Поль Магален (Махалин) - Кровавая гостиница Страница 26

– Допустим, что между Виттелем и Мерикуром. Теперь, господин судья, обратите внимание на мои слова. Я ведь еще не все вам рассказал…

Господин судья тяжело вздохнул при мысли, что его ожидает на столе вкуснейший суп.

– Говорите же. Я слушаю, хотя крайне сожалею, что не могу в это же время удовлетворить своего аппетита…

Поручик опустился на стул напротив судьи. Беседа длилась еще по меньшей мере двадцать минут.

– А если у вас не получится сразу?.. — спросил, наконец, Тувенель.

– Ну что же, я настойчив и терпелив, буду ждать…

– Чего?

– Содействия Провидения, которое всегда приходит на помощь, если люди не могут справиться самостоятельно.

Судья горячо пожал руку брату Денизы:

– Вы выражаетесь как истинный христианин и мужественны, как и подобает такому храбрецу, побывавшему не в одном сражении. Вы определенно будете иметь успех в местном обществе и заслужите благодарность властей и жителей всего нашего края!

Старший сын Агнессы Шассар возвращался между тем домой с видом человека, довольного удачно сложившимся днем. На ходу он размышлял:

«Я провел этих слепцов! А они еще считаются большими знатоками сыскного дела! Да у них все было шито белыми нитками… Итак, я заручился расположением поручика и ввел в заблуждение судью. Я готов пари держать! Да они у меня как на ладони, я вижу их насквозь!..

А отличная идея была пойти и покараулить ночью у павильона… Вот и доверяйся после этого таким вот простушкам! Эта Дениза гордая и холодная, как льдышка… А я и не знал, что, избавляясь от эмигранта, я в то же время избавляюсь от соперника! Но от вдовы его я все-таки не откажусь. Она меня совершенно пленила. А что, если маркиз не удовлетворился тем, что написал завещание, которое Филипп имел глупость сжечь? Что, если он где-нибудь оставил или предъявил другое, законное и зарегистрированное? У маркиза дез Армуаза только и было с собой денег, что эти пятьдесят тысяч франков, оказавшиеся в руках матушки… Дениза получит остальное… а поскольку я стану ее мужем… да… она должна будет решиться…

На одном из клочков бумажки, которые я поднял под ее окном, — когда красавица выкинула в него разорванное письмо, — я прочел это имя: Антим Жовар. А этот Жовар теперь лежит рядом с красавцем эмигрантом… Мальчик был поручен ему, и, если я хорошо понял то, что он говорил Марианне и Флоранс, — Жовар должен был доставить ребенка матери, которая отдала сына на воспитание другим людям… Дениза соврала брату… ее дитя не умерло: его выкрала из гостиницы Флоранс, но Дениза ничего не знает об этом происшествии, а потому…»

– Эй ты, длинный! Ты еще долго будешь нас задерживать?

Это была Марианна, встретившая брата, когда тот поднимался по лестнице родного дома.

– Скажешь ты нам, где пропадал все утро после своего ночного бдения?

– Я нанес визит одному нашему соседу…

– Соседу?..

– Да, гражданину Тувенелю, здесь неподалеку.

– Мировому судье?

– Да, мировому судье.

– А чего ты хотел от этой старой обезьяны?

– О! Совершенный пустяк: только сообщить ему, что мы беспокоимся…

– Мы?! О чем же?

– О том, что маркиз дез Армуаз, от которого вот уже неделю мы не имеем известий…

– Что?!

Жозеф глазами указал на Флоранс, скромно сидевшую за столом и молча завтракавшую.

– Я прибавил, что его исчезновение неестественно, что я справлялся и узнал, что пропавшего маркиза видели в Шарме и Мерикуре, откуда он отправился по дороге в Виттель…

– Ты сказал это?!

– Наконец, я намекнул, что небесполезно будет навести справки…

Франциск взглянул на Себастьяна.

– Я, может брежу, или мне это снится? — спросил он.

– Я думаю, он просто сошел с ума, — ответил ему брат.

– Как?! — в гневе вскрикнула Марианна. — Ты отправился к господину Тувенелю в восемь часов утра, чтобы все это ему выложить?!

– Дитя! Красавица моя, если бы я не рассказал это в восемь часов утра, то Филипп Готье передал бы судье то же самое между девятью и десятью.

– Филипп Готье?..

– Да, жандарм ворвался к судье и начал свой рассказ, когда я свой уже закончил.

– Ты встретился с Филиппом Готье?

