Майк Эшли - Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) Страница 26

– Истинно так, – сказал Холмс, близко подойдя к картине и изучая ее с помощью лупы. – Скажите мне, лорд Дарлингтон, имеется ли в доме собака?

– Собака? – Клиент приоткрыл рот, так что челюсть его отвисла. – Нет. Почему вы задали этот вопрос?

Холмс пожал плечами:

– В данный момент это не важно.

Такая уклончивость, казалось, вызвала у лорда раздражение. Он взглянул на часы:

– В одиннадцать тридцать, джентльмены, у меня назначена важная встреча в палате…

– Возможно, вы согласитесь предоставить нас теперь заботам вашей супруги. Мне хотелось бы уточнить некоторые особенности вашего домашнего уклада.

– Очень хорошо. Если вы видите в этом смысл.

Мы очутились в холле, где наш клиент перед уходом передавал жене нашу просьбу. Холмс между тем перебирал лежащие на подносе визитные карточки. Одна из них явно его взволновала.

– Мутные воды, дорогой мой друг, начинают проясняться! – весело сказал он, широко улыбнувшись.

Нас опять препроводили в гостиную, куда леди Дарлингтон велела принести нам кофе. Теперь она как будто успокоилась, держалась свободно, сдержанно, с полным самообладанием.

– Вы не так любите живопись, как любит ее ваш супруг, не правда ли, леди Дарлингтон?

– Живопись – это его страсть. Сравняться с ним в преданности искусству я не могу и помыслить. Его общественное положение и должность отнимают у него много сил, в то время как живопись дает ему отраду в жизни и возможность передышки.

– Вы не заходите в галерею?

– Никогда.

– Ну а ваш сын?

– Руперт? – При упоминании о сыне черты ее смягчились, а губы тронула нежная улыбка. – Он увлекается тем, чем обычно увлекаются юноши его возраста, а старая живопись в число таких увлечений не входит.

– Он член клуба “Пандора”.

Леди Дарлингтон искоса взглянула на Холмса.

– Он… да, возможно. Он не всегда делится со мной тем, где и как проводит досуг.

– И с кем он его проводит. С лордом Артуром Бичемом, например, не так ли?

– А чем настораживает вас лорд Артур?

– О нем ходят разные толки.

– Возможно, среди людей, с которыми тесно общаетесь вы, мистер Холмс. Не надо слушать горничных и садовников. Лорд Артур – весьма приятный джентльмен, но он лишь один из многочисленных знакомых Руперта. А теперь, если у вас больше нет вопросов…

– Последний, леди Дарлингтон. Кто имеет ключ от галереи?

– Ключ от нее только один, и муж его никому не дает. Он носит его с собой на цепочке от часов.

– Благодарю. Большое спасибо.

Когда, сопровождаемые угрюмым и дряхлым стариком дворецким, мы покидали дом лорда Дарлингтона, то у дверей столкнулись с новым визитером – румяным и полноватым мужчиной. Он любезно улыбнулся Холмсу как знакомому и обменялся с ним рукопожатием. Наклонившись к его уху, Холмс шепнул ему что-то, после чего мы пешком направились на Бейкер-стрит.

– Пройдемся, – решительно распорядился мой друг. – Мне требуется свежий воздух и разминка.

– Разумеется, – с готовностью подхватил я и тут же добавил: – Полагаю, полнокровный джентльмен, встреченный нами на пороге, был Хилари Стелбрасс, вызванный подтвердить подлинность Гранвиля?

– Вы совершенно правы. И я дал ему маленький совет, который может оказаться весьма благотворным для него, как, разумеется, и для нас. Впрочем, время покажет.

– Чем вам так досадили лорд Артур Бичем и клуб “Пандора”? Все ваши замечания относительно них звучали весьма недвусмысленно.

Холмс так и расцвел улыбкой:

– Недвусмысленно, говорите? Вольно ж кому-то было так опрометчиво оставлять на виду визитную карту этого джентльмена! В противовес мнению о нем леди Дарлингтон, репутация, которой пользуется лорд Артур, очень сомнительна. Он безнравственен, а жизнь его и поступки заслуживают пристального внимания полиции. Скотленд-Ярд давно приглядывает за клубом “Пандора”, уже некоторое время служащим Бичему прикрытием для его неприглядных дел. Там не раз творились гнусности.

– Какую же наивность проявляет леди Дарлингтон, считая этого Бичема подходящей компанией для сына!

– Какую же наивность проявляете вы, Ватсон, допуская подобную мысль!

Я не стал обдумывать эту брошенную вскользь загадочную фразу.

– Вы считаете Бичема причастным к этой истории с картиной?

