Николай Шпанов - Искатели истины Страница 23

Грачику доводилось слышать признания питателей о том, что у обывателей принято обозначать словами «муки творчества». И на основании слышанного Грачик пришел к заключению, что идти по следам героя писателю столь же трудно, как следователю идти по следам преследуемого им субъекта. Это путешествие по жизни вместе с героями может рассчитывать на успех лишь при наличии у автора или у следователя правильного понимания явлений, способности к психоанализу и достаточно богатого воображения. Именно воображение, а только оно, может преодолеть узость границ, какие сам себе ставит человек, если глядит на жизнь из-за забора параграфов. Свобода одаренного творческого ума, — вот залог успеха в построении любой версии в любом деле — от романа до заключения следователя…

Было бы ошибочно думать, будто подобного рода мысли высказывал или тем более внушал своему другу Кручинин. Напротив, он не уставал повторять Грачику, что в данном деле, как и во всяком другом, нужны знания и снова знания. А самым главным знанием, нужным следователю, розыскному работнику, криминалисту, как и всякому другому творческому работнику, является знание жизни…

Закончив составление карты и тщательно проверив свою работу, Грачик подошел к постели, на которой растянулся Кручинин. Негромко, как можно равнодушнее, проговорил:

— Как вы это находите?

Тот рассеянно поглядел на отпечатки. Сел в постели, пригляделся повнимательней.

— Что, по-твоему, нужно теперь сделать? — спросил он.

— Пока прибудут законные власти и можно будет арестовать старика, нужно принять меры к тому, чтобы он не скрылся.

— По-моему, он и не собирается скрываться.

— Вы так думаете? А я бы все-таки предупредил пастора, чтобы он за ним последил. Ему удобней, чем кому-либо другому оставаться около Хеккерта.

— Правильно придумано, — согласился Кручинин, — иди и скажи это пастору. Расскажи ему все.

— Быть может, лучше сделать это вам самому? — нерешительно спросил Грачик.

— Самому?.. Хорошо!

Когда Кручинин сказал пастору об ужасном открытии, тот казался настолько потрясенным, что долго не мог ничего произнести.

— Боже правый, — проговорил он, наконец… — это возможно? Господи, прости ему…

Он несколько мгновений стоял, уронив голову на грудь и молитвенно сложив руки.

— Вы уверены в том, что здесь не может быть ошибки? — спросил он.

— Законы дактилоскопии нерушимы, — ответил Кручинин. — Впрочем… мне кажется, вам это хорошо известно… Лучше, чем мне.

— Да, да… Иногда хочется, чтобы наука была не так неопровержима… Братоубийство! Неужели это слово не заставляет вас содрогнуться?!

Выстрел в темноте

День прошел без всяких происшествий. После обеда прибыл фогт. Он совершил несложные формальности и еще раз подтвердил свою просьбу Кручинину помочь властям разобраться в этом деле. В мирной жизни страны оно было более чем необычайным.

К удивлению Грачика, Кручинин ни словом не обмолвился об установленной виновности старого кассира. Благодаря этому версия о виновности Оле Ансена приобрела официальный характер. Обнаруженный на месте преступления кастет и бегство проводника казались представителям власти достаточными уликами, чтобы дать приказ об изготовлении к завтрашнему дню печатного объявления о розыске преступника. Объявления должны были развесить в публичных местах. В объявлении все граждане призывались к содействию властям, заключавшемуся в задержании преступника и в передаче его властям.

Если Кручинин молчал, значит, так было нужно. Грачик не решался что-либо сказать в защиту Ансена, хотя и удивлялся поведению своего друга.

В течение дня Грачик несколько раз перехватывал вопросительный взгляд пастора, устремленный на Кручинина. Пастор как будто тоже не понимал причин молчания и тоже не решался ничего сказать. Грачик и пастор были точно загипнотизированы поведением Кручинина.

Перед ужином Кручинин собрался на прогулку. Было уже довольно темно. Друзья шли по узким уличкам городка, по направлению к его южной окраине. Вдруг Кручинин подошел к освещенному окну какой-то лавки и, развернув карту, стал ее внимательно изучать. Он разогнул одну сторону листа и проследил по ней что-то до самого края. Он ничего не стал объяснять и, сунув карту в карман, молча зашагал дальше. Так дошли они до последних домов, миновали их. Светлая лента шоссе, уходящего на юго-запад, лежала перед путниками. Кручинин остановился и молча глядел на дорогу. Грачик подумал было, что его друг кого-нибудь ждет. Но тот, постояв некоторое время, отошел к обочине и сел на большой придорожный валун. Грачик последовал его примеру. Тьма сгустилась настолько, что уже трудно было различать лица даже на том коротком расстоянии, на каком они находились друг от друга.