– Да, встретился. Мы болтали вместе о предмете, который очень его интересует: о судьбе бедного маркиза Гастона дез Армуаза, которому, по-видимому, встретились на дороге волки…

– А!..

– Красивый малый этот Филипп Готье! Правду сказать, мне будет очень жаль, когда его укокошат… чуть попозже. Впрочем, вы сами скоро его увидите.

Флоранс подняла глаза на брата.

– Брат Денизы придет сюда? — спросила она.

– Он мне обещал, душа моя.

Девушка проговорила:

– Он придет сюда, и вы этого не боитесь?!

– Чего?.. Не принять его?.. Да разве можно! Не беспокойся, мы примем его очень радушно и угостим на славу!

– Опять лишние траты! — заметила старуха. — И без того много расходов на питание, а тут еще посторонних угощать!..

– Матушка, расходы, которые я посоветую сделать, не будут бесполезными. — И, подмигнув, Жозеф продолжал: — Это партия, которой не следует пренебрегать. Поручик в тридцать лет рискует вскоре оказаться в капитанском чине. Жалованье хорошее, почет на службе, протекция первого консула… но он не жаден. Я пари держу, что он возьмет жену и без приданого, если только девица ему понравится…

И, поднявшись из-за стола, старший Арну добавил:

– Дело улажено. Обе свадьбы будем праздновать вместе.

XX

Таинственная записка

В то время в селении Виттель насчитывалась одна тысяча сорок жителей. Если в путеводителях и встречалось название этого местечка, то только потому, что там забили ключи минеральных вод.

В воскресенье, на другой день после того, как поручик Готье посетил мирового судью, в церкви селения звонили во все колокола. С тех пор как Конкордат [13]разрешил открыть церкви, в них хлынули прихожане, преисполненные искренней радости и благоговения. В тот день на службе присутствовало большинство участников этой драмы.

В первом ряду сидели все члены муниципалитета с гражданином Тувенелем во главе, который предложил почетное место поручику Готье и его сестре. Любопытные зеваки, толпившиеся у паперти, с восторгом смотрели на девушку, входившую в церковь и опиравшуюся на руку брата. Она показалась всем очень красивой, хотя вовсе не отличалась пышностью форм или ярким румянцем, которые обычно пленяют деревенских жителей. Напротив, она была бледна, и ее траурная одежда и черные волосы только подчеркивали белизну ее лица. Покрасневшие веки девушки свидетельствовали о том, что она плакала, и плакала много.

– Это, наверно, от радости — брат ведь приехал, — говорили в толпе.

Филипп тоже не был обделен вниманием окружающих. В своем новом голубом мундире с красными отворотами и серебряными эполетами молодой человек выглядел очень привлекательным. Сколько нежных взглядов было обращено на него! Но он хранил невозмутимый и самодовольный вид.

Время от времени на его лице отражались озабоченность и тревога. Во-первых, его беспокоило то удрученное состояние, в котором пребывала Дениза; во-вторых, его розыски ни к чему не привели. После Мерикура следы Гастона дез Армуаза терялись. Тщетно Филипп пытался что-нибудь выяснить у крестьян из окрестных деревень. Одни отвечали на его вопросы уклончиво, другие говорили, что ничего не видели, а третьи ссылались на грозу, из-за которой пришлось рано лечь спать и закрыть все окна и двери…

Все боялись. Но чего? Преступников или правосудия? Наверно, и того и другого. Представьте себе, как был зол Филипп Готье! Но это нисколько не мешало женщинам любоваться прекрасно сложенным жандармом. Лишь Марианна Арну не разделяла общего мнения. «Этот красавчик совсем не по мне, — думала она. — С ним нелегко будет совладать».

Франциск Арну, увидев Филиппа, толкнул Себастьяна и шепнул ему на ухо:

– Не хотел бы я столкнуться с этим жандармом.

– Ладно тебе! Это дело нашего старшего брата, он же взял Готье на себя — пусть и разбирается с ним.

Но Жозеф совершенно не обращал внимания на Филиппа Готье: он смотрел только на Денизу, которая заняла свое место. Возле нее сидела Флоранс и горячо молилась.

Вся семья Арну исправно посещала церковь, за исключением Агнессы Шассар. При каждом удобном случае она кричала о том, что лишена возможности ходить в церковь, потому как должна принимать приезжих в гостинице. Пользуясь отсутствием сыновей и дочерей, старуха спускалась в погреб, чтобы полюбоваться спрятанными там богатствами…

Дениза, которую аббат Броссар попросил взять на себя труд собирать милостыню во время обедни, поднялась и начала обходить прихожан с бархатным мешочком. Филипп первым опустил в него золотую монету.