хотела что-то подчеркнуть — но я не мог понять, что именно.

Глава 15

— Твоя комната готова, — сказала София.

Она стояла около меня и смотрела через окно в сад. Сад с раскачивающимися на ветру полуобнаженными деревьями казался серым и печальным.

— Какое запустение… — тихо произнесла София, угадав мои мысли.

В это время из-за живой изгороди со стороны декоративного садика появилась фигура и вслед за ней — другая. Оба человека казались серыми бесплотными тенями в неверном свете осеннего дня. Первой шла Бренда Леонидис. Она куталась в серую шиншилловую шубку и, ступая с кошачьей грацией, скользила сквозь сумрачный воздух как жутковатый призрак. Когда она проходила мимо окна, я рассмотрел ее лицо. На нем блуждала знакомая мне туманная кривая полуулыбка, которую я уже видел накануне, когда разговаривал с молодой вдовой в ее гостиной. Несколькими секундами позже мимо окна проплыла худая сгорбленная фигура Лоуренса Брауна. Эти двое не походили на прогуливающихся в саду людей — зыбкие и невесомые, они напоминали приведения, прячущиеся от людского взора.

„Интересно, — подумал, — не под ногой ли Бренды или Лоуренса громко треснула та сухая ветка?..“

И по ассоциации мыслей я спросил:

— А где Джозефина?

— Наверное, в классной комнате с Юстасом. — София нахмурилась: — Чарлз, меня очень тревожит Юстас.

— Почему?

— Последнее время мальчик какой-то мрачный и странный. Знаешь, он так изменился после этой ужасной болезни… Не могу понять, что у него на уме. Иногда мне кажется, он ненавидит всех нас.

— Вероятно, это пройдет. Просто переходный возраст.

— Может быть… Но все равно мне тревожно.

— Да почему же, милая?

— А потому, наверное, что отца с матерью совсем не беспокоит состояние Юстаса. Они словно и не родители ему.

— Может, оно и к лучшему. Чаще дети страдают от чрезмерной опеки, чем от равнодушия.

— Это правда. Знаешь, я как-то не задумывалась об этом до своего возвращения из-за границы, но мои родители составляют престранную пару. Отец всецело погружен в мир каких-то отдаленных исторических эпох, а мать чудесно проводит время, организуя вокруг себя театральные действа. Сегодняшнее дурацкое представление — дело исключительно ее рук. Никакой нужды в этом семейном совете не было. Маме просто хотелось разыграть сцену семейного совета. Бедняжка иногда страшно скучает здесь и развлекается по мере сил и способностей.

На какой-то миг мне представилось фантастическое видение: Магда с легким сердцем отравляет старого свекра в целях разыграть трагедию с убийством с собой в главной роли.

Дурацкая мысль! Я тут же отогнал ее в сторону, но у меня в душе остался какой-то неприятный осадок.

— За мамой нужен глаз да глаз, — сказала София. — Никогда не знаешь, что она может выкинуть в следующий момент.

— Забудь о своей семье, — твердо сказал я.

— Я бы с удовольствием, но это слишком трудно сделать в настоящий момент.

Как счастлива я была в Каире, когда на какое-то время забыла их всех!

В те времена София действительно никогда не упоминала о своем доме и семье.

— Поэтому ты никогда ничего не рассказывала о них? — спросил я. — Хотела забыть их?

— Наверное, да… Знаешь, все мы слишком тесно связаны. Мы… Все мы слишком любим друг друга и этим отличаемся от тех семей, где каждый смертельно ненавидит другого. Конечно, ненависть — страшное зло. Но жить разрываясь между противоположными привязанностями едва ли не страшней… Наверное, именно это я и имела в виду, когда говорили, что все мы как-то криводушны и жалки. Помнится, я хотела сказать: все мы не в состоянии существовать независимо друг от друга, не умеем стоять без подпорок и расти вверх сами по себе. Все мы какие-то немного изломанные, искривленные…

И вдруг с нами оказалась Магда, которая ворвалась в комнату, с грохотом распахнув дверь и крича:

— Милые мои! Что же вы не включаете свет?! Уже темно!

Она принялась щелкать выключателями, и на стенах и на столах засияли светильники и лампы. Мы втроем задернули тяжелые розовые занавеси на окнах и очутились в благоухающем королевском будуаре. И Магда упала на диван восклицая:

— Какая это была невероятная сцена! И как был раздражен Юстас! Он сказал мне, что находит этот семейный совет совершенно неприличным! Мальчики такие странные в этом возрасте! — Она вздохнула. — Роджер — просто лапочка. Я его обожаю, когда он начинает ерошить волосы и натыкаться на мебель. Не правда ли, со стороны Эдит было очень мило предложить Роджеру деньги? Вряд ли она действительно собиралась расстаться с деньгами — это просто жест. Но это страшно глупо… Филип, должно быть, почувствовал себя обязанным последовать ее примеру! Конечно, Эдит готова на все ради семьи. В любви старой девы к племянникам есть что-то очень трогательное. Когда-нибудь я сыграю одну из этих преданных семье незамужних тетушек. Излишне любопытных, упрямых и преданных семье до мозга костей.

