Эстель Монбрен - Убийство в музее Колетт Страница 23

— Увы, отец, но привели меня сюда обстоятельства более тягостные. А вы как себя чувствуете?

Старый аристократ поджал губы; он не имел привычки делиться своими недомоганиями.

— Здесь я начал жить по-новому, — весело ответил он. — С тех пор как здоровье вынудило меня удалиться на свои земли, я немного отстал от парижских норм и, подобно моим предкам, потихоньку готовлюсь к прощальной церемонии.

Комиссар Фушеру расслабился. Он завидовал легкости, с которой тесть определял свое место в жизни.

— Что же это за тягостные обстоятельства, молодой человек, которым я обязан иметь удовольствие видеть вас?

Они пошли по главной аллее парка до реки, снабжавшей водой рвы.

— Не прибегали ли вы к помощи Жюли Брюссо, чтобы заполнить пробел в генеалогии Клермонтейлей?

— А как же, — подтвердил барон. — Эта дама так хорошо поработала, что смогла добраться до 1543 года, чтобы обнаружить в Морване ветвь, считавшуюся угасшей. Представьте себе, владелец соседней вотчины является потомком сира Ла Клер Монтаня, который после предусмотрительных изменений своего социального положения во время революции женился на нашей прапрабабке Клертоннер.

Комиссар ловко перевел разговор на личность архивного работника.

— Весьма находчивая и прилежная особа, — отозвался о ней барон. — Однажды мы пригласили ее провести вечер в Мокомбе, чтобы поблагодарить за успешные розыски. Представьте себе, она посвящала им все уик-энды в течение года…

— У нее не было детей? — поинтересовался представитель закона.

— Ни одного, и это довольно странно. В связи с этим вспоминается один необычный случай. В день ее приезда я скромно перечислил ей все мое потомство — четыре десятка внуков, как вам известно…

Боясь совершить бестактность, говорящий сделал паузу. Но Фушеру постарался оживить жгущее того воспоминание:

— И что же?

— Непонятно почему, но она разволновалась. Несколько секунд слезы душили ее, однако она проявила выдержку великосветской дамы. Я, конечно, не стал задавать ей вопросы, — признался барон, — но, похоже, у этой женщины было сердце матери, пережившей какое-то горе.

— Это подтверждает мои подозрения, — нашелся комиссар. — Хотел бы я знать, та ли она, за кого себя выдавала? И зачем?

— Не могу сказать, но мне кажется, она лишилась своих детей.

— Почему вы так думаете?

— Уходя тем вечером, она шепнула мне на ухо, что завидует тому, как совершенно безнаказанно я проявляю любовь к своим близким. Вы догадываетесь, что кодекс чести не позволил мне поделиться с кем-либо сомнениями на ее счет.

— В Сен-Совере, — продолжил комиссар, — сестры де Малгувер хорошо знали ее; они намекнули на…

— Де Малгувер? — снисходительно прервал его аристократ. — Готов держать пари, что они такие же де Малгувер, как я д’Артаньян.

Выбитый из колеи этой неожиданной новостью, Фушеру почувствовал, как в нем поднимается раздражение.

— Как бы то ни было, эти сестры…

— Они такие же сестры, как я архиепископ… — с многозначительным видом закончил старик.

— Что заставляет вас так думать? — спросил обескураженный комиссар.

— Милейший, у меня есть кузен — или скорее кузен из рода Беатрис, — принадлежащий к ветви Ла Рош Карнейль, переехавший из Перигора в Прованс, понимаете?

Жан-Пьер Фушеру, абсолютно ничего не понимавший, сделал вид, что все понял.

— Так вот, у этого кузена был деревенский дом в Тревузе, в двадцати километрах от Авиньона. Особняк красивый, но не так давно ему пришлось уехать оттуда. Слишком много крыш поблизости… да и отсырел фундамент из-за близости реки…

— Недалеко от Малгувера? — направил Фушеру разговор в прежнее русло.

— Терпение… Малгувер сегодня — лишь название имения в двух шагах от Тревуза… Ни одного потомка по мужской линии с конца прошлого века. Одна из ваших знакомых, Кларисса, я полагаю, является правнучкой Жиля Малгувера, который промотал свое состояние. По словам моего кузена, она незаконно присвоила это имя и обосновалась в уцелевшей части дома вместе с дочерью арендатора фермы. Представьте, какой скандал! Им пришлось убраться из тех мест… и перебраться в Пюизе, где они выдают себя за сестер…

Фушеру вынужден был признаться, что его ввели в заблуждение. Он принял к сведению информацию и продолжил:

— Эти женщины, как я вам сказал, намекнули на ежегодные поездки мадам Брюссо на бретонское побережье.

