Джо Алекс - Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет) Страница 23

— А вы верите в благородство его намерений?

— Да. Будь иначе, я не участвовал бы в этом. Мне кажется, что я честный человек, и даже тот факт, что одно из достояний моего народа будет возвращено миру, не был бы решающим при другом повороте. Видите ли, мистер, я с самого начала знал, что генерал Сомервилль захочет когда-нибудь… использовав меня как посредника, вернуть эту статую Бирме. Только для этого он ее и купил. В свое время он был комендантом гарнизона в Моулмейне. Тогда он начал интересоваться искусством Индии, Бирмы и Непала. Думаю, что как молодой офицер, он не часто испытывал угрызения совести. Я не правомочен судить его. Я не помню тех времен. Я моложе его на двадцать лет. Думаю, что умирая, он захочет оплатить свой счет Бирме. К тому же генерал всегда утверждает, что провел там самые счастливые годы своей жизни. Я верю, что он поступит правильно, возвратив пагоде в Моулмейне ее статую.

— Несомненно. Но сначала он должен отдать шантажисту двести тысяч фунтов. Или он не намерен этого делать?

Молчаливым кивком головы Чанда подтвердил правоту Алекса.

— Не намерен этого делать. Он говорит, не без оснований, пожалуй, что нет гарантий, не захочется ли господину Пламкетту, так зовут этого предприимчивого человека, через некоторое время получить следующие двести тысяч, а потом еще и еще. С другой стороны, генерал не может позволить, чтобы господин Пламкетт раззвонил всему миру подробности покупки статуи из Моулмейна. Собственно, именно поэтому я сейчас здесь, у вас. Я боюсь, мистер Алекс. Генерал Сомервилль прочитал слишком много детективов, кроме того, он чрезмерно отважен. Он придумал написать эти письма в полицию и вызвать вас сюда, создав вокруг себя такую атмосферу, в которой никого не удивил бы факт покушения на него и… необходимость защищаться.

— Тем самым вы хотите сказать, что генерал Сомервилль решил убить Пламкетта?

— Да, мистер Алекс! Именно это я хотел сказать. Более того, генерал рассчитал, что, находясь здесь, вы, мистер, станете главным свидетелем. Когда завтра явится Пламкетт и войдет в павильон, генерал хочет быть один, вручить ему после небольшого словесного сопротивления и требования гарантий в виде слова чести или чего-то подобного деньги, а когда тот повернется, чтобы уйти, вытащить из ящика приготовленный револьвер и убить его, а потом сказать, что держал при себе оружие, поскольку были письма с угрозами, а двести тысяч фунтов предназначались Каролине. По этой причине, в частности, он изменил завещание в вашем и мисс Бекон присутствии. Генерал все запланировал с «оптимальной точностью», это его любимое выражение, и я бессилен отговорить его от задуманного шага, хотя глубоко убежден, что план провалится.

— Так… — нахмурив брови, протянул Джо. — Во-первых, не сомневаюсь, что наш шантажист не настолько глуп, чтобы лезть в ловушку, не приняв мер предосторожности: во-вторых, генерал достаточно стар, у него дрожат руки. Если ему не удастся покончить с тем человеком одним выстрелом или, скажем, он только его ранит, тогда скандал примет действительно уголовный оттенок. Английский закон безжалостен к тем, кто стреляет в безоружного, не ожидающего нападения человека. Причем, не является смягчающим обстоятельством то, что противник генерала — бандит и шантажист. А тот факт, что генерал убил, чтобы заставить навеки замолчать того, кто мог бы его скомпрометировать, фатальным образом повлияет на общий ход расследования. Кроме того, убийство — это вообще не решение, которое можно брать в расчет.

— Разумеется, но генерал придерживается иного мнения. Он считает, что шантажист — самая мерзкая разновидность рода человеческого и должен быть истреблен, как паразит. Он утверждает, что человек может сам вершить правосудие в тех случаях, когда закон бессилен, а человек уверен в порядочности своего поведения… Он старый и упрямый, мистер Алекс. Я не сумел его переубедить. Думаю, он уверен, что окажет человечеству благодеяние, убив Пламкетта. «Одной мразью меньше, Чанда! — сказал он мне, — и этим все оправдано. Если бы во времена моей молодости в нашем полку объявилась такая крыса, его принудили бы к самоубийству, чтобы дело не выплыло наружу. Наши законы дегенерируют, а потому растет процент ничтожеств!»

— Гм… — Джо покрутил головой, — не хочу сейчас распространяться о воззрениях генерала Сомервилля на человеческую справедливость. Из сказанного вами я делаю вывод, что вы обратились ко мне в поисках выхода из этой ситуации. Речь идет о том, чтобы Пламкетт не стал мишенью для генерала Сомервилля, но чтобы и генерал не пал жертвой шантажиста… Ну, и наконец, чтобы он не узнал, что вы раскрыли мне его планы. А как все это сделать? Он отвел вам какую-либо роль в предстоящем деле?