– Считаю. Однако не знаю пока ни целей его в ней участия, ни того, кто еще в нее втянут. Однако у меня сложилась некая версия, проверкой которой я собираюсь заняться сегодня вечером.

После поданного миссис Хадсон скромного обеда Холмс производил какие-то химические опыты, отчего воздух наполнился запахами не очень приятными. Я же отвечал на письма и готовил заметки в медицинский журнал. С наступлением сумерек Холмс удалился в свою комнату, откуда появился через сорок пять минут в преображенном виде. На нем был фрак, но худая и стройная его фигура стала заметно толще, и он мог бы показаться даже пухлым. Щеки его пылали румянцем, верхнюю губу обрамляла щеточка усов, а в глазу поблескивал монокль. Нанесенные легкими штрихами изменения внешности были не так уж явны, но моего друга и квартирного компаньона они превратили в совершенно другого человека.

– Я полностью готов провести вечер в клубе “Пандора”, – объявил он, и было странно слышать от незнакомца слова, произнесенные знакомым голосом. – После всех укоров вам за то, что вы так безрассудно спустили ваши наградные на сомнительные торфяные разработки, я вынужден быть крайне осторожен, чтоб не проиграть слишком много.

– Я так понимаю, что вечером вы в моих услугах и помощи не нуждаетесь?

– Позднее, мой мальчик, они мне понадобятся, но сегодня вечером мне придется действовать или, лучше сказать, вести наблюдение в одиночку.

Тут вошел Билли с телеграммой. Холмс нетерпеливо вскрыл ее.

Холмса я вновь увидел только наутро за завтраком, к которому он вышел уже в своем обычном виде, в лиловом халате, весело улыбающийся.

– Судя по лучезарной вашей улыбке, – заметил я, отколупывая скорлупу с яйца, – визит в клуб оказался плодотворным.

– Процесс дедукции – вещь увлекательнейшая! – Все с той же улыбкой на лице он подсел ко мне за стол и налил себе кофе. – Когда-нибудь я напишу труд о том, как важна для детектива осведомленность в области международных преступлений и преступников.

– Загадки за завтраком? Ну хватит, Холмс, говорите яснее!

– Знакомо вам имя Альфредо Феллини?

Я покачал головой.

– Так я и думал! – Друг мой самодовольно хмыкнул. – Ну а мне, по счастью, стало известно, что это правая рука некоего Антонио Каррераса, главаря одной из крупнейших мошеннических банд Нью-Йорка. Действует этот проходимец, используя шантаж и вымогательства, и действует весьма успешно. До такой степени успешно, что, разбогатев, сумел собрать у себя значительную коллекцию предметов искусства. Так сообщает мне мой друг Барнс из Пинкертоновского агентства в регулярных своих сводках.

– Коллекция предметов искусства? – Я вытер подбородок салфеткой и, отодвинув от себя недоеденное яйцо, приготовился со всем вниманием выслушать Холмса.

– Да. И вчера вечером я мог наблюдать этого Феллини в клубе “Пандора”. Он был поглощен разговором с одним из домочадцев Дарлингтона.

– Вы имеете в виду сына его светлости Руперта?

– Именно. И разговор был оживленнейший, чтобы не сказать “на грани ссоры”. И на протяжении всего этого временами переходившего в перепалку разговора этот хитрый лис лорд Артур Бичем маячил на заднем плане, подобно хлопотливой заботливой наседке.

– И что, на ваш взгляд, Холмс, это означает?

– Используя метафору, почерпнутую из области живописи, что в данном случае кажется мне уместным, можно сказать, что набросок композиции я в общем-то сделал, но требуется время, чтобы прописать детали и поиграть светотенью. Тем не менее уже сейчас ясно, что Руперт Дарлингтон втянут в какое-то темное дело, касательство к которому имеют как этот прохвост Бичем, так и опаснейшие преступники-американцы. И что в замысел их входит и кража полотна, написанного Гранвилем.

– Но картину возвратили в целости и сохранности.

– Пришлось. В чем и заключается сейчас для Руперта Дарлингтона вся проблема.

Холмсу нравилось ошарашивать меня загадочными заявлениями и наблюдать мою реакцию. Но я давно уже понял, что, независимо от этой реакции, известиями он делился со мной не раньше момента, который счел бы для этого подходящим. Теряясь в догадках о том, в чем могла бы состоять проблема Руперта Дарлингтона, я знал, что, попробуй я расспрашивать его об этом, никакая настойчивость мне не поможет: в той или иной форме, но в ответе мне будет отказано. По этой причине я сделал попытку увести нашу беседу в русло более перспективное, но лишь затем, чтобы встать в тупик перед другой загадкой.