Рекс Стаут - Если бы смерть спала Страница 23

Все говорило о том, что Вулф паникует. Он до смерти боялся, что в любую минуту может всплыть факт, который вынудит его послать меня с дарами к Кремеру, а это для него хуже мороженого с мускусной дыней или редьки с устрицами.

Я понимал, какое у него было состояние, я даже сочувствовал ему. Разговаривая по телефону с Джареллом, я изо всех сил старался удержать его на расстоянии, вдалбливая ему, что Вулф, дескать, погружен в глубокие раздумья. Дела были не так уж и плохи. Как я и ожидал, лейтенант Роуклифф навестил семейство Джарелл, однако во время своего визита не слишком напирал на тот факт, что двое из довольно близких Джареллу людей, его бывший секретарь и друг дома, в течение последней недели превратились в прах. Разумеется, он не прочь был это сделать — Роуклифф мог брызгать слюной даже перед самим Святым Петром — да у него не было вещественных доказательств.

Без десяти двенадцать в понедельник зазвонил телефон, и меня пригласили как можно скорей пожаловать к окружному прокурору. Вулф все еще сидел в своей оранжерее. Обычно он спускался в одиннадцать, но в то утро он там засиделся из опасения, как бы я ему кое-что не сообщил. Я связался с ним по внутреннему телефону и доложил, где меня искать, вышел на Девятую авеню и взял такси.

На этот раз мне пришлось прождать всего несколько минут. Мандельбаум был по обыкновению вежлив, даже встал, чтобы пожать мне руку. Кресло, на которое он мне указал, было, разумеется, обращено к окну.

От меня ему нужно было то же самое, что и в прошлый раз, а именно: что я видел и слышал у Джарелла, только теперь касающееся не Джеймса Л. Ибера, а Корея Брайэма. Мне пришлось признать, что в настоящий момент это уже относится к делу, так что говорить мне пришлось больше, чем в прошлый раз, поскольку Брайэм обедал у Джарелла в понедельник, даже остался играть в бридж. То же самое повторилось в среду, к тому же я мог в разное время слышать замечания в его адрес. Мандельбаум был терпелив и дотошен, но к хитростям не прибегал. Правда, он несколько раз просил меня повторить тог либо иной эпизод, однако это настолько давно вошло в его практику, что перестало быть хитростью. Я не упомянул лишь об одной из моих встреч с Брайэмом, на совещании в кабинете Вулфа в пятницу вечером. К моему удивлению, он об этом тоже не заикнулся. Мне казалось, что им пора уже и до этого докопаться, однако, выходит, не успели еще.

Когда стенографистка, которой он велел отпечатать мои показания, вышла, я встал с кресла:

— Она с этим долго провозится, а мне нужно выполнить парочку поручений. Зайду чуть попозже и подпишу. Если вы, конечно, не возражаете.

— Разумеется, нет. При условии, что вы сделаете это сегодня. Скажем, в пять.

— Договорились.

Уже возле двери я обернулся:

— Кстати, вы, должно быть, обратили внимание на то, что я не подтвердил свою репутацию острослова.

— Совершенно верно. Очевидно, вы выдохлись.

— Надеюсь, что дело не в этом. А в том, что моя голова была слишком уж занята одним сообщением, которое я только что услышал. Про пули.

— Какие пули?

— Ну, про те две пули. Разве вы еще ничего не знаете? Пуля, которой был убит Ибер, и та, что сразила Брайэма, вылетела из одного револьвера.

— Я полагал, это держится… — он прикусил язык. — Откуда вы про это узнали?

Я улыбнулся.

— Знаю, что это держится в тайне. Не беспокойтесь, я не проговорюсь. Наверное, даже не скажу об этом мистеру Вулфу. Но долго такое не удержишь — слишком уж горячо. Типу, который мне это сказал, оно прямо-таки жгло язык. Ну да он меня хорошо знает.

— Кто это? Кто вам об этом сказал?

— Кажется, это был комиссар Мэрфи. Шутка, разумеется, что свидетельствует о том, что я обретаю прежнюю форму. Итак, загляну до пяти подписать показания.

У меня в руках был факт, причем добыл я его, ничем не рискуя. Если бы оказалось, что он не подтвердился — я бы узнал об этом по реакции Мандельбаума, — что ж, меня могли и разыграть. О'кей, я красиво его подцепил. Знал бы Вулф, с чем я приду домой, он бы скорей всего заперся у себя в комнате, не подходил бы к телефону, и мне бы пришлось орать ему через дверь.

