Энтони Горовиц - Дом шелка. Новые приключения Шерлока Холмса Страница 25

Все слова были сказаны. Оба брата это поняли. Майкрофт чуть поклонился и вышел. Холмс наклонился над газогеном и зажег сигарету.

— Ну, Ватсон, — обратился он ко мне, — что скажете?

— Очень надеюсь, что слова Майкрофта вы примете к сведению, — отважился я.

— Уже принял.

— Этого я и боялся.

Холмс засмеялся.

— Вы же хорошо меня знаете, друг мой. Я сейчас должен вас оставить. Мне надо действовать стремительно, если хочу поспеть к вечернему выпуску.

Он решительно вышел из дому, оставив меня наедине с моими сомнениями. К обеду он вернулся, но есть не стал — верный признак того, что поиски вывели его на какой-то след. Сколько раз я видел его в таком состоянии. Он напоминал мне гончую, которая чует добычу и преследует ее. Как животное способно сосредоточить все свое существо на одной цели, так и Холмс целиком погружался в водоворот событий, и даже основные человеческие потребности — пища, вода, сон — отходили на второй план. Вечером принесли газету, и стало ясно, куда и зачем отлучался Холмс. Он поместил объявление в колонке «Разное»:

НАГРАДА 20 ФУНТОВ за сведения о «Доме шелка». Полная конфиденциальность гарантирована. Обращаться на Бейкер-стрит, 221-б.

— Холмс! — воскликнул я. — Вы сделали в точности то, от чего вас предостерегал брат. Если вы намерены продолжать расследование — а ваше желание именно таково, — по крайней мере, нужно было действовать осторожно.

— Осторожность нам не союзник, Ватсон. Пора перехватывать инициативу. Майкрофт живет в мире людей, которые шепчутся в полутемных комнатах. Посмотрим, каков будет ответ на легкую провокацию.

— Вы рассчитываете получить ответ?

— Поживем — увидим. По крайней мере, мы пришпилили к этому делу свою визитную карточку, и тут нет никакого вреда, даже если результат будет нулевым.

Именно так сказал Холмс. Но он тогда не имел представления о том, с какими людьми связался и на что они готовы пойти ради защиты своих интересов. Он шагнул в мир злодейства, от которого шел жуткий смрад, — и вред, худший из возможных, не заставил себя долго ждать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Блюгейт-Филдс

— Ага, Ватсон! Похоже, кто-то клюнул на живца, которого мы бросили наугад!

Так сказал Холмс через несколько дней, стоя утром у нашего эркера в халате, глубоко засунув руки в карманы. Я тут же подошел к другу и взглянул на Бейкер-стрит, по обеим сторонам которой сновали люди.

— Вы кого имеете в виду? — спросил я.

— А сами не видите?

— Вижу, что улица кишмя кишит людьми.

— Верно. Но в холодную погоду мало кому охота прохлаждаться. А я вижу одного человека, который именно прохлаждается. Вот! Он смотрит в нашу сторону.

Человек был закутан в пальто и шарф, носил широкополую шляпу, а руки держал под мышками — больше оттолкнуться было не от чего, и кроме того, что это мужчина, который застыл на месте и не знает, что делать дальше, я ничего не мог о нем сказать с какой-то степенью достоверности.

— Вы считаете, что он пришел к нам по объявлению? — спросил я.

— Мимо нашей двери он прошел второй раз, — отозвался Холмс. — Первый раз — пятнадцать минут назад — он шел со стороны Столичной железной дороги. Потом вернулся и с тех пор стоит как вкопанный. Хочет удостовериться, что за ним не следят. Ну наконец-то, решился!

Мы смотрели на него, чуть отойдя в глубь комнаты, чтобы не попасть в его поле зрения, и увидели, как он переходит дорогу.

— Через минуту будет здесь, — заключил Холмс и уселся в свое кресло.

Действительно, дверь вскоре открылась, и миссис Хадсон ввела нового посетителя. Тот стащил с себя шляпу, шарф и пальто, и нашим взорам предстал странного вида молодой человек, лицо и телосложение которого несли в себе столько противоречий, что даже Холмс вряд ли сумел бы дать ему внятную характеристику. Было видно, что он молод — не больше тридцати, — фигурой напоминал профессионального боксера, при этом успел облысеть, цвет лица был землистый, губы потрескались, в итоге он выглядел намного старше. Одежда дорогая и модная, но какая-то несвежая. Он явно нервничал, при этом смотрел на нас набычившись и даже агрессивно, видимо стараясь придать себе уверенности. Я стоял и ждал, когда он заговорит и мы сможем понять, кто к нам пришел: аристократ или головорез самого низкого пошиба.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Холмс, выказывая максимум благорасположения. — Вы какое-то время простояли на улице — надеюсь, не простудились. Горячего чаю?

