Джамьянг Норбу - Шерлок Холмс в Тибете Страница 23

Что ж, мы, бабу, – люди гордые. Я принял решение никогда больше не попадать в столь неловкое положение. Поэтому я удвоил меры предосторожности, велел своим осведомителям и агентам повысить бдительность и даже нанял на полный рабочий день пару маленьких чокра, чтобы они следили за окрестностями коттеджа «Раннимид» и немедленно доносили мне о всяком, кто проявит неподобающий интерес к самому коттеджу и его обитателю. Одна из аксиом моего рода занятий гласит, что время и силы, потраченные на меры предосторожности, никогда не бывают потрачены впустую. Естественно, уже через неделю эта аксиома была в очередной раз подтверждена, Q. E. D.[47].

В один прекрасный день в мое жилище на нижнем базаре ворвался один из растрепанных уличных мальчишек, весь в соплях.

– Бабуджи, за домом, где живет сахиб, недавно появился странный человек, – заявил мальчишка, отвратительно хлюпая носом.

– И что с того? – нетерпеливо спросил я. – По вьючной тропе за домом ежедневно проходят самые разные люди.

– Э нет, бабуджи. Этот человек не просто прошел. Он вошел в дом.

– Кья? А что это за человек?

– Он выглядел как настоящий бадмаш, бабуджи. У него длинные спутанные волосы, а одет он как бхотия. На нем коричневый шерстяной буку и шапка из овечьей шкуры. А за поясом у него бара талвар.

– А что сахиб?

– Мы не знаем, бабуджи. Мы его раньше не видели.

Я представил себе, как мистер Холмс, мирно сидя за столом, учит тибетские склонения, а быть может, ушел с головой в один из своих зловонных экспериментов. Тем временем сзади к нему приближается убийца и заносит над его головой сверкающий меч. Мне стало дурно.

Я быстро вытащил из-под кровати свой жестяной сундук и, покопавшись в нем, выудил наконец маленький никелированный револьвер, купленный несколько лет назад на базаре в Кабуле. Однако должен признать, что стрелок я никудышный. Честно говоря, я до сих пор не избавился от неудобной, но совершенно неуправляемой привычки изо всех сил зажмуривать глаза в тот самый миг, когда я нажимаю на курок. Впрочем, будучи противником всякого насилия и жестокости, я всегда считал, что эту проклятую игрушку следует использовать не ad mortiferus[48], a ad terrorem[49]. Посему моя меткость, по сути, не имеет никакого значения.

Вслед за мальчишкой я устремился к коттеджу. Второй чокра поджидал нас на повороте дороги прямо перед коттеджем «Раннимид».

– Эй, Сану, – крикнул мой спутник своему приятелю, – что тут было?

– Куч нахин, – ответил тот, – человек все еще в доме.

– А сахиб? – в тревоге спросил я, нащупывая под курткой пистолет.

– Я не видел его сегодня, бабуджи.

– А где слуга?

– Он ушел на базар час назад – еще до того, как бхотия вошел в дом.

– Оба оставайтесь здесь и не шумите. А я пойду взгляну, – сказал им я со всей уверенностью, на какую только был способен. Не сказать, чтобы вся эта история доставляла мне удовольствие, но у меня не было выхода. Стараясь ступать настолько легко, насколько позволяли мои сто двадцать сиров веса, я приблизился к коттеджу с восточной стороны, где было меньше всего окон. Я без труда перелез через частокол, отделавшись несколькими царапинами и слегка порвав дхоти, и прижался к каменной стене дома. Затем я подкрался к парадному входу и приготовился действовать. Собравшись с духом – правда, вместо духа мне пришлось собрать в узел свободные концы дхоти и заткнуть их за пояс, чтобы они не путались в ногах, – и зажав в руке револьвер, я медленно отворил дверь.

В маленькой гостиной никого не было, однако я заметил, что дверь в кабинет, где мистер Холмс не только работал, но и жил, полуотворена. С напряженными до предела нервами я на цыпочках подобрался к двери и заглянул внутрь.

У приставного столика рядом с камином стоял первостатейный проходимец из горцев и рылся в бумагах мистера Холмса. Выглядел он воистину зловеще. Его маленькие косые глазки едва заметно пробегали по бумагам, которые он хватал грязными тонкими пальцами. Сальные губы были окаймлены свисающими вниз жидкими усами. На длинные волосы, в которых запутались комки грязи, была натянута не менее грязная шапка из овечьей шкуры. Он был облачен в буку – шерстяной халат тибетского покроя – и обут в татарские ботинки. Я с облегчением заметил, что его тибетский палаш плотно вогнан в ножны, закрепленные на ремне. Он выглядел как истинный бадмаш, или головорез, и был, видимо, из числа тех негодяев из верховий Гарваля, что грабят паломников, направляющихся к горе Кайлас.

