Джон Карр - Убийства единорога Страница 23

– Не можем разоблачить? Почему?

– Потому что он – подлинный Гастон Гаске, – ответил Г. М., выпуская очередное кольцо дыма, – и это его шоу.

Ошеломленный Миддлтон нащупал позади стул и плюхнулся на него. Я тоже сел – мы оба в этом нуждались. Г. М. склонился к очагу. Отсветы пламени играли на его лысине.

– Теперь ваша очередь сходить с ума? – осведомился я после паузы. – Гаске? Вы же сами говорили, что бедняга, которого прикончили…

– Угу, – кивнул Г. М. – Хотя он был такой же Гаске, как я… Должен просить вас, Кен, доверять мне, хотя вы думаете, что я окончательно рехнулся и меня следует поместить под надзор. Я вполне в здравом уме. Когда я сказал этому бедняге: «Ведь вы Гаске, не так ли?» – я отлично знал, что это не так, но молился, чтобы ему хватило ума понять, куда я клоню, и ответить утвердительно. Так и вышло – он был умным парнем. Это было единственным шансом позволить ему осуществить то, что, как я думал и как теперь знаю, он пытался сделать. Конечно, я недооценил Фламанда…

– Выходит, из-за вас он погиб, – сказал я. Г. М. вскинул голову:

– Знаю, и это мучает меня. Но поверьте, я считал, что он ничем не рискует и для него куда безопаснее выдавать себя за Гаске. Я пытался помочь ему. Все было в порядке, и дело могло быть уже закончено. Но Фламанд, черт бы его побрал!.. – Он стукнул себя кулаком по виску. – Вся беда в том, что Фламанд оказался слишком умен для нас обоих.

– Но кем же был этот парень, если он не был Гаске? И кто… вы сказали, что настоящий Гаске – это д'Андрье?

– Да. И все это было спланировано для нашего блага. А теперь слушайте внимательно! Я попытаюсь сорвать несколько слоев тайны с этой истории.

Г. М. помолчал, ерзая в кресле, потом заговорил снова:

– Начнем с того момента, когда мы прибыли в замок после весьма удачного приземления самолета на соседний луг. Вы, Эвелин Чейн и я пришли сюда с остальными. Нас встретил улыбающийся граф д'Андрье, изображая радушного французского хозяина, получившего письмо от Фламанда и жаждущего увлекательных приключений. Все это отдавало фарсом, но я мог бы этому поверить. В конце концов, подобное послание было вполне в духе Фламанда, и могла существовать вполне реальная личность, которая вела бы себя так, как д'Андрье. Но как только он заговорил с нами, кое-что с треском разоблачило спектакль.

Вспомните. Мы вошли в замок и не произнесли ни слова – у нас просто не было возможности. Поскольку все мы были покрыты грязью, то казались членами одной и той же группы, тем более что самолет потерпел крушение в четверти мили отсюда. Когда мы начали обсуждать случившееся, я заговорил о пилоте и экипаже самолета таким образом, что выглядело само собой разумеющимся, будто мы летели на нем. И все же, хотя об этом еще не было сказано ни слова, д'Андрье повернулся ко мне и спросил: «Значит, вы и ваши друзья не были на борту самолета?»

Это была жуткая обмолвка, ребята. Откуда он знал, что нас там не было? Абсолютно все, включая мои собственные слова, указывало, что мы были на борту. Как он мог знать на расстоянии четверти мили от самолета, к тому же отгороженного от замка деревьями, кто там находился? Ответ заключается в том, что он заблаговременно знал, кто будет лететь этим рейсом.

Из этого вытекало единственно возможное объяснение повреждения самолета. То, что выглядело самой трудной загадкой, оказывалось самой легкой. Хейуорд был совершенно прав. Самолет не мог совершить вынужденную посадку в заранее намеченном месте без соучастия пилота или всего экипажа. Тем не менее это казалось невозможным, во-первых, потому, что пилот был доверенным сотрудником авиалинии, всегда выполнявшим ответственные поручения, а во-вторых, потому, что Фламанд всегда работал один. Но это верно лишь в том случае, если у пилота были преступные намерения. Предположим, он посадил здесь самолет, получив приказ от полиции и действуя в сотрудничестве с авиакомпанией, на которую работал?

Все сразу становилось ясно! Картонный замок с его странным хозяином и неиспользуемыми комнатами начинал выглядеть как искусная ловушка для Фламанда.

Как же они намеревались осуществить задуманное? В чем состояла игра? Прежде чем перейти к этому, давайте удостоверимся, что виденное нами действительно игра. Что произошло, когда мы оказались в замке? Разрушилась дамба. Было бы слишком большим совпадением, если бы подобное случилось само собой. Но если кто-то подрубил сваи, то кто же? Взгляните на это сооружение из дерева и камня – можете себе представить, чтобы один из гостей – пассажиров самолета и нас троих – пнул его ногой и разнес на куски? Нет, это могли сделать только несколько человек в самом замке. Д'Андрье, Огюст, Жозеф, Луи – мозг и сила Сюрте – постарались, чтобы Фламанд не мог отсюда выбраться.