— Наверное, ей пришлось трудно после смерти сестры, — заметил я, не желая быть втянутым в обсуждение очередной роли Магды. — Раз она так сильно не любила старого Леонидиса.

— Не любила? — прервала меня Магда. — Кто вам это сказал? Она всегда любила его!

— Мама! — воскликнула София.

— Не спорь со мной, дорогая. Конечно, в твоем возрасте естественно воображать, что любовь — это двое прекрасных молодых людей в лунном свете. — Но мисс Эдит сама сказала мне, что никогда не любила покойного, — настаивал я.

— Может, поначалу и не любила. Она не могла простить сестре этот брак. Да, у них с Аристидом была своего рода вражда. Но Эдит безусловно любила его! Дорогая, я знаю что говорю! Конечно, Аристид не мог жениться на сестре умершей жены и все такое прочее… И ему вряд ли вообще приходила в голову подобная мысль. Да и Эдит наверняка тоже не думала на эту тему. Она была совершенно счастлива, занимаясь с детьми и конфликтуя с Аристидом. Но она страшно переживала, когда он женился на Бренде. Страшно переживала!

— Не больше, чем ты или папа, — сказала София.

— Конечно, мы все были возмущены этим браком! Конечно! Но Эдит была возмущена больше всех. Дорогая моя, я не раз замечала, как она смотрела на Бренду!

— Ну-ну, мама.

Магда бросила на Софию нежный, чуть виноватый взгляд — взгляд шаловливого избалованного ребенка — и продолжала, явно не замечая своей непоследовательности:

— Я решила отдать Джозефину в школу.

— Джозефину? В школу?

— Да. В Швейцарии. Завтра я буду говорить об этом с одним своим знакомым. Я действительно считаю: Джозефину нужно немедленно отослать из этого дома. Вся эта ужасная обстановка ей абсолютно не на пользу. Ребенок она болезненный и слишком впечатлительный. Ей необходимо общение со сверстниками. Веселая школьная жизнь. Я всегда так считала.

— Дедушка категорически запрещал отдавать ее в школу, — медленно проговорила София.

— Милый старый дорогуша любил держать всех нас под присмотром. Старые люди часто эгоистичны в этом смысле. Ребенок должен расти среди детей. К тому же в Швейцарии прекрасный, здоровый климат… И всякие зимние виды спорта… Чудесный воздух и гораздо, гораздо более хорошие продукты!

— Но сейчас ведь, наверное, трудно устроить ребенка в швейцарский пансионат? — спросил я.

— Чепуха, Чарлз! Существует специальная организация, занимающаяся этими вопросами. И потом в Лозанне живет Рудольф Альстир! Я позвоню ему завтра, и он все устроит. Джозефину можно будет отправить уже к концу недели.

Магда взбила диванную подушку, мило улыбнулась нам, подошла к двери и, обернувшись, одарила нас совершенно чарующим взглядом.

— Ах, дорогие мои! — восторженно произнесла она. — Подумайте лучше о цветах… О синих горечавках и белых нарциссах…

— Это в октябре-то? — спросила София, но Магда уже ушла.

София облегченно вздохнула.

— Да, — сказала она. — Мама, конечно, чрезвычайно утомительна. Вечно носится с какими-то внезапными идеями, посылает в разные концы света тысячи телеграмм с тем, чтобы все было улажено в мгновение ока. Зачем ей понадобилось так срочно отсылать Джозефину в Швейцарию?

— Но в ее рассуждениях есть здравый смысл. Полагаю, общение со сверстниками пойдет Джозефине на пользу.

— Дедушка так не считал, — упрямо сказала София.

Я почувствовал легкое раздражение.

— Но, милая София, неужели по-твоему девяностолетний старик мог лучше всех судить о том, что необходимо для благоденствия ребенка?

— Дедушка мог судить лучше всех о благоденствии любого члена семьи, — ответила София.

— И лучше тети Эдит?

— Нет, наверное, не лучше. Тетя Эдит оказывает предпочтение школьному воспитанию. Да, Джозефина — довольно трудный ребенок… Эта ужасная привычка подсматривать и подслушивать… Но я все-таки думаю, ее испортили эти дурацкие игры в сыщиков…