Вспыхнула спичка, и зарделся огонек папиросы.

— Там граница, — односложно бросил Кручинин, и взмах его руки с папиросой прочертил огненную дугу в том направлении, где исчезла светлая лента шоссе. Помолчав, добавил: — Тот, кому нужно будет скрыться, пойдет туда.

Грачик понял цель этой рекогносцировки. Кручинин поднялся. Они обогнули скалу, и перед ними открылась ночная панорама городка.

Почти тотчас, как они вышли на этот поворот, перед ними возник силуэт человека. Фигура оставалась неподвижной. Приблизившись, они увидели, что это женщина. В нескольких шагах от нее они остановились.

— Я жду вас, — послышался глухой голос. — Я знала, что вы придете. Вы должны были прийти сюда… — Лицо незнакомки было закрыто плотной тканью. Как будто угадав, что Грачик намеревается сделать, она проговорила быстро:

— Не нужно света.

Это было сказано так, что Грачик поспешно отстранил руку, как будто фонарь, который он в ней держал, мог вспыхнуть помимо его воли.

Судя по голосу и быстрым уверенным движениям, женщина была молода.

Друзья последовали за нею.

— Я — Рагна Хеккерт, — сказала она.

Кручинин выжидательно молчал.

Она, по-видимому, тоже ждала, что собеседники как-то выразят свое отношение к этому знакомству. Но и они оба молчали. Тогда Рагна сказала:

— Я знаю, почему убили дядю Эдварда.

— И, может быть, знаете, кто убил? — спросил Кручинин.

— Нет… этого я не знаю… Вы хотите знать, почему его убили?

Кручинин выразил готовность ее слушать.

И вот что они услышали: ее отец, Видкун Хеккерт, оставался в должности кассира ломбарда и во время пребывания тут немцев. Немцы ему доверяли и платили хорошее жалование. По каким-то соображениям, они не вывезли в Германию наиболее ценные заклады — золото, серебро — и оставили их в сейфе ломбарда. Когда стало ясно, что немцам не удержаться, жители снова потребовали возвращения вещей и тогда-то все услышали, что ценности исчезли: будто бы гитлеровцы увезли их к себе в Германию. Но Видкун Хеккерт не только знал, что ценности остались у них в стране, но знал и место, где они спрятаны, немцы под страхом смерти приказали Видкуну хранить тайну и обещали явиться за ценностями при любом исходе войны. Недавно Видкун поделился тайной с братом Эдвардом. Он боялся своей тайны. Не знал, как поступить: ждать прихода немцев или считать появление их невозможным и открыть тайну своим властям? Эдвард осудил поведение Видкуна и сказал, что если кассир не сообщит все властям, то он это сделает сам. Рагна знала, что отец еще с кем-то советовался, но с кем именно, сказать не может. Ей кажется, что об этих разговорах отца с дядей Эдвардом пронюхала оставшаяся в стране гитлеровская агентура и по ее-то приказу и поспешили убить шкипера, прежде чем он выдал тайну брата-кассира. Если бы знать, с кем отец еще советовался? Уж не через того ли человека, с которым у него была связь, фашисты-последыши и проведали тайну?..

— Ах, если бы знать, куда ушел Оле Ансен! Он, наверно, все знает!.. — воскликнула она.

После некоторого размышления Кручинин мягко сказал:

— Я не уверен в том, что именно Оле убил шкипера, но могу вам сообщить: завтра мы будем знать убийцу.

Восклицание радости вырвалось у девушки и заставило Кручинина на мгновение умолкнуть. Затем он продолжал:

— Но мы узнаем его при одном непременном условии: вы никому, решительно никому не скажете о том, что виделись и разговаривали со мной.

— О, если это нужно!..

— Непременно!.. Если вы скажете хотя бы слово, я ни на секунду не поручусь за жизнь вашего отца.

— Да, да, я буду молчать!.. Конечно, я буду молчать… Я так и думала: нас никто не должен видеть вместе. Потому я и пришла сюда… Я с утра слежу за вами.

— Идите. Пусть ваша догадливость и труд не пропадут напрасно из-за того, что кто-нибудь увидит, как мы вместе возвращаемся в город.

— Помоги вам бог, — торопливо проговорила Рагна и пошла прочь. Ее силуэт сразу исчез в темноте. Не было слышно даже шагов, по-видимому, она была в обуви на каучуковой подошве.