Он только что уселся за ленч: филе окуня, запеченное в масле, лимонном соке и миндале, который мне пришлось с ним разделить. Даже не существуй этого табу не говорить за столом о деле, я бы все равно не осмелился испортить ему трапезу. Но как только мы очутились в кабинете и Фриц принес нам кофе, я начал:

— Мне страсть как не хочется заводить этот разговор сразу после ленча, но, по-моему, вы все-таки обязаны быть в курсе дела. Так вот: мы уже на раскаленной сковородке. В самом пекле. По крайней мере, таково мое мнение.

Обычно, прежде чем поставить чашку на стол, он делает три глоточка обжигающего кофе, на этот раз он сделал всего два.

— Мнение?

— Да, сэр. Мандельбаум больше часа вытягивал из меня все, что я видел и слышал про Корея Брайэма. Я сказал, что загляну чуть позже подписать показания, встал и уже на ходу кое-что ему сказал. Можете создать свое собственное мнение. Передаю дословно.

Что я и сделал. Слушать он меня начал с нахмуренным видом, под конец же он стал просто свирепым.

— Если угодно, можете злиться за то, что я выудил этот факт. Не проделай я этого номера, все бы оттянулось на день-два, не больше. Однако вы умеете злиться и в то же самое время шевелить мозгами, я это уже наблюдал. Похоже, сейчас самое время ими пошевелить.

Вулф фыркнул.

— Он простофиля. Ему следовало догадаться, что ты берешь его на пушку.

— Совершенно верно, сэр, так что можете злиться на него.

— Это делу не поможет. И мозги от этого не зашевелятся быстрей. Это настоящая катастрофа. Остается решить одно: стоит ли, прежде чем действовать, проверять тот факт, и если стоит, то как.

— Присутствуй вы при этой сцене, вы вряд ли бы сочли нужным его проверять. Да видели бы вы его физиономию, когда он говорил: «Я полагал, это держится…» — и вдруг прикусил язык.

Вулф положил ладони на стол и уставился в пространство. Это не предвещало ничего хорошего, поскольку вовсе не значило, что он шевелит мозгами. (Когда он ими шевелит, он откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, а если слишком усердно шевелит, втягивает и вытягивает губы.) Выходит, в настоящий момент он бездельничал. Сидел и ждал, когда ему поднесут пилюлю, после которой во рту долго остается неприятный привкус. На это у него ушло целых три минуты.

Наконец он переложил ладони со стола на подлокотник кресла и сказал:

— Очень хорошо. Твой блокнот. Письмо мистеру Джареллу. Отправить немедленно с курьером. Или лучше отнеси его сам.

Он сделал глубокий вдох.

— Дорогой мистер Джарелл. Сопровождаю мое послание чеком на десять тысяч долларов, тем самым возвращая аванс, который вы мне выдали. Сумма издержек была невелика, поэтому я не стал ее вычитать.

Абзац. Выяснились некоторые обстоятельства, ввиду которых я должен довести до сведения соответствующих властей информацию, которую получил, действуя в ваших интересах, в частности, касающуюся пропажи вашего револьвера марки «боудоин» тридцать восьмого калибра.

Он замолчал, я поднял глаза от блокнота. Его губы были плотно сжаты, сбоку на шее подергивалась жилка.

— Нет. Не надо. Порви.

Мне самому это не больно нравилось. Я вырвал из блокнота две страницы, разорвал их на три части и швырнул в мусорную корзину.

— Соедини меня с мистером Кремером, — велел Вулф.

Это мне совсем не нравилось Вероятно, он решил, что промедление может нам дорого обойтись, и собрался расколоться еще до того, как об этом будет поставлен в известность клиент. Разумеется, неэтичным такой поступок не назовешь — ведь дело идет о двух убийствах, но слабоволием назвать можно. Я соединил его с Кремером, который, судя по его тону, тоже был не в настроении. Он сказал Вулфу, что может уделить ему всего одну минуту.

— Этого может оказаться больше чем достаточно, — ухмыльнулся Вулф. — Полагаю, вы помните наш разговор в субботу, то есть позавчера?

— Помню. Ну и что из того?

— Я сказал, что, если у меня будут основания считать, что я располагаю информацией, касающейся преступления, которое вы расследуете, я буду обязан сообщить ее вам. Подозреваю, что в данный момент я такой информацией располагаю, но хотел бы убедиться в этом наверняка. Пока же я вынужден опираться на данные, полученные своеобразным способом, следовательно, я не уверен, можно ли на них положиться. Мистер Гудвин установил, а может, ему так только кажется, что отметки на пуле, которой был убит Корей Брайэм, были сравнены с отметками на пуле, которой был убит Джеймс Л. Ибер, и оказались идентичными. Свое предположение я могу проверить лишь при условии, что вышеназванное доказано, вот почему решил проконсультироваться с вами. Ну что, советуете мне заняться этой проверкой?

— Ради Бога, — буркнул Кремер.

— Боюсь, мне необходим более определенный ответ.