— Лучше глоток рома, — последовал ответ.

— Ром не держим. Могу предложить бренди.

Холмс кивнул мне, я налил в бокал хорошую порцию бренди и протянул гостю. Тот выпил жидкость залпом. На щеках его появился легкий румянец, и он сел.

— Спасибо, — поблагодарил наш гость. Голос звучал грубовато, но выдавал человека образованного. — Я пришел за вознаграждением, хотя не должен был сюда идти. Если те, с кем я вынужден иметь дело, узнают о моем визите к вам, мне живо перережут глотку, но мне позарез нужны деньги, вот и вся история. Двадцать фунтов помогут мне на время отогнать демонов, а ради этого уже стоит рискнуть. Деньги у вас с собой?

— Вы получите их, когда мы получим интересующие нас сведения, — ответил Холмс. — Я Шерлок Холмс. А вы?

— Называйте меня Гендерсон, это не подлинное мое имя, но оно ничем не хуже другого. Понимаете, господин Холмс, я должен соблюдать осторожность. Вы поместили объявление, желая получить сведения о «Доме шелка», и с тех пор ваш собственный дом наверняка под наблюдением. Кто пришел, кто ушел — всех записывают. Вполне возможно, в один прекрасный день к вам придут и попросят список всех ваших посетителей. Прежде чем переступить порог вашего дома, я замаскировался до неузнаваемости. И личность свою я тоже должен держать в секрете.

— Тем не менее вам придется кое-что о себе рассказать, иначе денег не получите. Вы учитель?

— С чего вы взяли?

— У вас манжета вымазана мелом, а на среднем пальце пятно от красных чернил.

Гендерсон — будем называть его так — едва заметно улыбнулся, показав частокол пожелтевших зубов.

— Извините, что вынужден вас поправлять, но вообще-то я чиновник портовой таможни, мелом приходится помечать ящики или мешки перед разгрузкой, а красными чернилами делать записи в книге учета. Раньше я работал на таможне в Чатеме, но два года назад перебрался в Лондон. Думал, переезд на новое место пойдет моей карьере на пользу, но куда там, едва свожу концы с концами. Что еще рассказать вам о себе? Родом я из Гемпшира, родители и по сей день там живут. Женат, хотя жену давно не видел. Я жалкая и презренная личность, иногда мне хочется обвинить в своих бедах весь свет, но в глубине души я знаю: во всем виноват я сам. Хуже того — пути назад нет. За двадцать фунтов я готов продать собственную матушку, господин Холмс. Если что, не остановлюсь ни перед чем.

— Какова же причина ваших невзгод, господин Гендерсон?

— Нальете еще бренди?

Я исполнил его просьбу, на сей раз он внимательно оглядел содержимое бокала.

— Опиум, — ответил он и опрокинул жидкость в себя. — Вот и вся моя тайна. Я пристрастился к опиуму. Сначала он мне просто нравился, а теперь я не могу без него жить. Вот вам моя история.

Жену я на время оставил в Чатеме, пока не обустроюсь, и снял жилье в Шадуэлле, поближе к моей новой работе. Вы знаете, что это за квартал? Естественно, там полно моряков, докеров, китайцев, индийцев и чернокожих. От пестроты так и рябит в глазах, а соблазнов куча, тут тебе и пабы, и танцевальные салуны — все условия, чтобы вытрясти у дурака его денежки. Мне было одиноко, я скучал по семье. Что тут скажешь? Глупый был, не устоял перед соблазном. Теперь какая разница? Год назад я заплатил мои первые четыре пенса за катышек коричневого воска из аптечной банки. Цена показалась мне сущим пустяком. Что я тогда понимал? А удовольствие получил такое, какого в жизни не испытывал. Будто до этого вообще не жил на свете. Разумеется, я пришел туда снова. Первый раз вернулся через месяц, потом через неделю, потом вдруг обнаружил, что хожу туда каждый день и вообще хочу быть там ежечасно! Я больше не мог думать о работе. Начал там ошибаться, а когда меня критиковали, приходил в бессмысленную ярость. Подлинные друзья меня оставили. А друзья ложные склоняли к тому, чтобы я курил больше и больше. Скоро мои работодатели поняли, в каком состоянии я нахожусь, и пригрозили уволить, но мне уже было все равно. Я жажду опиума каждую минуту, когда не сплю, — даже сейчас. Последний раз я имел возможность покурить три дня назад. Дайте мне вознаграждение, и я снова смогу погрузиться в туман забвения.

Меня ужаснула эта исповедь, захлестнуло чувство жалости, но я видел: к моему сочувствию этот человек относится с презрением и даже отчасти гордится, что стал именно таким. Гендерсон, несомненно, был болен. Болезнь медленно подтачивала его изнутри, неся необратимые разрушения.