Но что он здесь делал? Будь он грабителем, он должен был бы хватать и увязывать в узлы все ценное, что только попадется ему под руку, а вовсе не просматривать чужую переписку – да и как бы он сумел ее прочесть? Здесь была какая-то загадка, и я бы никогда не разгадал ее, дрожа в гостиной.

Взведя курок револьвера, я вошел в комнату.

– Кхабардар! – с вызовом произнес я. Злодей медленно повернулся и показался мне еще более отвратительным, чем прежде. Он подбоченился, а его сальные губы искривились в глумливой ухмылке. – Поберегись, бадмаш! – решительно продолжил я. – Стоит тебе только прикоснуться к рукоятке твоего меча, и ты у меня отправишься прямиком в преисподнюю.

Моя решимость, должно быть, произвела на него впечатление, поскольку он неожиданно упал на колени и забормотал извинения на странной смеси плохого хинди и тибетского.

– Прости раба твоего, хозяин и повелитель. Я пришел только забрать то, что по праву принадлежит мне. То, что украл у меня высокий английский сахиб. Мой священный гау, мой амулет. Теперь он висит на стене в доме неверного.

Мистер Холмс украл его амулет? Неужели этот льстивый проходимец всерьез полагает, что я поверю в подобный вздор? Я перевел взгляд на стену – туда, куда он указывал, однако там не было никакого амулета. Когда я вновь повернулся к этому шельмецу, чтобы сказать ему пару теплых слов, у камина стоял, посмеиваясь надо мной, Шерлок Холмс.

– Хари, прошу вас, перестаньте так сильно сжимать револьвер, – сухо и бесстрастно проговорил он. – А что, если у него слишком чувствительный спусковой крючок?

– Силы небесные, мистер Холмс! – в изумлении воскликнул я. – Так это вы! Но какого дьявола…

– Признайтесь, Хари, вы ведь даже не заподозрили подвоха, – ухмыльнулся он и бросил на кресло шапку, парик и накладные усы.

– О да, сэр. В жизни не видел столь удивительного драматического представления. Но вам не следовало так надо мной шутить. Меня очень тревожит ваша безопасность.

– Прошу вас, простите. Этот маскарадный костюм отнюдь не предназначался для того, чтобы сыграть над вами злую шутку. Это мой пропуск в Тибет.

– Но ведь это так опа…

– Однако вас же я одурачил, верно? Вы думали, что я бхотияльский торговец.

– Бхотияльский головорез, сэр. Никак не торговец.

– Но все равно бхотия.

– Что ж, не стану отрицать, мистер Холмс… Клянусь Юпитером, вы были, с позволения сказать, бхотией с головы до пят, бхотией ad vivium[50], если можно так выразиться. Но я умоляю вас не совершать опрометчивых поступков, сэр. В конце концов, я отвечаю за ваше благополучие, а для путешествия в Тибет необходимо куда больше, чем удачная маскировка. Для него понадобятся вьючные животные, провизия, лекарства, палатки, консервные ножи и еще много всякой всячины, не говоря уже об услугах опытного и надежного проводника.

– Скажем, вроде вас?

– Вроде меня, сэр? Ну… гм. Что ж. Я вовсе не имел этого в виду. Но если подумать, почему бы и нет?

– Правда, почему бы и нет? Так почему бы вам не отправиться со мной?

– Мистер Холмс, это чертовски заманчивое предложение. В конце концов я ученый, и разве те ничтожные опасности и неудобства, которым может подвергнуться каждый из нас, идут хоть в какое-нибудь сравнение с возможностью расширить границы человеческого познания – а ведь именно этой благой цели послужит наше предполагаемое путешествие?

– Вне всякого сомнения.

– Но увы, сэр. Я на службе и не могу отправиться в подобное путешествие, не будучи на то уполномоченным ех cathedra[51].

– То есть полковником Крейтоном?

– К сожалению, так, мистер Холмс.

– Значит, мне следует поговорить об этом с полковником?

– Но полковник будет заведомо против. Он даже может обвинить меня…

– Прошу вас, не беспокойтесь, – повелительным жестом остановил меня он, – предоставьте все мне. – С этими словами он скинул с себя тибетское одеяние. – Я буду вам очень обязан, если вы будете столь любезны вернуть мой бутафорский костюм Ларгану, а этот ужасный парик вместе с усами – управляющему увеселительным театром.