Томас Фрэнк - Шерлок Холмс и Священный Меч Страница 23

– Не могли бы вы уточнить свои слова, Холмс?

– Тогда мне пришлось бы связать факты с догадками. – Заложив руки за спину, он продолжал расхаживать по комнате. – Таким образом, встреча мусульманских вождей – состоявшийся факт. Встреча эта, разумеется, не сулит ничего доброго. Чтобы ответить на вопрос, почему же все-таки бурлит среднеазиатский котел, следует поразмыслить над тем, что именно объединило в это весьма своеобразное время различные секты. Несомненно, появился какой-то новый элемент, нечто необычное. Если изначальная причина брожения – Египет, естественно предположить, что тут каким-то образом замешан Андраде. Если он расшифровал тайные письмена, это, безусловно, важнейшее открытие, которое может повлечь за собой еще более глубокое постижение истории древней цивилизации. Вспомните, Ватсон, что в 1822 году француз Шампольон, используя Розеттский камень в качестве ключа, расшифровал иероглифы. Благодаря уникально сухому климату египетские надписи на камне прекрасно сохранились до сей поры. Открытие Шампольона позволило современным ученым изучить жизнь Древнего Египта лучше истории собственных саксов! Розеттский камень был обнаружен в 1799 году, но понадобилось почти четверть века, чтобы этот черный базальт выполнил свое предназначение.

Я покачал головой.

– К сожалению, у меня довольно смутные представления обо всем этом, Холмс. Помнится, в школе мы учили, что ученые сопоставили четырнадцать строк иероглифов с пятьюдесятью строками на греческом языке – их переводом. При наличии такого греческого перевода почему же ушло так много времени на расшифровку древних надписей?

– Надпись, которую вы имеете в виду, Ватсон, была приведена в трех формах. В ней насчитывалось тридцать две строки обычного демотического письма, но не это суть важно. Трудность расшифровки заключалась в том, что некоторые из знаков представляли собой буквы, другие – звуки, третьи были символами. Переводить символы весьма непросто, так ведь? Пришлось поломать голову.

Что до этих тайных письмен, то мы вправе предположить, что они были частично или полностью составлены самими правителями, посвященными благодаря своему положению в еще не раскрытые тайны Страны Нила. Надпись на Розеттском камне была сделана жрецами за двести лет до Рождества Христова, дабы воздать хвалу фараону Птолемею Пятому. Ничего особенного. Но что если одна из еще не расшифрованных золотых таблиц датируется тремя тысячелетиями до Рождества Христова и раскрывает тайны пирамиды Хуфу?

– Какие тайны? – машинально спросил я.

– Фараон Хуфу, или, по-гречески, Хеопс, построил огромную пирамиду, старина. У нее поистине впечатляющие размеры, но самое интересное – это то, что она ориентирована. Пирамида покрывает собой четырнадцать акров земли, и ее стороны почти точно ориентированы на четыре стороны света. Отклонение северной стороны достигает, например, всего нескольких минут. Такое не может быть случайностью. А знаете ли вы, что отбрасываемую ею тень можно использовать как довольно точный календарь?

Глаза Холмса возбужденно горели, не требовалось большого ума, дабы понять, как его волнуют бесчисленные нераскрытые тайны Древнего Египта. Тут я мысленно отругал себя за свою непроходимую глупость. Нет ничего более естественного, чем то, что человек, чья профессия состоит в постоянном разрешении загадок, увлечен величайшей из тайн истории человечества. Моему бедному рассудку с трудом удалось переварить мысль о цивилизации, существовавшей еще пять тысячелетий назад, способной возводить такие вот пирамиды, которые до сих пор являются дерзким вызовом нашему техническому веку со всеми его благоприобретенными знаниями.

Глаза Холмса погасли, в них появилось знакомое выражение холодного расчета, анализа; чувствовалось, что он усмирил разыгравшуюся непомерно фантазию и мысленно вернулся от времен таинственных фараонов ко временам нынешним.

– Послушайте, Ватсон, наши обязанности куда более прагматичны. Мы должны как можно скорее выяснить, в самом ли деле Андраде удалось расшифровать тайные письмена правителей. Вейкфилд Орлов устроил нам встречу с экспертом по расшифровке иероглифов: как оказалось, он живет совсем неподалеку.

Холмс подыскал гондолу, на которую, признаюсь, я смотрел не без некоторого опасения… Водная гладь Большого Канала ровная, словно стекло, и мне нечего было бояться качки, но длинная, в тридцать два фута, гондола в поперечнике имела всего лишь пять футов, к тому же кренилась налево и не казалась мне достаточно устойчивой. Однако по каналу плавало множество подобных суденышек и, преодолев свой страх, я осторожно уселся на сиденье. Холмс дал гондольеру необходимые указания и, орудуя одним-единственным веслом, тот направил гондолу в нужном направлении.

