Ночь Бармаглота - Фредерик Браун Страница 23

— Клайд, мне заранее не нравится твой вопрос.

— Но, док, — серьёзно, почти умоляюще проговорил он, — тебе действительно нужно это напечатать? Харви не собирался...

— Именно это я и имел в виду, — сказал я. — Что заставляет тебя считать, будто я хотя бы подумал, не напечатать ли про это хоть слово?

Он устремил на меня взгляд, и его лицо переменилось.

— Док! Ты не собираешься...

— Конечно, нет. — Я подался вперёд. — Послушай, Клайд, я готов пари держать — был бы готов, если бы ты их держал. Так вот, я готов поспорить, что знаю, сколько денег у парня было в кармане, когда он уходил через окно — и нет, я не заглядывал в его карманы. Готов поспорить, у него есть сбережения на счету, он работает летом не первый год, не правда ли? И он уезжал. И он чертовски хорошо знал, что ты не позволишь взять ему его собственные деньги и что он не сможет взять их без твоего ведома. Будь у него двадцать долларов или тысяча, готов поспорить, ровно столько и было у него на счету.

Он глубоко вздохнул.

— Ты прав. Абсолютно прав. И спасибо, что ты так думал, ещё не зная точно. Я хотел тебе это сообщить.

— Для пятнадцатилетнего Харви неплохой парень, Клайд. А теперь послушай, ты признаёшь, что я правильно сделал, что позвонил тебе, а не шерифу? И что ничего не напишу в газете?

— Да.

— Ты в салуне, Клайд. В притоне беззакония. Ты должен сказать: «Чёрт подери, да». Но я не думаю, что у тебя это прозвучит естественно, так что не настаиваю. Но, Клайд, ты подумал, почему мальчик убегал? Он уже рассказал тебе?

Тот вновь медленно покачал головой.

— Сейчас он в кровати, мирно спит. Доктор Минтон дал ему успокоительное, но сказал мне, что с Харви лучше не разговаривать до завтра.

— Тогда я скажу тебе, — проговорил я, — что у него не будет на этот счёт никакого вразумительного рассказа. Быть может, он скажет, что убегал записаться в армию, или пойти на сцену, или ещё зачем-нибудь. Но это не будет правдой, даже если он сам так думает. Знает он это сам или нет, но, Клайд, он убегал откуда-то. А не куда-то.

— И от чего?

— От тебя, — сказал я.

На секунду я подумал, что он сейчас рассердится, и был рад, что он этого не сделал, потому что тогда я бы тоже мог рассердиться, и это всё испортило бы.

Вместо этого он слегка поник. И произнёс:

— Продолжай, док.

Мне не хотелось этого делать, но я должен был бить, когда замах хорош.

— Послушай, Клайд , — проговорил я, — можешь в любой момент встать и уйти, но я скажу тебе прямо. Ты был паршивым отцом.

В любое другое время он ушёл бы. Я видел по его лицу, что даже сейчас эти слова ему не нравились. Но в любое другое время он и не сидел бы за задним столиком в заведении Смайли.

— Ты хороший человек, Клайд, — сказал я, — но слишком много работаешь. Ты жёсткий, непреклонный, праведный. Шомпол не нравится никому. И нет ничего плохого в том, что ты религиозен. Некоторые хорошие люди религиозны. Но надо понимать, что не все, кто думает не так, как ты, обязательно ошибаются.

— Возьмём, — продолжал я, — алкоголь в буквальном смысле, если тебе угодно; вот теперь тобой стакан виски. Но, в любом случае, возьмём его в переносном смысле. Он служит утешением человеческой расе, одной из тех вещей, что делают жизнь терпимее, с чертовски давних времён, с тех лет, когда человеческая раса едва ли была человеческой. Да, некоторые люди не могут с ним справиться, но это не причина запрещать его людям, которые с ним справиться могут и чьи жизненные удовольствия растут благодаря его умеренному или даже порой неумеренному потреблению, при условии, что это не делает их драчливыми или иным образом неприятными. Но оставим алкоголь. Я хочу сказать, что человек может быть хорошим человеком, не пытаясь так сильно вмешиваться в жизнь своего соседа. Или своего сына. Мальчики — люди, Клайд. Человечество вообще состоит из людей; и люди более человечны, чем кто-либо ещё.

Он не говорил ни слова, и это был обнадёживающий признак. Быть может, десятая часть его изменилась.

— Завтра, когда ты сможешь поговорить с парнем, — произнёс я, — что ты ему скажешь, Клайд?

— Не знаю, док.

— Не говори ничего, — сказал я. — Прежде всего, не задавай ему вопросов. Ни единого. И оставь ему те деньги наличными, чтобы он мог уехать в любой момент, когда этого захочет. Тогда он, может быть, не захочет. Если ты изменишь своё отношение к нему. Но, чёрт возьми, Клайд, ты не можешь изменить своё отношение к нему, не можешь стать терпимее, не став терпимее к человеческой расе в целом. Ребёнок — тоже человек. И ты можешь быть человеком, если захочешь. Возможно, ты думаешь, это будет стоит тебе твоей бессмертной души, но сам я так не думаю; а думаю я, что есть много действительно религиозных людей, кто тоже так не думаешь; но если ты настаиваешь, что ты не такой, то своего сына ты потеряешь.

Я решил, что это всё. Больше я не мог сказать ничего, не ослабляя свою позицию. Я решил, что лучше помолчать. И так и сделал.

Казалось, прошло много, очень много времени, прежде чем он открыл рот. Он смотрел в стену над моей головой. И отвечая на мои слова, он по-прежнему ничего не говорил. Он поступил лучше, куда лучше.

Он взял стоявший перед ним виски. Я вовремя подхватил свой стакан, чтобы осушить его в тот момент, когда он сделает глоток. Он скорчил гримасу.

— Ужасный вкус, — сказал он. — Док, тебе правда эта штука нравится?

— Нет, — ответил я. — Вкус я ненавижу. Ты прав, Клайд, он ужасный.

Он посмотрел на стакан в своей рук и слегка вздрогнул.

— Не пей это, — сказал я. — Тот глоток подтвердит твою точку зрения. И не пытайся выплюнуть, а то можешь подавиться.

— Полагаю, его надо учиться любить, — проговорил он. — Док, я пару раз пил вино, довольно давно, и мне оно не так уж не нравилось. У мистера