Джон Карр - Капкан для призрака Страница 25

— Нет. Если бы я смог убедить вас и доктора Гарта подать друг другу руки и забыть о вашей ссоре, вы наверняка были бы лучшим дуэтом детективов в мире. Нельзя ничего поделать с безумцем, мой милый Твигг, даже если свои идеи он почерпнул из книг. Вам следовало…

Внезапно Эббот замолчал. Его собеседник совершенно не слушал его.

— Книги! — прошептал инспектор Твигг. — Как же мне это раньше не пришло в голову? Книги!

Гарт чувствовал, как у него неприятно колотится сердце. «Нет, только не это! — мысленно умолял он. — Хотя бы не так быстро! Только не это!»

Большое лицо Твигга стало почти приветливым. Он огляделся в комнате, окинул взглядом книжные полки. И сразу увидел кое-что на одной из полок слева от камина. Он вразвалку направился к полкам и протянул к ним руку.

— Вы не уделите мне свое внимание, инспектор?

— Да, сэр?

— В следующий раз вы не будете совершать таких опрометчивых поступков, инспектор! А этих людей оставите в покое и не будете им угрожать, до тех пор пока…

— Еще чего! — фыркнул Твигг и обернулся. — Я не оставлю в покое ни одного из них, покуда эта невинненькая шлюшка не получит того, что заслуживает. Но вы поступили хорошо, мистер Эббот, что не позволили мне попасться в ловушку, как хотел доктор. Я только что вспомнил кое-что. Черт возьми! Я только что вспомнил еще кое-что.

Глава 10

— Зачем ты вспоминаешь это? — спросила Бетти. — Они уже ушли. Уже все ушли. Зачем ты это вспоминаешь?

На дорожку перед домиком ночной ветерок приносил прохладу, приятную уставшим глазам и мышцам Гарта. Он был настолько измотан морально, как мог быть измотан физически, если бы только что закончил первый этап альпинистского восхождения.

И у него за спиной действительно остался первый этап, а отнюдь не вершина.

— Бетти, — сказал он, — сегодня ты не можешь оставаться одна на ночь. Конечно, почти исключено, чтобы в «Олень и перчатку» пустили в качестве гостя одинокую женщину, но мы попытаемся их уговорить. Побыстрее уложи чемодан.

— Я спросила тебя…

— Бетти, умоляю, побыстрее уложи чемодан.

— Я уже надоела тебе, да? Это неудивительно. Если ты тоже считаешь…

— Бетти, я знаю, что ты не убивала ее. Мне кажется, я знаю, кто это сделал, и я начинаю верить, что знаю также, как это произошло. А на твой вопрос, надоела ли ты мне, ответ будет: «Нет!» Напротив, я люблю тебя, очень люблю. Но давай оставим это до тех пор, пока я, как говорится, не буду в своей тарелке. Поторопись, прошу тебя. Уложи чемодан.

Бетти кивнула.

В этом тусклом свете ее глаза казались огромными.

Несмотря на то, что она уже сняла велосипедные туфли на низком каблуке, когда ранее ходила вместе с Гартом и Эбботом в «Оленя и перчатку», на ней по-прежнему были темная юбка и серая блузка, надетые днем. Она повернулась и побежала по дорожке к дому.

Часы Гарта показывали двадцать минут двенадцатого. Если о доме, в котором имеются только керосиновые лампы, можно сказать, что он сияет, то именно в этот момент домик действительно сиял. Все злые силы попрятались в заливе. Ни один демон или привидение не подкрадывались по пляжу, чтобы задушить кого-нибудь, не оставляя после себя никаких следов. Труп Глайнис Стакли уже унесли.

Однако Твигг, как всегда, вездесущий и, как всегда, бодрствующий…

Гарт отогнал это видение и направился по дорожке к дому.

Несмотря на то, что несколько лет Бетти была женой губернатора Ямайки, она по-прежнему считала, что салоном следует пользоваться лишь в каких-то, главным образом неприятных, случаях и только изредка использовать эту комнату для чего-нибудь другого. Собственный опыт лишь убеждал ее в справедливости такого мнения.

Слева от холла, в фасадной части дома, находилась столовая, отделанная в лучшем стиле 1907 года. Справа был салон, по своим размерам соответствующий гостиной в тыльной части дома, а деревенский вид ему призваны были придавать цветы в глазурованных горшочках, известных как jardinieres.[5]

Когда Гарт проходил мимо салона, кто-то тихонько свистнул. Под лампой, свисающей с потолка, в комнате стоял Винсент Боствик в визитке и полосатых брюках. В поднятой левой руке он вертел цилиндр, в правой держал прогулочную трость с серебряным набалдашником. Свет лампы подчеркивал прямой пробор на голове Винсента и делал более резкими черты его обветренного лица.

Гарт, который в этот момент был уже готов к любой неожиданности, с порога уставился на него.