— Да. С одиннадцати часов я должен быть у круглого окошка на крыше. Из него видны море и павильон. Как только я замечу яхту или моторную лодку, приближающуюся к нашему причалу, я должен завесить окно белым платком. Солнце ярко освещает это место, и платок будет прекрасно виден издали. Зрение у генерала превосходное. После моего сигнала он в полной готовности будет ожидать появления Пламкетта в павильоне.

— Святая наивность… — проворчал Алекс. — Действительно, необходимо это предотвратить, — усмехнулся он. — Есть ли у вас план, который позволил бы одновременно не допустить Пламкетта к генералу Сомервиллю, вынудить его к молчанию, избежать потери двухсот тысяч фунтов и сохранить у генерала веру, что вы не предали его?

К удивлению Джо Чанда ответил:

— Да, такой план я продумал, но он невыполним без вашей помощи.

— Слушаю вас.

— Я исхожу из того, что борьбу с господином Георгом Пламкеттом можно вести лишь тем же оружием, каким пользуется он сам. В преступных кругах имя мистера Алекса хорошо известно. Если бы вы встретили его у причала и поговорили с ним, он, надо полагать, понял бы, что, шантажируя генерала Сомервилля, может потерять большее, чем деньги. Одновременно с вашим разговором с Пламкеттом я зашел бы в павильон с известием, что на горизонте не видно ни лодки, ни яхты. Я убедил бы генерала, что, по всей видимости, наш шантажист отказался от своего намерения. Со временем все потихоньку забылось бы.

— Мне кажется, что вы слишком превозносите мою скромную персону… А что будет, если Пламкетт не испугается меня, а я не найду аргументов, которые заставили бы его отказаться от своих гнусных планов?

— Тогда… — Чанда замялся. — Я думаю, что тогда единственным выходом будет, если вы вручите ему двести тысяч фунтов.

— Но ведь деньги генерал Сомервилль берет с собой в павильон, если я вас правильно понял?

— На всякий случай я приготовил четыреста тысяч долларов в стодолларовых банкнотах, так как господин Пламкетт хочет получить сумму исключительно в американской валюте.

— А, значит, вы все продумали заранее!

— Не совсем. Сначала я растерялся, хотел сам встретить Пламкетта, вручить ему деньги и ждать, что из этого выйдет. Я знал, что ни в коем случае не могу допустить встречи Пламкетта с генералом. Не могу же я позволить, чтобы генерал попытался выполнить свой план. Ему ведь девяносто лет, мистер Алекс! — в голове Чанды вдруг зазвучала плачевная нота. — Он не сумеет сделать меткий выстрел! В крайнем, безвыходном случае я решил либо сам перекупить Пламкетта, либо… Убить его!

Джо наморщил лоб:

— Но как бы вы при таком развитии событий объяснили генералу отказ Пламкетта от встречи с ним, если бы из окна павильона он заметил бы приближающуюся лодку?

— Причал не виден из окна павильона. Я сказал бы, что это было какое-то суденышко, которое не завернуло к нашей бухте, или что это была полицейская лодка, поскольку мистер Паркер приказал вести издали наблюдение за Мандалай-хауз. Впрочем, мне кажется, что будет лучше, если об этом ему скажете вы. Ведь он условился с вами на половину первого, а на двенадцать с Коули. Его план заключается, в частности, в том, чтобы создать впечатление человека, который ничего не ожидает. Так он представляет себе «психическое алиби». Во всяком случае, так он назвал это сегодня в разговоре со мной, ложась спать. Ему кажется, что он все отлично продумал… — Чанда непроизвольно улыбнулся. — Кажется, он считает жизнь этого шантажиста менее ценной, чем, например, жизнь мухи, и находится в прекрасном настроении. Он смеялся, говоря мне, что оставит того с носом. Мороз по коже продирает, мистер Алекс, слушая его. Но я не пытался противоречить. Я слишком хорошо его знаю. Он ни за что не откажется пожать плоды своей «стратегии по отношению к ничтожеству», как он это называет. Он по-прежнему остается человеком глубоких знаний, но круг его жизни уже замыкается, и разум постепенно возвращается к дням детства.

— Гм… — усмехнулся Джо. — Надеюсь, что, будучи ребенком, он не вынашивал планы умерщвления людей. Кроме того, я думаю, что вы правы. В одиннадцать я попробую поговорить с Пламкеттом. Генерал ни о чем не узнает. Я хотел бы вас просить, чтобы Каролине тоже ничего не было известно! Во всяком случае, не сейчас.