Николае Штефэнеску - Загадка архива Страница 25

«…То, что правосудие слепо — как, впрочем, слепа и богиня Фортуна — факт общеизвестный. Входя в здание суда, этого “храма потерянных надежд”, каждый гражданин видит первым делом богиню Фемиду с весами в руках и с… завязанными глазами! Можно сказать, что она закрыла глаза, чтобы не видеть, кого опускают на чаши весов, но так же точно можно утверждать, что она “закрывает глаза” на то, что каждый раз кто-нибудь нажимает на одну из чаш, тем самым… обвешивая её! Значит, справедливость, как и деньги, распределяется с закрытыми глазами. Мы понимаем, почему правосудие не должно видеть! Некоторые говорят, что оно “не может” или, мол, ему “запрещают” видеть. Но отсюда до куриной слепоты — целая пропасть!

На вопрос: “Кто убил певицу Беллу Кони?” — богиня Фемида подмигивает нам из-под своей импровизированной повязки. Что же касается автора этого репортажа, ему слишком часто приходилось бывать в “храме потерянных надежд”, чтобы он ещё смел высказать своё мнение — тем более что на этот раз ему пришлось бы иметь дело с самими служителями Фемиды. Поэтому он лишь подводит итоги:

Подозреваемые:

1. Актёр — галантный, талантливый, обаятельный — заявляет со своей знаменитой улыбкой на устах: “Да, дорогой! Это я её убил, дорогой! Потому что она хотела сделать меня отцом!”

Вопрос: Что с алиби актёра? Насколько мы помним, о нём ничего не было сказано.

2. Капитан кавалерии, столь же прямой, сколь и заносчивый: “Я мог бы её убить, но не сделал этого!”

Вопрос: В какой бар пошёл господин капитан после совершения преступления? (Извините, я хотел сказать: после того, как он проводил актрису домой.)

3. Грек (а не турок!)[3], который платит: “Вчера у меня был грипп!”

Вопрос: Проверено ли, покупал ли он аспирин?

4. Господин Филип Косма — симпатичный, обаятельный, общительный директор ресторана: “Конечно, найдутся свидетели, которые скажут, что во время убийства танцовщицы меня видели в ресторане, но найдутся и такие, которые будут утверждать обратное…”

Вопрос: Правда ли, что он хотел жениться на несчастной артистке?

5. Политический деятель, перед которым могли бы широко распахнуться двери в будущее… при условии, чтобы это будущее существовало: “Это политическое мошенничество!”

Вопрос: А свидетельство одного из его политических “соратников”, подтвердившего алиби, не может ли быть, в свою очередь, политическим контр-мошенничеством?

6. Кто-то! Кто-то, кто позвонил по телефону! Кто-то, кто вышел из дому! Кто-то…

…Кто может быть одним из пятерых, но так же точно может быть и шестым!

Следователь Пауль Михэйляну, талантливый криминалист, не раз доказавший нам, что может быть и Шерлоком Холмсом, и Мегре, и Детективом X, на этот раз превзошёл самого себя, преподнеся нам пятерых виновных вместо одного-единственного, который нужен правосудию — не тому, что болеет куриной слепотой, а другому…

Благодарим вас, господин Пауль Михэйляну! Вам удалось так хорошо запутать дело, что уже никто больше не сможет его распутать! Ведь не посадите же вы в кутузку пятерых убийц, совершивших одно убийство!

Итак… дело производством прекращается! Кстати, приближаются выборы. Кто станет теперь вспоминать о какой-то несчастной танцовщице, убитой у себя в квартире и оставившей двухлетнюю дочку?»

Репортёр, способностей которого не мог не признать Эмиль, сумел в нескольких строчках задать ключевые вопросы, в какой-то мере расчистив почву от множества мелочей и посторонних показаний всевозможных свидетелей, которые примазались к следствию только для того, чтобы увидеть своё имя в печати.

В двенадцать часов дня Эмиль был у себя в кабинете. Он уже собирался позвонить Ане и назначить ей встречу на вечер, чтобы нанести визит Джордже Сырбу, когда увидел на своём письменном столе папку с надписью: «Для Эмиля Буня».

Эмиль узнал почерк майора Николау и улыбнулся: «Кто его знает, какие осложнения опять готовит мне майор?..» Он открыл папку. В ней были все документы, протоколы и показания, связанные с кражей браслета.

Что хотел сказать майор Николау?

Эмиль погрузился в кресло и положил папку на колени. И, уже собираясь начать листать её, вдруг вспомнил, что ему нужно связаться с Аной. Он встал и набрал её номер.

— Ана?

— Да… что с тобой? Куда ты исчез?