— Как ты сюда попал, Винс?

— Пешком, — Винс воспринял этот вопрос буквально. — До Фэрфилда недалеко, а до «Оленя и перчатки» еще ближе. Марион и я тоже остановились в «Олене и перчатке», дружище.

— Давно?

— Ни о чем не спрашивай! Об этом ты узнаешь позже. Мы…

— Значит, мы все здесь? Мы все в Фэрфилде?

— Да, — подтвердил Винс, водя кончиком трости по одной из жардиньерок. — Это можно назвать встречей легионеров, или, если воспользоваться терминами геральдики, стаей грифов. — Он снова постучал тростью по подставке цветочного горшка. — Я не хочу встречаться с этими субъектами в синих мундирах. И у меня на то есть свои причины. Все уже ушли?

— Ты имеешь в виду полицию? Надеюсь, ушли. Ты знаешь, что произошло?

— Да. Я встретил на дороге Хэла, которого Каллингфорд Эббот выставил отсюда.

— Какое облегчение слышать, что кто-то встретил его на дороге. Ты видел Бетти?

— Вблизи нет. Однако именно об этом я и хотел тебя спросить. Я подслушал вас, хотя и против своей воли. Дэвид, стоит ли тебе свою… леди Калдер брать с собой в «Олень и перчатку»? Может, ей будет удобнее в «Палас-отеле» или в «Империале»?

— Нет. Ей сможет составить компанию только Марион. Однако если Марион все еще сыта мною по горло…

— Я догадываюсь, что ты имеешь в виду, — сказал Винс, глядя Гарту в глаза. — Это было недоразумение. Ты просто неправильно понял.

— Теперь мне все это говорят, — в отчаянии сказал Гарт. — Вероятно, это правда. Винс, ты можешь для меня кое-что сделать? Вернись в гостиницу «Олень и перчатка» и скажи Фреду Истербруку (это тот толстяк в переднике официанта, которому принадлежит гостиница), что приблизительно через полчаса я приведу туда леди Калдер. А тем временем…

— Да, дружище?

— Один полицейский по фамилии Твигг, по-моему, только что сделал открытие, которое его изумило. Он думает, что догадался, чем я занимаюсь. А я должен выяснить, что он думает, не то он снова загонит меня в тупик.

— Вижу, что все это не только сплошное блаженство, не так ли?

— Что, все?

— Так потерять голову, сердце и вообще. — Винс замолчал, и на висках у него запульсировали вены. — Ну, хорошо, — добавил он уже с бесстрастным выражением лица, — я поговорю с этим мистером Как Его Там Зовут. До встречи завтра утром.

Он надел цилиндр и направился мимо Гарта к входной двери.

Твигг! Мой золотой Твигг!

Гарт вернулся в гостиную, где кресла и диваны, обтянутые ситцем в розочках, были в таком же порядке, как и душевное состояние присутствующих. В окно он видел, что фонари в павильончике уже погасли. Осталось лишь темное море, искрящееся в свете восходящей луны.

Стоя в дверях, он посмотрел на полки с книгами и на целомудренную наготу на картинах мистера Максфилда Парриша. Увлечение Бетти этими картинами выражает не склонность к сладострастию, а скорее радость — как у многих других женщин — от экзотических снов и сказок. Правда, это новое венское учение даже на любовь к загадкам смотрит с подозрением, впрочем, оно, черт возьми, с подозрением смотрит на многие вещи.

Внезапно он осознал, что глядит на фотоснимок в рамке, висящий на стене над этим множеством фотографий на каминной полке. Это был снимок «приема с купанием», сделанный в 1897 году; снимок, который оставили здесь прежние владельцы. На нем были изображены две весельные лодки, полные празднично одетых людей, которые приняли такие позы перед фотографом, что казались чучелами.

Он вспомнил, как недавно спросил Бетти:

— Почему ты оставила здесь эту глупую сцену? Ты ведь не знаешь никого из этих людей. Этот снимок не может вызывать у тебя какие-либо приятные эмоции.

— Нет, конечно же нет, — ответила Бетти. — Сама не знаю, зачем я ее здесь оставила, наверное, потому, что она такая смешная. Но если ты хочешь, я сниму ее.

Теперь он был рад, что она не сняла эту фотографию.

Днем, когда он стоял над мертвой женщиной, у него неясно промелькнула ужасная мысль о том, что могло произойти в павильончике. Это был всего лишь проблеск. Всего лишь странное предчувствие. Но оно исчезло так же неожиданно, как и появилось, в тот момент, когда он разбил чашку.

Та же неясная мысль, разбуженная выцветшей фотографией и воспоминанием о полотняной ширме, установленной перпендикулярно к стене между двумя соседними дверями, теперь, после одиннадцати часов вечера, снова промелькнула у него в голове в гостиной Бетти.