Маленькое суденышко обладало каким-то своим, особенным, достаточно приятным ритмом движения, и я воистину наслаждался этой поездкой, несмотря на то, что так и не переменил своего мнения, что подобное средство передвижения все-таки никогда не сможет заменить куда более надежный кеб. Гондол в канале было предостаточно, но гондольер с ловкостью лавировал между ними. Холмс указал на несколько замечательных дворцов на Рива дель Вин, а затем я заметил мост Риальто. Это внушительное каменное сооружение через канал вызвало у меня некоторое беспокойство.

– На этом мосту лавки, Холмс!

– В два ряда, старина, к тому же там довольно оживленное движение.

– Но этот мост явно перегружен. Надеюсь, он не рухнет нам на головы.

– Успокойтесь, Ватсон. Может, ему и не хватает изящества, но гондолы в полной безопасности плавают под ним вот уже с 1591 года.

Эти слова успокоили меня, и я замолчал. Вскоре гондола свернула с Большого Канала на Сан-Канчиано, где жил египтолог. Этот канал куда меньших размеров, через него переброшено много пешеходных мостов. По обоим берегам – ряды частных домов различной высоты и формы, впрочем, все они сооружены из камня.

Андраде жил в двухэтажном доме, парадное которого выходило на Рио ди Сан-Канчиано, а задняя сторона – на какой-то боковой канал. Здесь не было ни крыльца, ни причальных мостков, разумеется, не было и тротуаров. Посетитель подплывал к парадному входу, открывал дверь и оказывался в небольшом вестибюле. Необычной формы эркер в углу дома неожиданно привлек мое внимание. Архитектор предусмотрительно соорудил его так, чтобы из него открывался прекрасный вид на оба канала, а как чудесно, должно быть, здесь бывает вечером!

Холмс велел гондольеру подождать нас и постучал и массивную дверь. Я заметил, что фасад соседнего дома оплетен плющом, под которым прячутся небольшие каменные балкончики, что смягчало общую строгость очертаний. Кругом были арки, каменные карнизы: дом, хотя и старинный, выглядел очень ухоженным. Многим соседним домам было лет под триста, а то и больше. Вероятно, они требовали большой заботы, ибо, как упомянул Холмс, во время сезонных паводков вода поднималась до первого этажа. Должно быть, и двери очень плотно пригнаны, подумал я. Как раз в этот момент входная дверь особняка отворилась. Не знаю, кого я ожидал увидеть, слугу или самого египтолога, но перед нами предстало знакомое приятное лицо: круглое, с прямым носом и типичными усиками военного. Респектабельный, довольно грозный на вид Вейкфилд Орлов собственной персоной. При виде нас его бездонные зеленые глаза неожиданно потеплели, просияли, однако он тут же, по укоренившейся привычке, проверил, петли за нами хвоста. Затем тайный агент отступил в сторону, пропуская нас в дом. Мы встречались с ним довольно часто, причем в самых необычных местах, поэтому приветствия были излишни. Со времени, когда Холмс так блистательно разобрался с ограблением Лувра, он всегда числился среди людей, на чью помощь можно рассчитывать, и я всегда радовался его присутствию, которое давало гарантии безопасности столь же надежные, как фунт стерлингов.

– Джентльмены, – проговорил Орлов тихим, вкрадчивым голосом, – это Хоуард Андраде.

Сидевший за огромным столом человек повернулся, еще раз скользнул взглядом по своей рукописи, затем встал и направился к нам навстречу. У египтолога было безбородое, широкое, румяное добродушное лицо. В льняных волосах проглядывали серебристые пряди. Жилет с трудом охватывал объемистый живот, но двигался ученый очень живо, а рукопожатие оказалось весьма энергичным.

– Это, конечно, мистер Холмс, а это, по всей вероятности, доктор Ватсон, чьи увлекательные рассказы помогают коротать время. Я польщен вашим визитом, джентльмены.

Без сомнений, Андраде – превосходный человек! Мы расселись в кресла, и я тотчас осмотрел большую комнату, где мы находились. Обстановка была типично итальянская. Не подлежало сомнению, что либо сам эксперт по расшифровке древних текстов, либо его предшественник значительно ее обновили. Комната высотой в два этажа, видимо, служила и кабинетом и спальней. Узорчатый лепной потолок поистине поражал своим великолепием.