Подумайте сами. Фламанд заявил, что будет на борту самолета, а он всегда держит слово. Полиция не знает, под какой личиной он появится, но уверена, что он там будет, дабы украсть у Рэмсдена…

– Что? – осведомился я.

– Спросите у него, – с усмешкой предложил Г. М., кивнув в сторону открывшейся двери, сквозь которую вошел Рэмсден. – А я покуда продемонстрирую вам несколько весьма причудливых ключей к плану Гаске.

Глава 13

КАК Г. М. СОЗДАВАЛ ТЕОРИИ

– Что происходит? – довольно сердито спросил Рэмсден. – Вы выглядите так, словно в чем-то провинились. Кстати, Мерривейл, вас ищет д'Андрье. Он говорит, что у него есть еще одно веское доказательство того, что первое письмо было написано Фламандом…

– Еще бы, – отозвался Г. М. – Послушайте меня, сынок, и тогда вы, возможно, поймете, почему он хочет убедить нас в подлинности первого письма даже ценой сфабрикованных обвинений против Фаулера. Если мы всерьез усомнимся в подлинности этого послания, это испортит всю игру… Садитесь, Рэмсден.

Миддлтон озадаченно потер лоб.

– Похоже, вы ее уже испортили, – усмехнулся он. – Но ведь Фламандом могу оказаться и я. В таком случае вы разболтали мне важную информацию.

– Угу. Если бы вы были Фламандом, сынок, – невозмутимо ответил Г. М., – то не нуждались бы в этом. Фламанд и так все знает. Вот почему он написал подлинную записку и подбросил ее в верхнюю галерею. Это встревожило Гаске – выходит, Фламанд знает, кто он, но Гаске понятия не имеет, кто такой Фламанд. Отчасти поэтому он напустился на Фаулера. Иными словами, маскарад Гаске пошел прахом. Кроме того, я не вижу иной причины, по которой французское правительство должно было использовать Рэмсдена в качестве предлога.

Рэмсден сердито уставился на него.

– Я долго ждал, – произнес он с зловещим спокойствием, – покуда услышу хоть что-то, имеющее смысл. Может быть, вы, наконец, соизволите объяснить…

Г. М. повиновался под аккомпанемент протестующих воплей собеседника.

– Вы утверждаете, – сказал Рэмсден, переведя дух, – что Гаске (или д'Андрье) написал первое письмо, сообщая, что Фламанд намерен организовать вынужденную посадку самолета?

– Точнее, отпечатал на машинке. Хотите еще доказательств? Ему нужно было только скопировать подпись. Но факсимиле Фламанда держалось в секрете и никогда не публиковалось. Однако Фаулер долго изучал оба письма и не смог сделать окончательный выбор между подлинной и фальшивой подписью. Значит, почерк Фламанда воспроизвела полиция, у которой имелись для этого все возможности. Как я сказал, д'Андрье встревожился. Когда мы пришли в замок, он представил первое письмо как подлинник. Когда же его подлинность была опровергнута вторым посланием, он состряпал сомнительную историю, будто отправил оригинал Гаске, а потом предъявил ответ Гаске – разумеется, рукописный, так как он сам его написал.

Рэмсден покачал головой:

– Но разве это не было с самого начала чертовски глупо? Д'Андрье ожидает, что Фламанд появится в какой-то маскировке. Фламанд появляется и сталкивается с поддельным письмом якобы от него. Он не может не насторожиться и…

– Хо-хо-хо! – Лицо Г. М. расплылось от удовольствия. – И что тогда? Фламанд заявляет в лицо д'Андрье: «Вы лжец! Я никогда не писал этого письма»? Едва ли. Конечно, это его насторожит, но не заставит подозревать д'Андрье. Разве вы сами его заподозрили? Откровенная демонстрация письма отвлекла бы от подозрений, тем более учитывая, что Фламанд ищет Гаске среди пассажиров самолета.

– Тем не менее, – задумчиво промолвил Миддлтон, – вы сами сказали, что это вызвало у Фламанда подозрения и теперь он знает…

– Угу. Конечно, знает. Потому что Фламанд куда проницательнее, чем думал Гаске с присущим ему самодовольством. Я просто объясняю вам ход мыслей д'Андрье. Поддельное письмо дает двойное преимущество. Во-первых, Фламанд сразу же после необъяснимого крушения самолета сталкивается со столь же необъяснимым письмом. Гаске считает, что Фламанду понадобятся стальные нервы, чтобы не выдать себя ни поступком, ни словом, ни жестом, ни выражением лица. Вспомните – д'Андрье настаивал, чтобы письмо прочли вслух, дабы при этом он мог изучать лица. Вспомните также, что единственный, кому д'Андрье дал письмо для индивидуального прочтения, был Эбер, кого он, вероятно, знал как подлинного полицейского врача…