— Знаешь что? — сказал Эмиль, не отвечая на её вопрос. — Что если ты одна пойдёшь сегодня к Джордже Сырбу? Ты ведь его поклонница!

— Что я буду делать там одна? — испугалась девушка.

— Прошу тебя, Ана! — настаивал Эмиль. — Я должен изучить одно досье. Завтра утром я скажу тебе, о чём идёт речь.

На другом конце провода не было слышно ни звука.

— Ну, что скажешь? — снова спросил Эмиль.

— Хорошо! — сдалась Ана. — Надеюсь, он не убьёт и меня «со своей знаменитой улыбкой на устах».

— Будем надеяться!

— Значит, до завтра!

— Если хочешь, позвони мне после встречи с ним, — предложил Эмиль.

Опять об украденном браслете

Он погрузился в чтение досье.

Браслет был украден месяцев за шесть до смерти актрисы. Главные подозреваемые: электрик Нягу и костюмерша Елена Фаркаш.

Следствие вёл тот же Пауль Михэйляну.

Это досье было ещё более пухлым, чем дело о смерти актрисы. Михэйляну, казалось, вложил в него много страсти. Допросы на месте преступления, в префектуре, в кабинете следователя… Целых две недели Пауль Михэйляну занимался, казалось, лишь одним: поисками человека, укравшего браслет. Костюмершу освободили довольно скоро. Кольцо всё теснее сжималось вокруг Нягу.

«— Что вы делали в комнате актрисы?

— Выключатель был старый и грозил коротким замыканием.

— Костюмерша говорит, что он не грозил никаким замыканием.

— А вы спросили её, что значит короткое замыкание?

— Кто приказал вам его заменить?

— Это входило в мои обязанности… Не буду же я каждый раз ждать чьего-то приказания, чтобы сделать то, чего требует от меня моя профессия!

— И вы его заменили?

— Ведь видно, что он новый. Кстати, я тогда же записал его в инвентарный список.

— Костюмерша была там?

— Когда я пришёл, была… потом вышла на несколько минут.

— Где находилась в тот момент Белла Кони?

— На сцене…

— Встретили ли вы кого-нибудь в коридоре?

— Конечно! Многих… Уборщиц, техников, электриков, поклонников…

— Куда вы пошли после того, как починили выключатель?

— Наверх, к пульту осветительной системы.

— Вы бросили пульт во время спектакля, чтобы починить выключатель?

— Я там был не нужен… Там находился мой помощник. Спектакль был старый, а в таких случаях дело идёт само собой, и в моём присутствии нет необходимости.

— Вы выходили из театра?

— Нет. Зачем? Я всё время находился возле пульта управления. Это может показать и мой помощник.

— Можете вы описать уборную актрисы?

— Не понимаю!

— Что вы там видели?

— Ничего особенного… Как всегда… Там брошенное платье, здесь — парик…

— Браслет лежал на столике возле зеркала?

— Я не заметил.

— В первый раз вы сказали, что да.

— Вы захватили меня врасплох своими адвокатскими уловками. Я к этому не привык. И потом, я не сказал, что там был браслет. Я сказал, что видел там драгоценности.

— Хотите, я прочту вам ваше первое показание?

— Можете прочесть… Может быть, я и сказал, что видел там драгоценности, но это не значит, что я видел и украденный браслет. Откуда мне знать, о каком браслете идёт речь?

— Тогда вы сказали: я видел там бриллиантовую драгоценность.

— Возможно. Но это могла быть фальшивая драгоценность, украшение для спектакля. Браслет или, с тем же успехом, кольцо.»

— Ясно, что Нягу не глуп, — решил Эмиль. — И по сути, он сказал правду.

Ведь мы постоянно говорим: золотое кольцо, бриллиантовый браслет, деревянная шкатулка… Уточнения, не вносящие точности! Скорее общие места, чем точные данные! И всё же, Нягу сумел воспользоваться этим обстоятельством в свою пользу. Михэйляну вынужден был прекратить следствие. Кража была несомненной, виновником, совершенно ясно, был Нягу, но против него не нашлось ни одной улики.

То, что Михэйляну был хорошим специалистом, показывала одна деталь. На зеркале перед столиком актрисы следователь обнаружил царапину сантиметров в пять длиной. Он подумал, что она была сделана бриллиантом. Наверное, вор решил проверить, настоящие ли это бриллианты и стоит ли рисковать. Но это может сделать лишь человек, который и в самом деле, рискует. Значит, кто-то, причастный к театру. Так, всё больше сжимая круг, Михэйляну остановился на нескольких работниках театра, заходивших в тот час в артистическую уборную.