— Совершенно верно, — подтвердил месье де Клермонтейль. — Кстати, мне припомнилось, что один раз она прислала мне открытку с курорта — единственную за все время, поскольку писать она не любила. Я попросил ее разузнать о семье одной молодой кухарки, которую мы никак не решались нанять на лето. Она дала нам хороший совет, и мы никогда не забудем отменную еду, которую в то лето готовила нам новая повариха.

— Вы сохранили ее? — поинтересовался Фушеру.

— Кухарку?

— Нет, открытку.

— Да, представьте себе, потому что на ней изображен внутренний дворик одного старого жилища и из-за того, что на ней много штемпелей. Хотите взглянуть? Она в моем кабинете, я сейчас схожу за ней.

Ожидая его, Жан-Пьер Фушеру мечтательно облокотился о перила мостика над незабываемой Тру-о-з’Анж, где, как он вспоминал, будучи молодоженом, заставлял хохотать сияющую Клотильду над своими шутовскими прыжками в воду.

К возвращению тестя он очнулся, заставив себя вынырнуть из прошлого. Он рассмотрел картинку на открытке с изображением увитого розами строения, прочного на вид и внушающего доверие. Над каждым из трех барельефов, украшающих фасад, прилепилась скульптурная широкая раковина. Витраж на торце свидетельствовал о существовании часовни в доме. Он автоматически поискал внизу открытки название курортного места. Последнее было тщательно затерто. Заинтригованный, он принялся изучать конверт, но из-за большого количества марок, делавших штемпель нечитабельным, не смог разобрать место отправки.

— Могу я забрать с собой этот документ, отец?

— Почему бы и нет? Только я не понимаю, чем это может помочь расследованию.

— Ничем нельзя пренебрегать, — улыбнулся комиссар.

Оба мужчины на какое-то время замолчали. Казалось, Жан-Пьер Фушеру хотел, но не решался что-то сказать. Наконец, поправив галстук, он произнес:

— Я хотел бы воспользоваться этим визитом, чтобы передать вам предмет, который, как я знаю, дорог для вас и который я хранил как память… Но не долго… Мне хотелось бы увидеть его на пальце одной из ваших внучек.

Он разжал пальцы. На ладони матово поблескивало золотое кольцо. Барон узнал перстень Клотильды с печаткой и с гербом Клермонтейлей. Глаза его покрылись влагой; тем не менее он отказался принять его.

— Сохраните… Оно принадлежит вам.

Но комиссару было известно слабое место барона.

— Нельзя не носить его. Разве не взрастили вы молодое поколение? Прошу вас…

Старик сдался.

— Благодарю вас, — выдохнул комиссар. — Кстати, хочу вам признаться: случайно я узнал, что являюсь отцом девочки… четырех лет… Что вы мне посоветуете? — добавил он.

Старика, похоже, поразило это известие, но колебался он не долго.

— Узаконьте отношения, комиссар, — проговорил он наигранно веселым тоном. — Не следует упускать счастливого случая. Пример бедняжки Жюли должен вас подстегнуть.

Когда они шли к главной ограде, к ним с непритворной радостью бросилась несколько сгорбленная старушка.

— Милый Жан-Пьер, — с истинно южной горячностью воскликнула она, — вы останетесь ужинать?

— Спасибо, матушка, но неотложные дела призывают меня в Сен-Совер. Простите, если можете… Верьте, нигде я не чувствую себя счастливее, чем в этом месте, — с чувством сказал он, обводя глазами владение, неподвластное времени.

Затем, слегка поклонившись, вглядевшись в благожелательные глаза бывшей родственницы, он поспешно удалился.

Глава 22

Понедельник, 16-е

— У меня возникло впечатление, что я очутилась в одной из глав книги «Клуб Пяти», когда попала в эту пещеру! — шутливо заметила Лейла Джемани в заключение отчета, который сделала в кабинете Ласкоме.

Стоя у окна, Фушеру с нетерпением, близким к раздражению, ждал сведений, которые срочно просил раздобыть.

— А я, как говорил Шерлок Холмс, кожей чувствую, что дела Брюссо и Ришело каким-то образом связаны, но пока не знаю как, — вздохнул он. — Нам известно: Амандина Фолле обнаружила Ришело в библиотеке замка во вторник утром. Он был отравлен тетродоксином, несколько капель которого осталось в медальоне, числившемся в коллекции Колетт и опознанном мадам Дюжарден. Смерть наступила через четыре дня после того, как утонула Жюли Брюссо; ее труп был найден в пруду Безумия Антуаном Деврилем. — Он взглянул в свои записи. — Лаборатория подтвердила, что она умерла в ночь с пятницы на субботу позапрошлой недели. Утонула, проглотив чрезмерную дозу барбитала. Машина оставлена ею на обочине дороги. Последней, видевшей ее живой, когда та ехала в сторону Салодри, была Амандина Фолле, возвращавшаяся из Сен-Фарго. Можно предположить, что Ришело беседовал с ней сразу после…